Он понизил голос:
– Она поправится? Спарк?
Мне хотелось заорать на него, спросить, зачем он так страшно рисковал ею. Но я прикусил язык.
– Не знаю. Четыре прохода сквозь камни меньше чем за два дня? Я никогда такого не делал. Остается только согревать ее, поить горячим, если получится, и ждать. Хотел бы я знать, почему ты сам так хорошо перенес эти путешествия.
Он вдруг выпрямился и повел головой, словно оглядывая древнюю ярмарочную площадь.
– Фитц… Мы останавливались тут. Помнишь? Когда я умер.
– Забудешь такое…
Пер и Лант ошеломленно уставились на меня, но я сделал вид, что не заметил. Все это время они смотрели в огонь, но ловили каждое наше слово. Я не собирался объяснять им, что произошло здесь в тот давний летний день. Стоило Шуту упомянуть о тех событиях, и они ожили у меня в памяти, словно все было только вчера. Не то, как я стал мертвым Шутом, – это воспоминание до сих пор заставляло меня содрогнуться. А то, как мы обменялись телами, чтобы он стал собой, и наши сущности слились воедино. Мы стали одним.
Тогда это казалось очень правильным. Словно все пришло в идеальное равновесие.
– Это было здесь, – согласился я.
– Да. А потом мы ушли, но оставили тут мои вещи. Палатку Элдерлингов. Походную жаровню…
– Это было несколько десятилетий назад.
– Но это же вещи, сделанные Элдерлингами. И ты поставил палатку на камнях площади. Они, должно быть, где-то под снегом. Не мог бы ты взглянуть, что от них осталось?
Я мог бы. Я отлично помнил место, где ставил палатки. И то, где сложил для Шута погребальный костер.
– Возможно.
– Пожалуйста, Фитц. Поищи. Эта палатка послужит отличным убежищем. Даже если от нее остались лишь лоскутки, которых хватит на одеяла, они согреют нас лучше шерсти и мехов.
– Ладно.
Я понял, что не добьюсь продолжения, пока не выполню его просьбу. Подобрав подходящую ветку, я сунул ее в костер, а пока она разгоралась, чтобы служить мне факелом, спросил Пера:
– Как она?
Он постепенно пододвигался ближе к своему другу.
– Перестала стонать и бормотать. Затихла. Это хорошо? – спросил он.
– Не знаю. Она прошла сквозь камни несколько раз подряд. Такое и я не пережил бы, не говоря уже о неподготовленном человеке.
– Но чародей Гр… но ваш друг совсем не пострадал.
Я не ответил. Мне не хотелось обсуждать драконью кровь и те изменения, которые происходили с ним с тех пор, как Шут ее выпил, не говоря уже о том, что он смачивал в ней ладонь.
– Следи, чтобы ей было тепло. Говори с ней. Будь якорем, удерживающим ее в этом мире. Лант, пойдем со мной.
Он с готовностью встал, я взял свой жалкий факел, и мы двинулись в темноту. Я отыскал столп Силы и, ориентируясь от него, определил, где относительно узорчатой ограды стояла наша палатка. Ага, а погребальный костер был вон там… Я поднял факел выше – мне померещилось или на этом месте снег слегка бугрится, словно там, под ним, лежат остатки груды дров, сгнившей за долгие годы? Я побрел туда.
Палатка лежала под костром. Я пошел медленнее, нарочно зарываясь ногами в пушистый снег, стараясь ступать по самим камням мостовой. И вдруг мысок моего сапога зацепился за что-то мягкое. Неужели за столько лет от чудесной палатки Шута могло сохраниться хоть что-то? Подцепив находку ногой, я выволок краешек наружу. Ткань. Такая яркая, что краски заиграли даже в тусклом свете факела. Тогда, много лет назад, мы с Шутом просто бросили тут зимнее снаряжение и ушли. Я увел его сквозь столп Силы на Аслевджал. И все эти годы его великолепная палатка лежала здесь, под снегом.
– Помоги мне вытащить это, – сказал я Ланту.
Он воткнул факел в снег и наклонился. Даже вдвоем нам пришлось изрядно потрудиться, ведь ткань палатки устилал не только снег. На ней толстым слоем лежала опавшая листва, кусочки мха, весь тот мусор, который словно бы испарялся с камней древней площади и дороги Силы. Когда значительный кусок удалось вытащить из-под снега и я отряхнул его, нашим взглядам явилась череда красочных драконов и змеев.
Это оказалось небыстрое дело. Мы с Шутом, уходя, оставили в палатке вещи, и теперь я боялся, что она порвется под их весом, пока мы ее тащим, но ткань выдержала. Я хорошо помнил, как эта палатка защищала нас от ледяных ветров Аслевджала, и тепла наших тел хватало, чтобы согреть ее. Даже если она прохудилась, то все равно послужит отличным укрытием для нашей разросшейся компании. Наконец мы освободили ее и медленно подтащили к костру. Края ярких полотнищ обледенели, и найти вход оказалось непросто.
– Мы нашли ее, – сказал я, и Шут улыбнулся, как ребенок.
Спарк лежала тихо, глаза ее были открыты, губы беззвучно шевелились. Время от времени она переводила взгляд, словно следила за чем-то невидимым, а один раз улыбнулась кому-то. Губы ее продолжали двигаться. И тут я наконец понял…
– Какой же я дурак! Надо унести ее с каменной мостовой! Посмотрите на нее! С ней же говорят камни.
– То бормотание? – вскинулся Лант. – Я думал, мне просто мерещится и это всего лишь шепот ветра в кронах. Пер ничего не слышал.
– И ты, значит, тоже… – сказал я.
