Я внимательно наблюдал за ним. Шут собрался с духом, задумался. Я ждал. Он нашарил на столе чашку, взял ее и сделал осторожный глоток.
– Это я виноват, – сказал Шут.
Я хотел было возразить, заверить, что то не его вина, но слова хлынули из него потоком, и я не стал перебивать.
– Как только они поняли, как много ты значишь для меня, стало ясно, что они будут искать тебя. Чтобы проверить, не хранишь ли ты тайну, которую они не смогли из меня выбить. Слуги знали твое имя. Я уже говорил тебе, как это получилось. Они знали, что тебя зовут Фитц Чивэл, и знали про Олений замок. Но про Тома Баджерлока из Ивового Леса им было неизвестно. Я не говорил твоего имени даже тем, кого посылал к тебе. Я давал им лишь кусочки сведений, чтобы они могли отыскать некое место, задать там некий вопрос и понять, куда направляться дальше и о чем спрашивать там. Постепенно эта цепочка должна была привести их к тебе. Фитц, я изо всех сил старался не подвергать тебя опасности, даже когда передавал тебе мою просьбу и предостережение. Возможно, они поймали кого-то из моих посланцев и под пытками заставили все рассказать. – Он шумно отхлебнул из чашки.
А может, они просто выследили меня, – добавил Шут. – Может быть, они знали то, чего я не провидел: что рано или поздно я встречусь со своим Изменяющим. Возможно, они даже рассчитывали на то, что ты убьешь меня. Как прекрасно бы вышло для них! Но теперь я опасаюсь, что дела обстоят еще хуже. Если Слуги знали, что я просил тебя разыскать и защитить Нежданного Сына, то, возможно, предположили, что ты уже сделал это. И явились в Ивовый Лес в надежде найти его. Ты ведь слышал, о чем они расспрашивали.
Но вот что самое страшное, – продолжил он. – Что, если им известно больше, чем можем выяснить мы? Что, если им удалось создать новых пророков уже после того, как ты вернул меня с того света и тем самым отменил все варианты будущего, которые были возможны прежде? Вдруг они знали, что ты убьешь меня, встретив на ярмарке? Или, едва не убив, бросишься спасать, оставив Ивовый Лес без защиты, и они смогут явиться туда, насиловать, грабить и разыскивать Нежданного Сына, ничего не опасаясь?
На сердце у меня стало тяжело, а Шут добавил:
– Что, если мы и теперь танцуем под их дудку? Причем мы даже не слышим мотив, так что не можем по собственной воле сбиться с шага и продолжаем прыгать и вертеться, как им нужно?
Я молчал, пытаясь понять, как можно противостоять такому врагу. Врагу, который знает, как я поступлю, даже прежде, чем я приму решение.
– Бояться этого бессмысленно, – печально промолвил Шут, нарушив мое молчание. – Если это и правда, то мы ничего не можем поделать. Единственный логичный выход будет перестать сопротивляться. Но тогда они точно победят. А если мы будем бороться, то сможем хотя бы досадить им.
Моя ярость, недолго пробыв в заточении, вновь вырвалась на волю:
– Я собираюсь не просто досадить им, Шут!
Он не стал отдергивать руку, а напротив, сам крепко взял меня за руку.
– У меня совсем не осталось мужества, Фитц. Они выбили, выжали и выжгли его из меня. Так что мне придется одолжиться отвагой у тебя. Дай мне немного подумать над тем, что ты рассказал.
Он выпустил мою руку и медленно отпил еще чая. Его глаза смотрели мимо меня. Я успел позабыть про ворону, так тихо она сидела все это время. А теперь она вдруг распахнула крылья и спорхнула со своего насеста на маленький столик, едва не опрокинув чайник.
– Корм! – хрипло крикнула Пеструха. – Корм, корм, корм!
– Думаю, на подносе у моей кровати осталась еда, – сказал Шут, и я сходил за ним.
На подносе лежали рогалик и кости небольшой птицы, на которых еще оставалось достаточно мяса. Я отнес все это на рабочий стол, и Пеструха последовала за мной. Я накрошил ей хлеба и налил воды в чашку и поставил там, куда доставал свет. Птица легко отыскала еду и питье.
Шут заговорил прежде, чем я вернулся к нему и сел за стол:
– В твоем рассказе есть то, чего я не понимаю. И очень мало такого, что я могу объяснить. Но давай сложим вместе имеющиеся у нас факты и посмотрим, что получится. Во-первых, та любезная женщина с круглым лицом. Я ее знаю. Ее зовут Двалия, а с ней наверняка ее небелы. Она – лингстра. Это достаточно высокое положение среди Слуг, однако не настолько, чтобы она все время оставалась в школе, занимаясь толкованием пророчеств. Она достаточно умна и полезна, чтобы ей отдали небелов в обучение и услужение, но Слуги не так сильно дорожат ею, чтобы не выпускать во внешний мир. Она кажется доброй. Это ее коронный трюк, и она умело его использует. Люди думают, будто она желает им добра, и они стараются угодить ей.
– Выходит, ты ее знал? Когда жил в Клерресе?
– Я слышал о ней. – Он умолк ненадолго, и на мгновение я усомнился, правду ли он говорит. – Она так легко пробуждает в других желание порадовать ее, заставляет людей чувствовать себя важными персонами. – Он кашлянул. – А вот кое-что другое в твоем рассказе остается для меня загадкой. Эти калсидийские наемники… Отрабатывали ли они свою плату или имели собственный интерес? Слуги редко платят золотом. Может, они предложили в обмен пророчество для наемников? Подсказку о том, где те могут снискать славу и богатство? Зачем явились сами Слуги – понятно. Они искали Нежданного Сына. Но если они решили, что это Би, то должны были только ее и похитить, ведь они нарядили ее как шейзима, необученного пророка. Однако они увезли с собой еще и эту Шун. Шун! Что за ужасное имя!
