бил удар и отпрыгнул назад. Эллик улыбнулся и шагнул ко мне. Я был обречен. Он подошел на расстояние удара.
Я пятился, он, ухмыляясь, наступал. Эллик был стар, но уязвленное самолюбие и жажда мести придавали ему сил. И еще, понял я после очередной его отчаянной атаки, он хотел умереть в бою, как воин. У меня не было ни малейшего желания помогать ему. Я снова отступил. Старик потерял немало крови, и я рассчитывал, что достаточно просто продержаться до тех пор, пока он не обессилеет. Наверное, у меня получится. Наверное, но не наверняка. Я попытался отступать так, чтобы подобраться к мечу Верити, но Эллик разгадал мою хитрость и отрезал мне это направление. Его улыбка сделалась шире. Он не тратил драгоценные силы на слова. Внезапно он прыгнул вперед, немало удивив меня. Мне пришлось одновременно пригнуться и попятиться.
Негромкий стук копыт по снегу. У меня не было никакой уверенности, что я смогу противостоять такому большому числу всадников. Я не решился повернуться, чтобы посмотреть, калсидийцы это или стража Венца Холма. Потом кто-то крикнул: «Берите лошадей!» – по-калсидийски.
Эллик на миг отвлекся.
– Ко мне! – заорал он своим людям. – Ко мне!
Я заставил себя поверить, что они не могут и не станут идти на его призыв. Надо было сделать что-то, чего враг не ожидает, что-то такое, что было бы чистой глупостью при другом раскладе. Я шагнул вперед, поймал меч ножом и почти выбил оружие из руки старика, но тот вдруг оттолкнул меня с силой, которой я в нем не подозревал. Это было так неожиданно, что на миг у меня голова пошла кругом. Я отпрыгнул за пределы досягаемости, и Эллик издевательски усмехнулся.
– Солдаты! Ко мне! Ко мне! – закричал он.
Когда показались верховые калсидийцы, стало ясно, что им не до него. Никто из них не замечал Эллика. Один едва не наехал на своего бывшего полководца. Меня они, должно быть, видели, однако никто не придержал коня, чтобы бросить мне вызов. Они спешили спасти свои шкуры.
Я услышал крик издалека:
– Сюда, они поскакали сюда! – И решил, что калсидийцы удирают от отряда королевских стражников.
Наемники вернулись в лагерь, только чтобы взять свежих лошадей. Они направлялись прямо к веренице животных, привязанных у границы лагеря. Каждый выбрал себе свежего коня, спеша оседлать его и бежать. Лошади, напуганные суетой, шарахались, натягивая привязь, и норовили затоптать людей. На всех свежих лошадей не хватало.
– Фитц Чивэл! Принц Фитц Чивэл! – раздался голос у меня за спиной, и я узнал его.
Персивиранс спешил мне на помощь.
– Персивиранс! Стой! – Голос Риддла, полный тревоги и страха за мальчишку.
– Не подходи! – крикнул я.
Эллик воспользовался тем, что я отвлекся, и атаковал. Он прыгнул на меня, явно решив либо зарубить меня, либо заставить убить его. Я пытался отступить, но позади был глубокий снег и густые кусты. Накатило страшное головокружение. Я шарахнулся в сторону, увязая в глубоком снегу. Дала о себе знать усталость. Мышцы ослабли. Кинжал выпал из моей руки, колени подогнулись. Я попятился, споткнулся и повалился в кусты.
Эллик не собирался мешкать, упуская подарок судьбы. Он шагнул вперед, и меч, некогда висевший в моем собственном доме, метнулся к моей груди.
– Господин! Фитц Чивэл!
Услышав крик, я поднял взгляд. Персивиранс мчался ко мне, умудрившись на скаку подхватить меч Верити, торчавший в сугробе. Он сжимал его, будто кочергу. Было видно, что парень никогда не держал в руках оружия.
– Назад! – закричал я, потому что Эллик уже поворачивался, чтобы встретить Персивиранса мечом.
Меч Верити был слишком тяжел для мальчишки. Мастерство тут было ни при чем. Просто меч тянул его руку вниз, а разогнавшаяся лошадь двигалась быстро. Он вонзил меч в Эллика, будто копье. Несостоявшийся герцог выронил оружие и вцепился в клинок, торчащий из его груди. Персивиранс закричал, лицо его исказилось от ярости и ужаса. Он спрыгнул с лошади, не выпуская меча, и навалился на Эллика, опрокинув его в снег.
Действие карриса заканчивалось. Сердце билось, будто пойманная рыба. Хватая воздух, я брел по глубокому снегу, пытаясь выбраться на утоптанное место. Я слышал крики, но плохо понимал, что происходит. Выход был только один. Я бросил нож и нащупал на поясе мешочек. Там, на дне, еще оставался крошечный бумажный сверток, маленький фунтик семян. Я насыпал немного себе в рот и перетер зубами. Меня передернуло. Казалось, вот-вот вырвет. Все вокруг стало белым и понеслось по кругу, по кругу… Остались только шум и холод. А потом вдруг все стало ярким, легким и отчетливым.
Я протянул руку, схватил Персивиранса за шиворот и поднял его на ноги над умирающим Элликом. Отступил, нашел на снегу кинжал, убрал в ножны. И огляделся, пытаясь разобрать, что творится вокруг. На моих глазах Лант взмахнул своим смешным мечом и отрубил калсидийцу руку. Еще больше меня потрясло то, что Риддл был не в седле – противник стащил его с лошади, пытаясь украсть ее. Его спас Лант.
