– Впусти в себя воспоминания. Это единственное, чем ты можешь помочь ей теперь. Вспомни все.
Лант спрятал лицо в ладонях, и я вдруг понял, как он на самом деле молод. Ему не было и двадцати. Его воспитывали далеко не так сурово, как меня. Когда нанятые мачехой бандиты избили его, возможно, он впервые в жизни столкнулся с насилием. Он никогда не ворочал весло на военном корабле, не говоря уже о том, чтобы рубить врагов боевым топором. Чейд ведь говорил, что Лант не способен убить человека. А я доверил ему жизнь Би. И Шун.
– Расскажи мне, что случилось, – тихо попросил Чейд.
Я присел на край стола и замер, чтобы не мешать.
Голос Ланта звучал напряженно.
– Так… Мы вернулись после того, как Баджерлок и нищий ушли сквозь камень. Я, Шун… – на ее имени у него перехватило горло, – и Би. Мы не понимали, что произошло в Дубах-у-воды. Ни почему Баджерлок убил собаку, а потом купил ее щенков, ни почему ударил нищего ножом, а потом воспользовался магией, чтобы забрать его в Олений замок. Мы, то есть Шун и я, были очень сердиты из-за этого. Сначала Баджерлок заявил, что я недостоин учить его дочь, а потом сбежал, полностью доверив мне заботу о ней. А еще он оскорбил леди Шун! – Лант внезапно снова превратился в мальчишку, который спешил наябедничать Чейду обо всем, что наболело.
Старик вопросительно взглянул на меня, я спокойно встретил его взгляд, на лице моем ничего не отразилось.
– Переходи к следующему дню, – сказал я Ланту.
Уловив мой тон, Лант подтянулся:
– Да. Ладно. Как вы понимаете, слуги, в том числе и управляющий Ревел, очень растерялись, когда их хозяин не вернулся. Мы с Шун заверили их, что сможем позаботиться об Ивовом Лесе несколько дней. Невзирая на усталость, мы с ней засиделись, пока она составляла план на Зимний праздник. Мы легли очень поздно и поэтому на следующее утро поздно встали. Должен признаться, что я опоздал к уроку. Когда я зашел в комнату для занятий, Би уже была там. Она выглядела усталой, но не более. А Шун, прежде чем мы расстались тем утром, сказала, что надо будет велеть слугам украсить дом к празднику и поговорить с музыкантами, которые уже прибыли, выяснить, нельзя ли зазвать в дом побольше артистов, чтобы развлекали нас… – Он вдруг резко поднял глаза на Чейда. – Ты сказал, мою сестру похитили… – Тут на него медленно снизошло понимание, и два вдоха спустя он проговорил: – Так Шун – моя сестра? Это правда? Моя единокровная сестра?
– Вы оба мои дети, оба Фаллстары, – заверил его Чейд.
Неужели он не заметил смятения на лице юноши? Что же произошло между Лантом и Шун той ночью, когда они засиделись допоздна? Я решил, что не хочу этого знать.
– Продолжай, – велел Чейд.
Лант поднес руку ко рту. Когда он опустил ее, его губы некоторое время еще продолжали дрожать. Он попытался расправить плечи, но разбередил рану и сморщился.
Чейд бросил мне:
– Ивовая кора и валериана.
Я взял чашку Ланта и стал заваривать, что велено, а юноша тем временем продолжал:
– Только мы начали урок, как послышался какой-то шум. Я не встревожился, просто удивился. Подумал, возможно, это слуги устроили свару на кухне и бьют посуду. Поэтому я велел ученикам сидеть тихо и заниматься, а сам вышел в коридор. Я быстро понял, что крики доносятся от входной двери, а не с кухни. Услышав крик Ревела, я побежал на шум. В вестибюле я увидел Ревела и двух мальчишек-слуг. Они держали изнутри входную дверь, а кто-то колотил по ней снаружи и кричал. Я предположил, что к нам ломятся пьяные лудильщики, но тут кто-то снаружи воткнул меч между створками и задел одного из мальчиков по руке. Я крикнул Ревелу, чтобы он с мальчиками держал дверь, пока я не приведу помощь. Крича слугам, чтобы вооружились и спасали Шун, я бросился на поиски оружия. Я взял старый меч, который всегда висел здесь над камином, и побежал обратно. – Он облизнул губы. Его взгляд сделался рассеянным, дыхание – медленным и глубоким.