– По-моему, она сама так назвала себя. Чейд нарек ее иначе. Но, Шут, ты говоришь, они похитили Би, потому что она видит будущее?
Мне было не по себе, тревога клубком змей ворочалась внутри.
– А она видит его? – тихо спросил Шут. – Расскажи мне о ней все, Фитц. Ничего не скрывая.
Пока я молчал, собираясь с мыслями, он заговорил снова. Неестественная улыбка мерцала на его губах, в глазах стояли слезы.
– Хотя, возможно, ты и так рассказал мне достаточно, однако тогда я не придал значения твоим словам. Она маленькая, у нее светлые волосы и глаза. И еще она умная. Скажи мне… Она долго пробыла в материнской утробе?
Во рту у меня пересохло. К чему он клонит?
– Да. Так долго, что я думал, будто Молли повредилась умом. Больше года, даже почти два, она утверждала, что беременна. А когда ребенок наконец родился, это оказалась невероятно крошечная девочка. Не один год мы опасались, что она никогда не сможет ничего больше, кроме как лежать в колыбельке и глазеть в потолок. Но потом постепенно она научилась переворачиваться, сидеть без поддержки и прочему. Однако даже когда она пошла, то не заговорила. Она не говорила много лет, Шут. Я был в отчаянии. Я боялся, что она ничего не соображает или соображает очень медленно, и боялся, что с ней будет, когда мы с Молли умрем. А потом, когда Би все-таки заговорила, она поначалу говорила только с Молли. Она как будто… опасалась меня. Только после смерти Молли она стала говорить со мной свободно. Но еще раньше она показала, что на самом деле прекрасно соображает. Молли научила ее читать, а Би потом сама научилась писать и рисовать. И, Шут, я подозреваю, рано или поздно в ней проснется Сила. Потому что она чувствует мою. «Ты как кипящий котел, и все, что ты думаешь, выходит из тебя, как пар», – говорила она. Поэтому-то она и не любила, чтобы я прикасался к ней, и старалась держаться от меня подальше. Но мы начали лучше узнавать друг друга, и она со временем стала доверять мне, как дитя доверяет отцу. – Тут рыдания подступили у меня к горлу, и я умолк.
Было таким облегчением наконец-то поделиться с кем-то всей правдой о Би, и так больно вспоминать дочь, которую у меня похитили.
– Ей снятся сны? – вдруг резко спросил Шут.
И тут меня прорвало: я рассказал все о том, как Би попросила бумагу, чтобы записывать сны, и как она напугала меня, предсказав смерть «бледного человека», а потом посланницы в плаще-бабочке. Мне ужасно не хотелось рассказывать Шуту о том, как умерла посланница, но в то же время я не мог не поделиться этой зловещей тайной.
– Она помогала тебе сжигать тело? – недоверчиво переспросил Шут. – Такая крохотная девочка?
Я молча кивнул, потом заставил себя признать это вслух:
– Да. Помогала.
– Ох, Фитц… – укоризненно протянул Шут.
Но я говорил и говорил, мне хотелось поведать ему все – как мы отправились в Дубы-у-воды на ярмарку и как все пошло прахом. Как я убил собаку и чуть не убил ее хозяина. Как я недоглядел за Би, и она чуть не потерялась. И наконец, самое горькое – как я ударил Шута ножом, испугавшись за свою дочь.
– Что? Так это твой ребенок был тогда со мной? Мальчик, который коснулся меня, открыв мне все дороги будущего? Выходит, мне это не примерещилось, это было! Он был там! Нежданный Сын…
– Нет, Шут. Никаких мальчиков поблизости не было. Только моя девочка, моя крошка Би.
– Так это была она? Это ее я обнимал в ту минуту? Ах, Фитц! Ну почему ты не сказал сразу!
Шут вскочил было, но покачнулся и снова опустился в кресло. Он вцепился в подлокотники так отчаянно, словно вокруг бушевал ураган и грозил унести его. Он смотрел в огонь, и казалось, видел сквозь стены замка нечто, происходящее в ином мире.
– Ну конечно, – прошептал он после долгого молчания. – Все правильно. Теперь я понимаю. Кем же еще она могла быть? В тот миг, когда она коснулась меня, – о, это был не бред и не сон. Я видел вместе с ней. Мой разум вновь был открыт всем путям будущего. Потому что она воистину шейза, как я когда-то. И я не видел ее в будущем потому, что без меня она никогда бы не появилась на свет. Она ведь и моя дочь, Фитц. Она твоя, Молли – и моя! И она во многом похожа на меня. Наша девочка. Наша Би.
Я разрывался между растерянностью и глубокой обидой. Я смутно вспомнил, как Шут упомянул однажды, что у него было два отца. Они приходились друг другу братьями, не то родными, не то двоюродными, – в тех краях подобные союзы дело обычное. Я понял это так, что людям там все равно, от семени которого из мужей жена зачала ребенка. Заставив себя успокоиться, я внимательно посмотрел на Шута. Он взглянул на меня в ответ золотыми глазами. Встречаться с ним взглядом теперь было даже более жутко, чем когда его глаза были бесцветными. Казалось, они сделаны из жидкого золота, которое течет и переливается. А посередине – черные точки зрачков, хотя в комнате полумрак. Я глубоко вздохнул и взял себя в руки: «Не отвлекайся. Думай о деле».