На нас напали! Потрясенный Дьютифул что-то ответил, но у меня не было времени вслушиваться. Лейтенант вонзил меч под ребра капитану и вытащил ногу из стремени, чтобы пинком выбить умирающего из седла. В это самое мгновение я бросил свою чалую вперед, чтобы уйти из клещей, в которые меня попытался зажать наш «почетный караул». Один из них крикнул:
– Бастард-колдун!
Чалая с разбегу врезалась грудью в лошадь Крафти. Он так и не успел вдеть ногу в стремя и от удара потерял равновесие. Я толкнул его со всей силы, он выпал из седла, и его растерявшийся конь немного протащил его по дороге, прежде чем лейтенант высвободил ногу из стремени. Он был жив.
Чейд!
Я круто развернул свою лошадь и успел увидеть, как Чейд и рыжеволосый сражаются на мечах. Острие меча Рыжего скользнуло по животу Чейда и неглубоко вспороло его бок. Удар Чейда был более уверенным. Он закричал низким голосом и, стиснув зубы, вонзил свой клинок прямо в живот юнцу. Я вскрикнул от ужаса, увидев, что, едва рыжий повалился навзничь, к Чейду ринулся другой солдат его «почетного караула».
А больше ничего я увидеть не успел. Гнев, который тихо кипел во мне с той минуты, когда я узнал о похищении Би и увидел поруганный Ивовый Лес, теперь вышел из берегов, и я дал ему волю. Ко мне уже приближались двое противников. На боку у меня висел неприметный меч, который Чейд дал мне перед спешным отбытием из Оленьего замка. Я никогда не был особенно хорош в бою на мечах, но поскольку топора под рукой не оказалось, а к использованию удавки или яда обстоятельства не располагали, я потянул из ножен клинок. В тот же миг я резко откинулся назад, пропуская нацеленное в мою грудь острие. Выпрямиться столь же резко потребовало больших усилий, чем хотелось бы, зато это позволило мне ударить навершием рукояти в лицо нападавшему. Хруст его зубов прозвучал музыкой.
Держись. – Едва предупредив меня, чалая взбрыкнула.
Я не успел приготовиться, но умудрился удержаться в седле. Состоятельный человек этот лорд Деррик, подумал я, и вряд ли простит мне, что я увел у него такую кобылу. Мне доводилось видеть обученных боевых лошадей, но чалая с ее изящным сложением казалась скорее скакуном, чем бойцом. Она развернулась подо мной и лягнула – я почувствовал, как ее задние копыта с силой ударили другую лошадь. И лишь миг спустя осознал, что не просил ее делать этого – чалая лягалась по собственному разумению. Как только ее задние ноги вернулись на землю, она тут же прыгнула далеко вперед, унося меня из-под ударов мечей. Мне почти не пришлось направлять ее – она сама сразу же развернулась, чтобы я оказался лицом к лицу с противниками. Мельком я успел заметить, что рыжий лежит на земле без движения, а оставшийся в живых противник Чейда обмяк в седле, из раны на шее его коня льется кровь. Чейд сошелся с лейтенантом Крафти в пешем бою, а капитан сидит на снегу, сыпля проклятиями.
Чалая столкнулась грудью с лошадью одного из стражников. Я успел увернуться, и его меч, направленный мне в плечо, проткнул только мой плащ. Мой удар был точнее. На этот раз я использовал не рукоять, а острие, вонзив клинок глубоко в грудь очень молодого и весьма удивленного моей прытью стражника. Как же приятно было наконец пустить кровь врагу и выплеснуть ярость! Дар позволил мне ощутить его боль, и хотя чувство это принесло удовлетворение, я закрылся от него. Нанося удар, я оказался почти вплотную с противником. Схватив его за горло, чтобы высвободить меч, я ощутил запах завтрака, который он ел за моим столом. Два передних зуба росли чуть криво. Парень был, наверное, моложе Ланта. И куда мертвее его, когда падал с лошади.
– Будь ты проклят! – заорал его напарник.
– Да! – взревел я в ответ.
Извернувшись в седле, я пригнулся, и его клинок ожег мне бровь вместо того, чтобы снести голову. Боль была на удивление резкой. Наши лошади стояли бок о бок, кровь из разбитого рта текла по подбородку врага, но я понимал, что через мгновение кровь зальет мне глаза и я не смогу использовать меч. Я мысленно окликнул чалую. Она отозвалась. Я высвободил ноги из стремян, она развернулась и налетела на лошадь противника. Мне нужно было добраться до него, пока я не ослеп. Я бросил меч, стряхнул перчатки и бросился на него.
Наверное, он ожидал чего угодно, только не этого. Я оказался в пределах досягаемости его меча. Он ударил меня рукоятью, но я этого почти не почувствовал. И хотя выбить его из седла мне не удалось, его лошадь от неожиданности пошла боком, и он на миг потерял равновесие. У этого вояки были пышная борода и усы. Захватив его растительность в горсти, я соскользнул вниз, увлекая его за собой. В падении он успел крепко выругаться и несколько раз сильно ударить меня кулаком в грудь, зато выронил меч. Я извернулся в воздухе, пока мы валились в глубокий снег, надеясь упасть на противника сверху. Не вышло. Кто-то глухо вскрикнул, и я узнал голос Чейда.
– Я сейчас! – глупо вскрикнул я, словно рассчитывал, что Чейд и его противник подождут, пока я освобожусь.
