– Лорд Сенсибл. – Я запомнил это имя и хладнокровно пообещал себе, что Дьютифул услышит его от меня.
Как я мог так долго жить в Бакке и не знать об этом?
Спарк повела свой рассказ дальше:
– Женщины в доме стали посылать меня с поручениями как мальчика на побегушках. Мне было позволено выходить, чтобы относить записки их любовникам или доставлять особые покупки с рынка. Как-то вечером я встретила лорда Чейда – он искал посыльного, чтобы тот отнес его записку на корабль в речном порту. Я взяла письмо и сделала, как он сказал. Я принесла ему ответ и уже собиралась идти своей дорогой, но он окликнул меня и показал серебряное пенни. Я попыталась взять монетку, а он схватил меня за руку, совсем как вы, и спросил, что за игру я веду. Я сказала, что не играю, просто бегаю с поручениями своей матери, и если у него есть вопросы, то пусть у нее и спросит. И тем же вечером он отправился к ней вместо той женщины, которую предпочитал обычно, и остался с ней допоздна. На него произвело большое впечатление, как ловко она научила меня выдавать себя за мальчика. После этого всякий раз он находил предлог повидаться со мной, посылал с поручением и всегда давал мне серебряное пенни. Он стал учить меня, как лучше притворяться. Выпячивать подбородок, чтобы челюсть казалась крупнее, держать руки в холодной воде, чтобы кожа огрубела, подкладывать тряпки в башмаки, чтобы ступни казались больше.
Моя мать была искусна в своем ремесле, но хотела для себя и тем более для меня совсем иной жизни. Лорд Чейд обещал, что, когда мне исполнится пятнадцать, он возьмет меня к себе в слуги и научит другому ремеслу. – Она помолчала и вздохнула. – В наши планы вмешалась судьба. Он взял меня к себе, когда мне было одиннадцать.
– Погоди. Так сколько же тебе лет?
– Когда я девочка? Тринадцать. А когда Эш, то говорю, что одиннадцать. Для мальчика я слишком щуплая, а для девочки вполне крепкая.
– Что произошло, когда тебе было одиннадцать? – резко спросил Шут.
С лица Спарк исчезло всякое выражение. Ее глаза сделались совершенно непроницаемыми. Но когда она заговорила, голос ее звучал все так же ровно:
– Одному господину вздумалось провести ночь в постели с женщиной и ее сыном. Он думал, это позабавит его. Он заранее заплатил за развлечение нашей хозяйке. Нашего согласия никто не спросил. Когда мать попыталась возражать, хозяйка заведения заявила, что долг моей матери – это и мой долг тоже. И если мы не будем слушаться, она сию же минуту вышвырнет меня на улицу. – Ее лицо побледнело, ноздри сузились от отвращения. – Господин пришел в наши комнаты. Он сказал, что сперва я буду смотреть, как он имеет мою мать, а потом она пускай смотрит, как он научит меня новой забаве. Я сказала, что не буду этого делать, и он засмеялся: «Ты вырастила его упрямцем. Всегда хотел поскакать на своенравном жеребчике».
Мать сказала: «Ты не получишь его ни сейчас, ни потом». Я думала, он разозлится, но он только раззадорился еще больше. Как и многие женщины в нашем доме, моя мать носила красивую пелерину. Он протянул руку, порвал ворот и толкнул мать, повалив ее на кровать. И она не стала сопротивляться, а обхватила его руками и ногами и велела мне бежать из дома и никогда не возвращаться. – Она помолчала, вспоминая тот вечер. Ее верхняя губа дважды дернулась – если бы девочка была кошкой, она зашипела бы.
– Спарк? – тихо окликнул ее Шут.
Она продолжала глухим голосом:
– Я бежала. Я послушалась ее, как слушалась всегда. Я скрывалась. Два дня жила на улицах Дингитона. У меня не слишком-то хорошо получалось выживать там. Потом меня поймал какой-то человек. Я думала, он хочет убить или изнасиловать меня, но он сказал, что меня желает видеть лорд Чейд. Хотя на самом деле он, конечно, назвал другое имя, то, которым лорд Чейд пользовался в доме терпимости и под которым я его знала. Но у этого человека был символ, знакомый мне, и поэтому я, пусть и опасалась ловушки, пошла с ним. Промучившись два дня от голода и холода, я уже начала думать, не лучше ли было согласиться на каприз того гостя. – Она глубоко вздохнула. – Тот человек отвел меня на постоялый двор, накормил и запер в комнате. Много часов я ждала, что будет дальше, и тряслась от страха. Потом пришел лорд Чейд. Он сказал, что мою мать убили и он боится за мою жизнь…
При этих словах душевная мука все же пересилила ее. Дальше Спарк говорила уже дрожащим голосом, хватая ртом воздух:
– Я думала, он просто изобьет ее, когда я убегу. Или хозяйка снизит цену. Я не думала, что мою мать изнасилуют и задушат, бросив на полу, словно грязный носовой платок.
Некоторое время она не могла говорить и только тяжело дышала. Ни я, ни Шут не нарушали молчания.
Наконец она заговорила снова:
– Лорд Чейд спросил, кто это сделал. Хозяйка отказалась назвать имя гостя, который заплатил за тот вечер с моей матерью. Я тоже не знала, как его зовут, зато знала о нем все остальное: его духи, узор его кружевных манжет, родинку под левым ухом… Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть, как он выглядел в ту минуту, когда мать удерживала его, давая мне сбежать.
