– Это от драконьей крови? Помню, ты говорил, что тебе стали сниться драконьи сны. Охота и полеты.
Он отмахнулся рукой с длинными тонкими пальцами:
– Нет. Это другое. Это… Фитц, я вижу путь, что нам предстоит. Изредка, проблесками. Нам надо отправляться. Мне снится Волк с Запада.
При этих словах он не сводил с меня пристального взгляда. Слова и правда прозвучали для меня знакомо – вот только где я мог их слышать? Настал мой черед покачать головой.
– Мне надо ехать, Шут. Надо многое уладить.
Он поджал губы:
– С тобой или без тебя, старый друг. С тобой или без тебя.
И я ушел. Мне не понравилось, как мы простились, и прочь от Оленьего замка я ехал в молчании. Для путешествия я выбрал крепкую кобылку из замковых конюшен, которой были нипочем навьюченные корзины с подарками. Персивиранс держался со мной стремя в стремя и тоже молчал. Кажется, мысль о возвращении домой его больше пугала, чем радовала.
Ничего особенного с нами в дороге не приключилось. Погода стояла прекрасная. Моя стража не безобразничала в трактирах, и Фоксглоу была довольна своими солдатами. Чем ближе мы подъезжали к Ивовому Лесу, тем тяжелее делалось у меня на сердце и тем больше мрачнел Пер. Наконец мы свернули на подъездную дорогу, под сень заснеженных берез. В какое-то мгновение Персивиранс резко посмотрел в сторону, и я догадался, что именно там он упал, когда его подстрелили калсидийцы. Никто из нас ничего не сказал.
Мы увидели сгоревшую конюшню прежде, чем впереди показался хозяйский дом. Я приказал разобрать и сжечь остатки здания и тела тех, кто погиб при пожаре. Теперь на месте конюшни темнел обугленный фундамент, окруженный утоптанным снегом. На нем начали отстраивать новую конюшню, часть ее уже была готова. Навстречу нам выскочил бульдог и залился лаем. Вслед за ним выбежала девочка и схватила собаку за ошейник.
– Это хозяин! – крикнул кто-то на конюшне, и я увидел, как какой-то слуга поспешил в дом, чтобы предупредить остальных.
Несколько конюхов подбежали принять у меня лошадь и проводить стражников туда, где они смогут оставить своих коней. Я отпустил Персивиранса, чтобы тот помог им.
Управляющий Диксон вышел встречать нас в камзоле, расшитом костяными пуговицами, выкрашенными в желтый и зеленый цвета. Он явно наслаждался своим новым положением. Я же мог думать только о том, что это не Ревел. Диксон сообщил, что все в доме были очень рады известию о спасении леди Шун, и выразил надежду, что она в добром здравии, ведь он сохранил о ней прекрасные воспоминания. Возможно, она скоро вернется? Я сказал, что она осталась жить в Оленьем замке. Тогда он спросил о Фитце Виджиланте, заметив, что его в поместье тоже очень не хватает. Я ответил, что и он остался в Оленьем замке. Тогда совсем другим тоном, опустив глаза, Диксон пробормотал, что все очень огорчились, узнав об исчезновении леди Би.
– Такая чудесная малышка была, такая милая, хоть и странная немного. Кто-то мог бы сказать, что этот мир был слишком суров для нее.
Я хмуро уставился на него, и он покраснел. Управляющий спросил, не желаю ли я отдохнуть или перекусить с дороги, но я потребовал сперва показать, что было сделано за время моего отсутствия. Сам я уже заметил, что выходные двери починили и теперь они как новые.
Диксон повел меня по дому, показывая заштопанные портьеры и голые стены на месте отправленных в починку гобеленов, обновленные дверные косяки и новую штукатурку.
Мою спальню привели в порядок. Сундук, где я хранил личные вещи, не поддался грабителям. Дальше мы направились в комнату Би.
Диксон сказал тихо, словно у постели умирающего:
– Я разрешил ее горничной прибрать и разложить все, как было… – Он умолк, распахнул дверь и отступил, пропуская меня.
Безупречно заправленная постель. Маленький плащ, висящий на крючке. Пара тапочек у камина. Все аккуратно и чисто. В комнате все на месте, нет только маленькой хозяйки. Я закрыл дверь, мы с Диксоном остались в коридоре.
– Ключ, будь добр.
Он достал большую связку и показал мне нужный. Я протянул руку ладонью вверх. Диксон непонимающе уставился на нее, потом спохватился и отцепил ключ. Я запер дверь, а ключ положил в карман.
– Дальше, – велел я, и мы перешли к комнате Шайн.
Там тоже царил безупречный порядок, какого никогда не было прежде.
– Упакуй все ее вещи, – велел я незадачливому управляющему, – и отправь в Олений замок.
– Как пожелаете, господин. – Он вздохнул, осознав, какую неподъемную работу я на него возложил.
Так же я приказал поступить и с вещами Ланта. Тогда Диксон спросил, пришлю ли я другого писаря, чтобы продолжал учить детей в усадьбе. А я-то в своем горе совсем забыл об этом! Дети заслуживают лучшего. Я пообещал подыскать кого-нибудь подходящего.
У двери своего кабинета я отпустил управляющего. Взломанный замок был искусно отремонтирован. Резная фигурка, подарок Шута, по-прежнему стояла на каминной полке. Стеллажи для свитков тоже починили, и кто-то попытался прибраться у меня на столе. Но мне так и не хватило духа сесть в свое кресло. Я запер кабинет и пошел прочь.