Тут мой собственный враг ударил меня в челюсть. Я так и не выпустил его бороду, и теперь рванул со всей силы. Он заорал от боли – к моему глубочайшему удовлетворению. Оставив бороду в покое, я ударил его ладонями по ушам.
А потом вцепился ему в глотку. Нелегко душить бородача в одежде с высоким воротником. С трудом пробравшись сквозь волосы и одежду, я почувствовал под пальцами его шею и сдавил. Поскольку противник при этом сидел на мне и колотил меня кулаками, а кровь из рассеченной брови заливала мне глаза, вероятно, чтобы прикончить его, мне понадобилось немало времени, но это я уже плохо помню. Когда он перестал колотить меня, чтобы попытаться оторвать от себя мои руки, я впился зубами ему в кисть. Он взревел, а потом завизжал от боли и злости. Убийцы не дерутся по правилам. Для убийцы важна только победа. Выплюнув кусок пальца, я подумал, что Ночной Волк гордился бы мной. Я не ослаблял хватки и чувствовал, как плоть врага проминается под моими пальцами.
– БИ! – прохрипел я и удвоил усилия.
Когда пытаешься задушить человека, оседлавшего тебя, нельзя отвлекаться. Главное – давить и давить, перекрывая ему воздух, и тогда рано или поздно ему станет уже не до того, чтобы бить в ответ. Я удерживал противника достаточно близко, чтобы ему было негде размахнуться, но в то же время достаточно далеко, чтобы он не мог дотянуться до меня своими раскрошенными зубами. Он пытался нащупать мое горло, но я крепко прижимал подбородок к груди. Мне уже давно не приходилось драться подобным образом, но некоторые умения не забываются с годами. Его удары стали слабее. Потом он снова вцепился в мои запястья. «Не отпускай!» – велел я себе. Все, что мне осталось, – не ослаблять хватки. Когда он впервые обмяк и повалился на меня, я знал, что он притворяется. Он изображал смерть недолго и вскоре снова ухватил меня за руки. Жалкая попытка. Когда тело обмякло во второй раз, я понял, что он действительно потерял сознание. Я надавил еще. И когда враг точно был мертв, спихнул с себя его тело.
Я откатился в сторону. Ребра ныли, челюсть, принявшая град ударов, горела огнем. Я кое-как поднялся на колени, вытер лицо рукавом, чтобы кровь не мешала смотреть, и огляделся в поисках Чейда. Лошади разбежались. Капитан корчился на боку и слабым голосом звал на помощь. Четверо стражников лежали на земле – трое мертвых, один умирающий. Чейд оставался на ногах. Плащ его с одной стороны пропитался кровью, она капала на снег. Несгибаемый старый бастард боролся с лейтенантом, обхватив его шею сзади в замок. Тот напрасно пытался разжать захват старика. Я достал нож, чтобы прикончить лейтенанта.
– Нет! – прохрипел Чейд. – Он мой!
В кои-то веки старый наставник повел себя словно мой волк. Я почтительно отступил на два шага, безжалостно прикончил умирающего стражника и подошел к капитану.
Ему оставалось недолго, и он знал это. Я не стал его трогать, просто опустился рядом на колени и наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо. Он едва мог сосредоточить на мне взгляд.
Облизнув губы, он выдавил:
– Не предатель… Я – нет. И остальные мои парни тоже.
Я думал, это будут последние его слова.
– Я передам лорду Чейду, – заверил я.
– Проклятый сукин сын… – прохрипел он. Злость поддерживала в нем жизнь. – Бросьте их тела… под виселицей. Говноед Крафти… сбил их с пути. Мои парни. Мои.
– Остальных не станут наказывать, – сказал я, но понимал, что лгу.
Репутация Баламутов, и без того небезупречная, теперь безнадежно испорчена. Никто не захочет присоединиться к их отряду, другие стражники станут брезговать садиться с ними за стол. Но что еще я мог сказать ему? Услышав это, капитан закрыл глаза и испустил дух.
Я пошел обратно к Чейду. Он стоял на коленях рядом с поверженным Крафти. Тот был еще жив, только лишился чувств от нехватки воздуха. Чейд перевернул его на живот, задрал штанины и подрезал большие сухожилия под коленями. Потом связал ему руки за спиной куском бечевки, который будто по волшебству извлек из рукава. Покончив с этим, он перевернул Крафти обратно на спину. С подрезанными сухожилиями лейтенант не смог бы встать, убежать или нанести удар. Чейд был бледен и тяжело дышал, когда сел на пятки и немного расслабился. Я не стал говорить ему, чтобы он прикончил Крафти или расспросил о том, почему тот напал на нас. У убийц свои правила чести. На кону стояла жизнь Би и Шун. И если это нападение как-то связано с их похищением, мы заставим его рассказать все без всякой жалости.
Крафти хрипло, прерывисто дышал. Веки его затрепетали, потом поднялись. Он громко вскрикнул, увидев над собой меня и Чейда с окровавленным ножом. Чейд не стал ждать, пока он заговорит. Приставив острие ножа к горлу Крафти, он резко спросил:
– Кто заплатил тебе? Сколько? Что ты должен был сделать?
Крафти ответил не сразу. Я посмотрел на стоячий камень. Моя чалая ждала в отдалении, пристально глядя на меня. Другие лошади жались к ней – они были напуганы и растеряны, и ее присутствие их успокаивало. Должно быть, Чейд пустил в ход нож, потому что Крафти громко вскрикнул. Я приглушил свой Дар, чтобы не чувствовать его.