– Фитц, – тихо сказал Чейд, – пожалуй, добавь-ка в свою заварку еще эльфийской коры.
Но не успел я что-то сделать, как Персивиранс вскочил на ноги, взял у Ланта из рук чашку и долил туда чая из заварочника. Лант словно окаменел. Чейд так и стоял у него за спиной.
Старик наклонился и тихо сказал:
– Сынок, возьми чашку. И выпей.
Странная боль на миг сдавила мне сердце. Но это не могла быть зависть, нет.
Лант послушался отца. На этот раз он осушил чашку, не поморщившись.
– Я никогда не умел драться. Вы знаете это. Вы оба! – Его признание звучало как упрек. Потом он заговорил уже тише: – Просто я не боец. Дружеская схватка на учебных мечах теплым летним днем, чтобы потом считать, у кого больше синяков, – это одно. Но когда я вбежал обратно в вестибюль, входная дверь уже стояла нараспашку. Ревел попятился мимо меня, прижимая руки к животу. А один из мальчиков лежал на полу в луже крови. Другой пытался отмахиваться от чужаков поясным ножом. Тот чужак, который первым вломился в дверь, рассмеялся и отсек ему голову. И вот в вестибюле остался только я, а против меня – тот, первый, но вскоре их стало трое, потом шестеро, если не больше. Я пытался драться. Честно. Я громко звал на помощь и пытался драться, но это был не фехтовальный поединок. Они вообще не соблюдали правил! Я бился с одним из них, и вдруг вмешивался второй. Мне кое-как удавалось удерживать позицию, но вестибюль широкий, и чужаки рекой вливались в дом, огибая место схватки. Я слышал их топот по коридорам у меня за спиной, слышал крики и звон бьющейся посуды. А потом тот, кто стоял передо мной, вдруг рассмеялся.
Он опустил глаза и умолк. Мне показалось, я догадался, в чем дело.
– Кто-то напал на тебя сзади, да? Ударил по голове, и ты потерял сознание?
– Нет. Никто меня и пальцем ни тронул. Я просто разжал пальцы, и меч упал на пол. А те двое, с которыми я дрался, стояли и смеялись. Один сильно толкнул меня, когда я проходил мимо, но мне было все равно. Я вышел наружу и встал перед домом, под снегом. До сих пор не понимаю почему.
Приказ, отданный Силой? – Мысль Чейда легонько коснулась моего разума.
Я кивнул, чтобы не отвечать тем же способом. Для этого мне пришлось бы опустить стены и впустить в себя туман назойливого «забудь, забудь, забудь…». А я не собирался забывать.
– Не переживай из-за того, что не понимаешь. Здесь явно применили магию. Ты не мог ей сопротивляться. Просто расскажи, что было дальше.
– Да, – с неохотой выдавил он, но при этом покачал головой: «Нет».
– Хочешь еще эльфийской коры? – спросил Чейд.
– Нет. Я помню все, что произошло в тот день и в последующие. Я не понимаю, но помню. Просто мне стыдно говорить об этом.
– Лант, и Фитцу, и мне случалось терпеть поражения. Нас жгли, травили, избивали. А еще нас оглушали Силой, заставляли делать глупости, которые потом было стыдно вспомнить. Что бы ты ни сделал, и даже если ты вообще ничего не делал, мы не станем думать о тебе хуже. Твои руки были связаны, пусть и невидимой веревкой. Если мы хотим спасти Шун и малышку Би, ты должен превозмочь стыд и рассказать все, что тебе известно.