Диксон распорядился приготовить в честь нашего приезда великолепный обед. Фоксглоу похвалила его усердие и работу поваров, и управляющий просиял. Перекусив, я отправился к себе в спальню – смотреть в потолок, лежа в постели, которую когда-то делил с Молли. Я никогда не обращался к богам, а если бы и стал молиться, мои молитвы скорее услышал бы Эль, бессердечный бог моря, чем ласковая богиня полей Эда. Но всю ночь я каялся, обращаясь к кому-то или чему-то, возможно, к Молли, и клялся искупить свою вину, заставить врагов отплатить болью за боль, кровью за кровь. Никто, казалось, не слышал меня, но посреди ночи я почувствовал прикосновение разума Неттл.
У тебя все хорошо?
Ты же знаешь, что нет.
Знаю. Подними стены, пап. Ты поешь о своем горе, как Олух напевает без слов.
Детям в Ивовом Лесу нужен новый учитель. Самый добрый.
Ты прав. Я найду кого-нибудь.
С тобой и ребенком все в порядке?
Да. Меня не рвало уже два дня. Я снова ем с аппетитом.
Это замечательно. Что ж, спокойной ночи.
Я поднял стены и почувствовал, как мое сердце бьется о них, словно море о защитные молы разрушенного города. Той темной ночью я гадал, смогу ли когда-нибудь ощутить что-то, кроме боли и вины.
Я встал до рассвета и по старой привычке отправился на кухню. Тавия и Майлд уже вовсю трудились, им помогали девочка по имени Леа и еще одна, Каштан, которой я раньше не видел. Тавия объяснила, что Эльм, после того как выпила «вспоминательного чаю», повредилась умом. Теперь она до смерти боится мужчин, даже собственного отца и братьев. Когда она тихая, они разрешают ей сидеть у огня, чистить картошку и делать другую простую работу, но сегодня повариха предвидела, что я могу спуститься в кухню, и отослала девочку прочь. При виде взрослого мужчины она ударяется в крик. Леа расплакалась. Я не хотел больше ничего слышать об этом.
Но тут Натмег, наша старая повариха, пришла подъесть остатки вчерашнего ужина и принялась сплетничать о слугах. Пастух Лин, ко всеобщему потрясению, хотел покончить с собой, но сыновья успели вынуть его из петли. И хоть он и уверяет, что то было лишь минутное помрачение и больше он пытаться не будет, с тех пор они присматривают за ним. Ему снится в кошмарах, как он бросает трупы в горящую конюшню. А садовница по имени Слайт утонула. Одни говорят, она нарочно пошла по тонкому льду, а другие – что она малость спятила после того, что ей пришлось вынести. Многие слуги уволились, и пришлось нанять других. Натмег засыпала меня душераздирающими подробностями, а я заставлял себя сидеть и слушать, хотя больше всего мне хотелось сбежать. Я виноват. Я должен выслушать и запомнить это. И если вдруг моя собственная решимость угаснет, эти подробности разожгут ее вновь.
Тавия побледнела и не сказала ни слова, пока Натмег говорила. Леа помешивала что-то в котелке, вся красная то ли от жара над огнем, то ли от сдерживаемых чувств. Налетчики изнасиловали одного из садовников. Он пристрастился к выпивке, и с тех пор толку от него никакого.
– Порвали ему задницу в клочья, – мрачно сообщила Натмег. – Он и есть перестал, потому что гадить боялся. Зато пьет. Вот уж пьет так пьет. Городским-то не понять. Ему родной брат сказал: «Да я б скорей умер, отбиваясь, чем позволил такое над собой сделать!» Но их тут не было. Только мы и знаем, каково оно.
Она месила тесто для хлеба и вдруг с силой, которой я от нее не ждал, жахнула его о стол и повернулась ко мне. Глаза ее были полны слез.
– Мы знаем, вы заставите их за все заплатить, хозяин. Мы слышали, как вы обошлись с Элликом, а как он сидел на своей высокой лошади да смотрел на нас сверху вниз! А тот красавчик с золотыми косами, как у невесты, что насильничал девушек одну за другой, и все ему было мало! Мы слышали, вы им обоим выдали по первое число, и они того заслужили!
Голос поварихи доносился до меня будто издалека. Кто?.. Ну конечно! Пер же был там. Он видел тела. Неудивительно, что, очутившись среди своих, мальчик разговорился. А мои стражники станут все это пересказывать, добавляя от себя подробности, как это у них заведено.
– Мы вами гордимся, господин, и мы знаем, что вы и остальным отомстите. Выследите их до самого логова, выкурите оттуда и убьете одного за другим. Мальчик-то, Пер, может, и прикончил этого Эллика, но он говорит, вы перед тем заставили его за все заплатить.
Они гордятся мной. Меня затошнило.
Тавия, должно быть, заметила, как мне худо, и пришла на выручку, напомнив, что Фоксглоу надеется увидеть меня за завтраком. Я с благодарностью поспешил прочь из кухни. В вестибюле я встретил Пера – он был бледный, с красными от недосыпа глазами. Я сказал, что он будет завтракать с нами, и привел за стол, за который мы уселись в ожидании Фоксглоу. Я не стал спрашивать, чего он успел наговорить слугам. Спросил только, как поживает его мама.