Я с трудом выбралась из-под груды одеял и тряпья. Оказалось, кто-то снял с меня башмаки и я осталась в одних носках. Поискать обувь? Но так можно упустить возможность сбежать… Тяжелый балахон из белого меха доходил мне ниже колен. Подобрав его, я отползла к краю саней и перевалилась через бортик. Колени подогнулись, я рухнула лицом в снег. Придерживаясь за край саней, мне удалось встать. Все тело болело, но дело было даже не в этом – я как будто не могла докричаться до своих мышц. Несколько драгоценных мгновений ушло на то, чтобы заставить ноги двигаться. Наконец я почувствовала, что смогу идти и не упаду при первом же шаге.
Тогда я встала. Да, идти я могла. Но что с того? В эту минуту я как никогда сильно пожалела, что уродилась такой крошечной. Однако будь я даже статным воином на могучем боевом коне, много ли я могла поделать против большого вооруженного отряда?
Тут я поняла, что на самом деле все еще хуже, и меня затошнило от собственной беспомощности. Даже армия не смогла бы исправить то, что уже произошло. Ничто и никто не вернет управляющего Ревела, не сделает так, чтобы кровь Фитца Виджиланта, запятнавшая снег, вновь заструилась в его жилах, не восстановит из пепла конюшню. Пусть я еще жива, но я – всего лишь уцелевший осколок разбитой жизни. От всех нас остались одни лишь осколки. Никто из нас больше не будет прежним.
Что же делать? Холод пробирает до костей. Можно забраться обратно в сани, зарыться в одеяла и отдаться на милость судьбы. Можно убежать в темноту и попытаться отыскать Персивиранса и плащ. Можно кинуться к пленникам, но тогда меня снова поймают и погрузят в сани. Интересно, хватит ли у меня духу броситься в пылающую конюшню, чтобы сгореть? Это очень больно?
Загнанный в ловушку волк будет драться. Даже волчонок.
Мысль пронеслась у меня в голове и вдруг обледенела и разлетелась вдребезги от пронзительного протяжного крика. Я сама удивилась тому, что узнала голос. Кричала Шун. Прячась за санями, я выглянула из-за бортика. Воин, который недавно бросал вызов толстушке, ухватил за волосы Шун.
– Мы уедем, – любезно согласился он. – Но сперва я потешусь. Мне причитается награда.
Он дернул Шун так, что ей пришлось встать на цыпочки. Она визжала, как поросенок. В иных обстоятельствах это было бы очень смешно. Обеими руками она вцепилась себе в волосы, чтобы чужак не вырвал их с корнем. Платье ее было разорвано на груди. Оно было алое, как кровь, это платье, расшитое кружевом в виде снежинок. Чужак снова тряхнул ее, без всякой жалости.
– Вот этой. Эта кошечка пыталась пырнуть меня ножом. В ней и сейчас еще остался задор. Я до сих пор ее не опробовал. В таких делах я спешки не люблю.
Он слез с коня, не выпуская волос Шун. Она попыталась вырваться, но он просто перехватил волосы у самого ее затылка. Чужак был выше ее, и сколько Шун ни размахивала кулаками, она не могла до него дотянуться. Мужчины из Ивового Леса просто стояли и смотрели. На лицах у них застыло отупение, челюсти вяло отвисли. Никто не двинулся, чтобы помочь ей. Фитц Виджилант попытался бы спасти ее. Но я знала, что он лежит на снегу, залитом кровью. Шун тщетно пыталась сопротивляться, такая же беспомощная, какой была бы я на ее месте.
Красавчик засмеялся и крикнул, перекрывая ее вопли:
– Я позабочусь о ней и догоню вас. Еще до утра.
Остальные конники оживились, взламывая равнодушие, которое напустил на них туманный человек. Их глаза были прикованы к трепыхающейся жертве – так охотничьи псы смотрят, как хозяин обдирает последний кусок мяса с кости.
Толстушка с требовательным отчаянием посмотрела на туманного человека – Виндлайера. Он вытянул губы, получилось похоже на утиный клюв. Даже я, стоя в отдалении, никем не замеченная, ощутила его удушающую хватку. Мои мысли расплылись, потеряли очертания, словно свеча, поднесенная слишком близко к огню. Я вроде бы собиралась что-то сделать, но это подождет. Лень связываться. Столько лишней мороки… День выдался трудный, я устала. Вокруг темно и холодно. Надо бы найти тихое убежище и отдохнуть. Отдохнуть.
Я повернулась к саням и ухватилась за бортик, чтобы забраться внутрь. Руки в огромных меховых рукавицах соскользнули, и я сильно ударилась лбом о доски бортика.
Проснись! Сражайся. Или беги. Но только не засыпай. Волк-Отец тряхнул меня, как пойманного зайца, возвращая ясность мысли. Я передернулась и пришла в себя. Оттолкни его чары. Оттолкни прочь от себя. Но тихонько. Нельзя, чтобы он заметил, что ты сопротивляешься.
Легко сказать… Туман, липкий, как паутина, опутывал меня, приглушал звуки и затуманивал зрение. Подняв голову, я посмотрела поверх саней. Виндлайер крепко держал солдат. Не то чтобы он принуждал их. Просто повернул мысли так, что отдых и сон стали казаться более заманчивыми, чем любые действия. Даже пленники почувствовали эти чары. Некоторые безвольно повалились на снег прямо там, где стояли.
Шун перестала отбиваться, однако туман не одурманил ее. Зло оскалившись, она смотрела на чужака. Хоген посмотрел на нее в ответ, встряхнул и ударил раскрытой ладонью. Она уставилась на него с ненавистью, однако не шелохнулась, понимая, что ее попытки сопротивляться только забавляют его. Он засмеялся, жестоко и громко. Схватил за горло и резко дернул назад. Шун упала навзничь, юбки разметались по снегу, словно лепестки розы. Туманный человек, несмотря на все усилия, ничего не мог поделать с насильником. Хоген наступил на юбки Шун, чтобы она не могла встать, и стал расстегивать свой ремень.