Чейд говорил успокаивающим тоном, тоном заботливого отца. Кто-то бессердечный внутри меня поинтересовался, а готов ли я со своей стороны простить Ланта. Я заставил этот голос замолчать.
Лант смог заговорить не сразу. Он раз-другой качнулся на стуле вперед и назад, дважды прочищал горло, собираясь продолжать, но молчал. Когда он все же заговорил, его голос звенел от напряжения.
– Я стоял вместе с остальными под снегом. Люди выходили из дома и становились рядом. Там были несколько верховых вооруженных людей, но у меня не было впечатления, что они удерживают меня. Я боялся их, но больше всего я боялся сделать хоть что-нибудь вместо того, чтобы стоять, как все. Нет, не так. Это был не страх и даже не неохота. Просто казалось, это единственное, что я могу. Там собрались все, сбились в толпу. Многие плакали и переживали, но никто не разговаривал друг с другом. Никто не сопротивлялся. Даже раненые просто стояли и истекали кровью.
Он помолчал, возвращаясь мыслями к тем событиям.
В дверь постучал Булен:
– Господин? Простите, я не смог сделать, что вы велели. Я сходил туда, где конюшенные живут, так там никто не помнит парня по имени Персивиранс и его семью.
Я понял, что опростоволосился, и посмотрел на мальчика. Глаза его были темными от горя.
– Третий дом по улице, – сказал он. – Там еще на двери оберег на удачу висит. А дверной молоток дед сделал из подковы ломовой лошади. Мою мать зовут Дилиджент.
Булен слушал и кивал.
Я добавил:
– Не говори ей про сына. Скажи, мы хотим спросить ее, не хочет ли она помогать на кухне.
– То-то она обрадуется, – тихо сказал Персивиранс. – Она давно упрашивала папашу сложить ей вторую печку за домом, чтобы печь, сколько вздумается.
– Как прикажете, господин. А еще управляющий Диксон просил передать, что солдаты едят все, до чего могут дотянуться. И поскольку мы не очень хорошо пополнили запасы в кладовых этой осенью…
До налета наши кладовые ломились от еды.
– Скажи ему, пусть пошлет человека с повозкой в Ивняки, чтобы привез все необходимое на первое время. В ближайший базарный день мы съездим в Дубы-у-воды. С торговцами я позже рассчитаюсь. Они знают, мы платим аккуратно.
– Как прикажете, господин. – Булен с тревогой взглянул на Фитца Виджиланта. Он прислуживал Ланту совсем недолго, но слуга и господин были уже не чужие друг другу. – Принести что-нибудь писарю Ланту?
Лант даже не взглянул на слугу. Чейд молча покачал головой, и Булен ушел.
Фитц Виджилант набрал побольше воздуха и повел рассказ дальше, словно поволок в гору тяжелую ношу:
– Мы все собрались там. А потом вывели Шун и ее горничную. Я еще обратил внимание, что Шун сопротивлялась, единственная из всех. Она лягалась и кричала на мужлана, который тащил ее. Потом выхватила откуда-то нож и воткнула ему в руку. Ей почти удалось вырваться. Чужак схватил ее за плечо и ударил так сильно, что она упала. И все равно не выпустила оружие, ему пришлось по одному разгибать ее пальцы. Чужак толкнул ее к нам и ушел. Она огляделась, увидела меня и бросилась ко мне. Она кричала: «Сделай же что-нибудь! Почему никто ничего не делает?!» Она повисла у меня на шее, а я стоял столбом. Она спросила: «Да что с тобой такое?» А по-моему, все было в порядке. Я сказал, что мы должны просто стоять, как все. Что я именно этого и хочу. А она спросила: «Если все хотят стоять здесь, почему они стонут?» – Он умолк и нервно сглотнул. – Тогда я прислушался. Это была правда. Все стонали и всхлипывали, бессвязно и каждый сам по себе. И только тогда я заметил, что и сам мычу.