Я вытащил меч Верити из груди Эллика. Старик слабо захрипел – он был еще жив. Я прикончил его. Персивиранс неотрывно смотрел на меня. Рот его был открыт, грудь тяжело вздымалась, и я испугался, что он вот-вот расплачется.
– Подбери меч! – крикнул я ему. – Ко мне! Ко мне, парень!
Против ожиданий, он послушался – подобрал меч, некогда украшавший стену над камином, и отошел от тела Эллика.
– За мной, – приказал я, и Пер двинул следом туда, где стояли Риддл и Лант.
Они уже разобрались с калсидийцем, пытавшимся украсть лошадь. Пер свистнул, и его мерин подбежал к нему. Следом, раздувая ноздри, прискакала Капризуля с вытаращенными глазами.
– Охраняй лошадей, – велел я ему и повернулся к Ланту. – А ты помоги ему. Не хочу, чтобы кто-то из этих ублюдков удрал на свежей лошади.
Я услышал громкие крики и обернулся. Впереди скакала стража Венца Холма, за ними – мои Баламуты, а еще дальше, держась на два корпуса позади – Фоксглоу со своими людьми.
– Брать живьем! Не убивать! – крикнул я во весь голос.
Но одного из калсидийцев уже зарубили сразу двое стражников. Не успел я набрать в грудь воздуха для нового приказа, как упали еще двое. Последний уже отвязал лошадь и почти успел оседлать перепуганное животное, но рухнул под копыта.
– Прекратить! – крикнул я, спеша к месту битвы.
Если они и слышали меня, то не обратили внимания. Одна Баламутка спрыгнула с лошади и проткнула мечом двоих упавших калсидийцев, прежде чем я успел остановить ее. Третьего убивать не понадобилось – он уже был мертв.
– Внимание! – рявкнул Риддл. – Принц Фитц Чивэл! Стража! Уберите оружие.
Я никогда прежде не слышал, чтобы он так кричал. Риддл уже снова был в седле и встал между мной и разгорячившимися в бою людьми, к которым я так неосмотрительно бросился.
– Принц Фитц! – крикнул кто-то, и все Баламуты повернулись ко мне, ухмыляясь и потрясая окровавленными мечами, довольные, как щенки, затравившие амбарную кошку.
Я смотрел на них в ужасе. Меня била дрожь – от усталости, от головокружения, от снадобий и отчаяния. Я протянул руку и схватился за ногу Риддла. И устоял на ногах.
– Би здесь? С ней все хорошо? – Голос Персивиранса от волнения прозвучал пронзительно и по-детски.
– Нет, – сказал я. – Би нет. И Шайн тоже. Здесь их точно нет. – Я собрал все силы, что у меня оставались. Колени у меня тряслись. Я вздохнул и почувствовал, как начинают действовать семена карриса. – Мы будем искать их. Немедленно.
Глава 26. Перчатка
О происхождении Белого по имени Любимый нам известно немногое. Виной тому небрежность Слуги, который встретил его у ворот еще ребенком. Хотя этот Слуга и утверждал, что записал подробные сведения о семье Любимого, записи эти либо вовсе не существуют, либо же были ошибочно помещены не туда, куда следовало, когда ребенка принимали в школу и решалась его дальнейшая судьба. Некоторые предполагают, что записи эти украл и уничтожил сам соискатель, однако я нахожу это маловероятным. Многие из тех, кому было поручено о нем заботиться, преувеличивали его хитроумие.
Поначалу ребенок выказывал веселый нрав и послушание, ибо родители убедили его, что Клеррес – место, где ему положено быть. Однако со временем он делался все более замкнутым и невосприимчивым. Он мало что рассказал тем из нас, кто пытался проследить его происхождение. Мы можем более или менее уверенно утверждать лишь то, что он жил с родителями не меньше двенадцати лет и что все три его родителя были уже престарелыми и вскоре не смогли бы заботиться о Любимом и о себе самих. Поначалу он утверждал, что у него есть две сестры и он ужасно по ним скучает, однако позже стал говорить, что ни братьев, ни сестер у него нет. Попытка разыскать его семью и использовать ее потомков для скрещивания с имеющимся у нас материалом закончилась неудачей.
Таким образом, Любимый остается единственным представителем своего рода, упомянутым в наших записях. Все наши усилия получить от Любимого приплод оказались напрасны. Он упрям, временами жесток, склонен спорить со старшими и заражает этими дурными качествами других Белых, если позволить ему общаться с ними. Когда было решено отметить его таким образом, чтобы его легко можно было узнать, куда бы он ни направился, он сопротивлялся нанесению татуировки и даже пытался выжечь законченный рисунок с собственной спины.
И пусть это крайняя мера, но, по моему мнению, от него следует избавиться. Даже записи его снов должны быть изъяты из общей библиотеки и помещены отдельно, ибо я не считаю, что им можно доверять. Он не выказывает никакого уважения и настроен до крайности мятежно. По глубоком размышлении я утверждаю, что он не может быть полезен нам. Хуже того, он будет только вредить, сеять раздоры и нарушать покой и устои Клерреса.
Яриэль, Слуга
Первый день после побега от Двалии был для нас с Шун очень трудным. Мы нашли хвойное дерево и спрятались под ним, в глубокой снежной яме вокруг ствола, прижимаясь друг к дружке и дрожа от холода и страха. У самого ствола снега не было совсем, только толстый слой опавшей хвои. Склоненные к земле ветви были как стены шатра. Наши следы, ведущие в это убежище, мы скрыть никак не могли. Оставалось только надеяться, что нас не станут выслеживать.