Его командир, сидя в седле, равнодушно смотрел на насильника. Военачальник громко заговорил, чтобы его люди слышали. Голос его был старческим и дребезжащим, но это не имело значения. Он знал – его послушаются.
– Заканчивай здесь. Потом брось тела в огонь и догоняй нас. Мы уезжаем. – Он встретился с красавчиком глазами. – Не задерживайся, Хоген.
Он развернул лошадь и вскинул руку. Его конники последовали за ним, не оборачиваясь. Из темноты появились еще воины, некоторые на лошадях, другие пешие. Их было больше, чем я думала. Толстушка и Виндлайер огляделись по сторонам. Тут-то я и поняла, что они здесь были не одни такие. Их спутники оставались незамеченными для меня, как Виндлайер и хотел.
Они были в белом. Так мне показалось вначале. Но когда они миновали круг света от пожара и выстроились вокруг толстушки и Виндлайера, я разглядела, что их одежды были желтыми и цвета слоновой кости. Все были одеты одинаково, в облегающие куртки и стеганые штаны, словно в странного вида ливреи. Шапки тоже были одинаковые, вязаные, закрывающие уши. Сзади имелся отворот, который можно было обернуть вокруг шеи, как шарф. Никогда прежде не видела таких шапок. И на лицо эти люди были похожие, словно все приходились друг другу братьями и сестрами, – белая кожа, светлые волосы, круглые подбородки, розовые губы. Я не могла понять, мужчины это или женщины. Они двигались, словно онемев от изнеможения, уголки их губ были опущены. Им пришлось пройти мимо красавчика – он все еще сражался с заскорузлым от холода ремнем, нависая над Шун. Бледные люди косились на Шун с жалостью, но без милосердия.
Когда они все собрались вокруг толстушки, она обратилась к ним:
– Мне жаль, что так вышло, небелы. Я не меньше вашего хотела бы этого избежать. Но вы не хуже меня знаете: начатое следует доводить до конца. Было предсказано, что подобное может случиться, однако не удалось ясно провидеть картину будущего, где мы бы нашли мальчика без всего этого. Поэтому сегодня нам пришлось выбрать путь, пусть и кровавый, но ведущий к цели. Мы нашли того, кого искали. А теперь нужно отвезти его домой.
Их юношеские лица окаменели от ужаса. Один спросил:
– А что будет с остальными? С теми, кто еще жив?
– Не бойтесь за них, – утешила толстушка своих последователей. – Для них самое худшее уже позади, а Виндлайер почистит их разум. В их памяти не сохранится почти ничего из случившегося этой ночью. Они сами придумают, откуда взялись их ушибы и раны, но забудут истинную причину. Соберитесь, пока он работает. Киндрел, приведи лошадей. Сула и Реппин пусть помогут тебе. Алария, ты будешь править санями. Я запредельно устала, а мне еще надо позаботиться о Виндлайере, когда все будет кончено.
Я заметила, как от толпы пленников отделились пастух Лин и его напарник. Они несли очередное тело. На лицах их ничего не отражалось, словно они волокли мешок зерна. Тем временем красавчик упал на колени. Он уже расстегнул штаны и теперь задирал нарядные красные юбки Шун.
Может, она нарочно выжидала этого момента? Как бы там ни было, она с отчаянной силой попыталась лягнуть насильника ногой в лицо. Удар пришелся ему в грудь. С губ Шун сорвался низкий бессловесный вопль, она перекатилась на бок и попыталась вскочить, но красавчик ухватил ее за ногу и дернул обратно. Он громко засмеялся – ему нравилось, что жертва пытается драться, ведь она непременно проиграет, а он победит. Шун схватила его за одну из кос и рванула. Он хлестнул Шун ладонью, и она замерла на миг, оглушенная ударом.
Мне никогда не нравилась Шун. Но она была моим человеком. Как был, а теперь уже никогда не будет, Ревел. Как Фитц Виджилант. Они оба умерли, защищая меня, пытаясь не дать чужакам похитить меня. Пусть даже сами этого не знали. А я знала, знала совершенно точно, что насильник сделает с Шун, после того, как вдоволь натешится, причиняя ей боль и унижения. Он убьет ее, и пастух Лин с помощником бросят ее тело в огонь.
Совсем как мы с отцом сожгли тело посланницы.
Я сдвинулась с места. Я побежала – так быстро, как только может бежать крохотный человечек в мокрых носках, быстро покрывающихся коркой льда, и длинной, тяжелой шубе. То есть на самом деле я с трудом перебиралась через низкий мокрый сугроб. Это было все равно что бежать в мешке.
– Прекрати! – кричала я. – Перестань!
Но рев пламени, бормотания и стоны пленников и отчаянные вопли Шун заглушали мои слова.
И все же она меня услышала, та маленькая полная женщина. Она обернулась ко мне. А туманный человек по-прежнему смотрел на толпу пленников, продолжая плести свои чары. Красавчик-насильник был ко мне ближе, чем толстушка и ее спутники. Я бежала к нему, крича без слов, и крики мои странным образом были созвучны воплям Шун. Он уже разорвал ее нарядный корсаж, подставив грудь девушки холоду и снегу. Теперь насильник пытался стащить с нее красные юбки, но ему приходилось делать это одной рукой, второй защищаясь от ее попыток ударить или расцарапать ему лицо. Несмотря на все усилия, я бежала не слишком быстро, но я налетела на него, выставив руки, и толкнула со всей силой, какую смогла собрать.