Это была тяжелая работа, особенно в темноте. Я велел Ланту и Перу вырыть небольшую ямку для костра под елями, где снега меньше, а сам тем временем перенес Спарк в свою палатку. Потом отряхнул палатку Элдерлингов от остатков мусора и расстелил ее на снегу, чтобы найти углы. Раньше я никогда не присматривался к опорам, составлявшим ее каркас. Оказалось, они белые и сделаны словно из китового уса, только кит, верно, был совсем уж огромным. Я отложил их в сторону и вернулся туда, где мы нашли палатку. Разбросав ногами снег, я отыскал недостающие опоры и ржавые останки жаровни. Сойдет.
Чтобы установить палатку, мне понадобилось куда больше времени, чем обычно. Когда дело было сделано, мы поставили в ямку жаровню, набросали туда тлеющих углей и вскоре развели небольшой костерок. Палатка Элдерлингов была просторнее моей. Как только мы перенесли постели, я затащил внутрь Спарк. Мы повесили над огнем котелок со снегом.
– Побудь с ней, – сказал я Перу и повернулся к Ланту. – А ты поройся в поклаже и принеси нам что-нибудь поесть.
Потом я вернулся к большому костру, у которого оставил Шута.
– Твоя палатка готова. Проводить тебя?
Он смотрел в сторону палатки, и на губах его играла легкая улыбка.
– Я почти ощущаю ее силуэт, так хорошо она удерживает тепло. – Он вдруг тяжело вздохнул. – У меня с ней связано столько воспоминаний… А плащ, тот, что ты зовешь бабочковым? Прилкоп нашел его в Кельсингре. А когда нас превратили в рабов, он умудрился оставить его себе. Свернул в узелок, и плащ не нашли, он ведь почти не занимает места. А потом, уже в Клерресе, Прилкоп подарил его мне. А я отдал плащ Инкале – моей посланнице.
Я почувствовал к нему острую жалость, но взял себя в руки.
– Не пытайся заставить меня забыть об одной истории, дразня другой, Шут. Вы со Спарк прошли через камень в Кельсингру. Это земля торговцев Дождевых чащоб, ныне зовущих себя торговцами Драконов. Там правят королева Малта и король Рэйн. Драконы живут в городе или где-то поблизости. Что произошло, когда вы появились там?
Я надеялся, что, упомянув известные мне факты о Кельсингре, подтолкну его поделиться правдой. Напрасно.
– Малта… – улыбнулся Шут. – Это была, наверное, самая несносная девица из всех, кого я знал. Но такая прелестная… Я назвал в честь нее лошадь. Помнишь?
– Помню. Неттл сказала, Баррич глазам своим не поверил, когда получил ее от тебя в подарок. Итак, вы вышли из камня…
Он поджал было губы, потом все же заговорил:
– Была ночь. Спарк пришлось присесть и передохнуть. Мне не хотелось позволять ей отдыхать, хоть я знал, что вокруг ночь, потому что не ощущал поблизости тепла. Я слеп, Фитц. Но тот город был залит светом, и по улицам ходили жители в ярких одеждах – вы зовете их Элдерлингами, а торговцы – Старшими. Мы прибыли в разгар какого-то праздника. То есть это город открыл нам воспоминание о праздничном дне. И я видел! Вряд ли ты можешь вообразить, что это такое – столько времени быть слепым, привыкнуть и смириться, что до конца дней будешь разве что различать тьму и свет, и вдруг прозреть! Видеть краски, лица, улавливать смену выражений на этих лицах, видеть игру теней на стенах в свете множества факелов. О Фитц!
Некоторое время он молчал, лишь тяжело дышал, словно голодающий, поделившийся воспоминанием о пире. Я ждал.
– Конечно же я знал, что это всего лишь морок. Или, если угодно, представление, которое разыгрывает для гостей камень памяти. Но от этого зрелище не казалось мне менее очаровательным. Наоборот. Я хотел увидеть больше. Странно сказать, но когда Спарк попыталась завязать беседу с проходившими мимо людьми, я скорее испугался за нее, чем за себя. Я помог ей встать, и мы вместе пошли по улицам. Ах, Фитц, как чудесно было идти с ней рука об руку, но не нуждаться в ее зрении. Вернее, почти не нуждаться. Кое-что в городе все еще нуждается в восстановлении, он ведь большой, а жителей в нем не так уж много. Я предупредил Спарк, чтобы она была начеку, вдруг заметит кого-то живого, кто, как мы с ней, проходит сквозь призраков. Она сказала, что постарается, но голос ее звучал слабо, и я испугался, поняла ли она меня. – Он снова умолк, и снова его незрячие глаза обратились в сторону палатки Элдерлингов. – Я замерз, – сказал Шут.
– В палатке твой рассказ услышат все. Здесь у нас нет лишних ушей.
– Ну и что с того, что услышат? Думаю, когда Спарк придет в себя, она и так все расскажет Перу. Они очень подружились.
Я не стал говорить, что она может никогда не прийти в себя. Не стал говорить и о том, что Пер усомнился в их дружбе. Я просто помог Шуту встать и пройти по неровной земле к палатке Элдерлингов. В темноте она выглядела потрясающе – маленький костерок освещал ее изнутри, и драконы и змеи на ткани сверкали золотым, алым и лазурным светом. Ее красота была могущественной и в то же время хрупкой. Сердце радовалось при взгляде на такое чудо. Костер, оставшийся у нас за спиной, потрескивал, пламя его танцевало, наполняя морозный воздух запахом сосновой смолы. До меня доносился запах овсянки, которую готовил Лант. Шут был рядом, живой, хоть и невыносимо глупый. И на краткое мгновение я испытал чистую волчью радость наслаждения тем, что есть.