Она умолкла. Снова повисло долгое молчание. Спарк икнула, и этот обыденный звук прозвучал странно после столь леденящей душу истории.
– Так я оказалась здесь и стала работать на лорда Чейда. Я пришла в замок в обличье мальчика и почти все время остаюсь мальчиком, но иногда лорд Чейд велит мне одеться горничной. Наверное, чтобы я умела быть и девочкой тоже. Ведь скоро я повзрослею и уже не смогу носить эту личину. Но он велит мне одеваться горничной еще и для того, чтобы слушать разговоры, которые люди вряд ли позволили бы себе в присутствии мальчика-слуги. Чтобы видеть то, что лорды и леди могут делать лишь в присутствии горничной. И рассказывать об этом лорду Чейду.
Чейд. Когда она снова произнесла его имя, я внезапно вспомнил о своем деле:
– Чейд! У него жар из-за раны. Потому-то я сюда и пришел. Найти что-нибудь, чтобы облегчить боль. И послать за лекарем, чтобы пришел попозже и заново промыл рану.
Спарк вскочила на ноги, на лице ее отразилась неподдельная тревога.
– Я сбегаю за лекарем прямо сейчас. Я знаю старика, которому лорд Чейд доверяет больше других. Он медлительный, но дело свое знает. Он говорит с лордом Чейдом, предлагает разные способы лечения и дает выбрать, что больше нравится. Я пойду к нему прямо сейчас, хотя поднимется он не скоро, а я потом сразу побегу в комнату лорда Чейда.
– Ступай, – согласился я.
Она бросилась к гобелену, закрывавшему вход, и покинула логово. Некоторое время мы оба молчали.
Потом я сказал:
– Мак, – и направился к полкам.
Оказалось, у Чейда имелся мак в разных видах. Я выбрал настойку, которую можно добавить в чай.
– Она была очень убедительным мальчиком, – заметил Шут. Я не разобрал, что за выражение вложил он в эти слова.
Я искал небольшую склянку, чтобы отлить настойки, и брякнул, не подумав:
– Ну, тут тебе виднее.
Он засмеялся:
– Ах, Фитц, мне и правда виднее.
Шут забарабанил пальцами по столешнице, и я удивленно обернулся, чтобы посмотреть на это.
– Я смотрю, твои руки быстро заживают.
– Это верно. Но по-прежнему очень болят. Для меня мака не найдется?
– Тебе лучше соблюдать осторожность с болеутоляющими снадобьями.
– Так бы и сказал: нет. Ну и ладно… – Он попытался сложить пальцы пирамидкой, но они все еще слишком плохо слушались его. – Я хочу извиниться. Нет, не извиниться, а… У меня бывают приступы паники. Ужаса. И тогда я становлюсь совсем другим. Кем-то, кем я не хочу быть. Мне хотелось сделать Эшу больно. Таково было мое первое побуждение. Сделать больно за то, что он напугал меня.
– Со мной такое бывало.
– И?
Я отказался от мысли все рассказать. Мне еще надо было отнести в спальню Чейда склянку с лекарством и вернуть ее обратно.
– Лучше принеси свои извинения Эшу. Или Спарк. Что до приступов ярости… Время. Когда пройдет какое-то время и никто не будет пытаться причинить тебе боль или убить тебя, ты перестанешь бросаться на всех подряд. Но, по моему опыту, что-то все равно останется. Мне до сих пор снятся кошмары. У меня до сих пор бывают вспышки гнева.
Перед моим внутренним взором встало лицо человека, который истязал собаку на ярмарке. «Надо было сделать ему еще больнее», – пронеслась мысль. «Прекрати, – велел я себе. – Прекрати вспоминать об этом».
Пальцы Шута ласкали кусок дерева, по которому он вырезал.
– Эш… Спарк… Она приятная собеседница, Фитц. Мне нравился этот мальчик. Наверное, мне понравится и девочка. Чейд зачастую оказывается мудрее, чем я думаю. Какая блестящая мысль – позволить ей жить и в одном, и в другом обличье.
Я молчал. Потому что вдруг вспомнил, как разделся донага в присутствии Эша. В присутствии девочки. Девочка ненамного старше моей дочери подавала мне свежее нижнее белье. Кажется, я так не краснел уже много лет. Я не стал говорить об этом Шуту. Он и так уже немало надо мной повеселился в последнее время.
– Мне надо поскорее отнести это Чейду. Шут, сделать для тебя что-нибудь, пока я не ушел? Тебе что-то еще нужно?
Он горько улыбнулся:
– Зрение. Сила. Немного отваги… – Он оборвал себя. – Нет, Фитц. Ничего такого, что ты мог бы мне дать. Мне жаль, что я так грубо обошелся с Эшем, узнав, что он Спарк. Я испытываю какой-то странный стыд. Возможно, потому, что, как ты заметил, мне самому доводилось играть обе роли. Пожалуй, теперь я немного лучше понимаю, что ты почувствовал, когда узнал о леди Янтарь. Надеюсь, Эш простит меня и вернется. – Он взял свою деревяшку и нащупал нож для резьбы. – Эш очень скрашивал мое одиночество здесь. И Пеструха. Без них мне пришлось бы куда тяжелее. И эта девочка дала мне драконову кровь, когда это было так нужно. Надеюсь, я не оттолкнул ее навсегда.
– Я постараюсь вернуться и поужинать с тобой.
– Скорее всего, обязанности принца Фитца Чивэла Видящего не отпустят тебя. Но приходи на ночь глядя, чтобы выпить по глотку доброго бренди.