Его командир смотрел на происходящее безо всякого интереса. Он начал раздавать команды своим людям. Голос его был по-стариковски тонким, но это не имело значения. Он знал, что ему подчинятся.
— Заканчивайте здесь. Бросьте тела в огонь. Затем догоняйте. Мы уходим. Не задерживайся, Ходжен.
Даже не посмотрев в сторону красивого мужчины, командир повернул голову своей лошади и поднял руку. Его всадники последовали за ним, не оглядываясь. Из тени вышли еще люди, кто на лошадях, кто пешком. Их оказалось больше, чем я думала. Пухлая женщина и Винделиар оглянулись. Тогда я поняла, что они здесь не одни. Остальных скрывал от меня человек-в-тумане.
Эти были одеты в белое. Или мне так казалось. Но когда они прошли мимо костра и выстроились рядом с женщиной и Винделиаром, я разглядела, что в их одеждах больше оттенков желтого и кремового. Все они были одеты одинаково, будто их закрытые куртки и стеганые брюки заменяли им ливреи. Головы их прикрывали вязанные шапки, длинные уши которых спускались на шею и оборачивались вокруг горла. Никогда не видела таких шапок. Эти люди были похожи друг на друга, как братья и сестры, бледнолицые и светловолосые, с круглыми подбородками и розовыми губами. Я не могла понять, мужчины это или женщины. В молчаливом изнеможении, опустив уголки ртов, они шли мимо красивого мужчины, стоящего над Шан и бившимся над своим замерзшим жестким ремнем. Проходя, они смотрели на девушку, жалея, но не сочувствуя.
Когда эти люди встали рядом, пухлая женщина заговорила:
— Мне очень жаль, лурри. Я так же, как и вы, хотела бы этого избежать. Но мы все знаем — нельзя отменить однажды начатое. Было известно, что это может произойти, но ни одно четкое видение не приводило к тому, что мы находим мальчика и всего этого не происходит. И поэтому сегодня мы выбрали путь, который приведет к крови, но закончится в нужном месте. Мы нашли его. И теперь мы должны увезти его домой.
Их юные лица сковал ужас. Один заговорил:
— А эти? Кто еще жив?
— Не бойтесь за них, — утешила женщина своих приспешников. — Худшее для них позади, а Винделиар успокоит их разум. Об этой ночи они немногое вспомнят. Они сами придумают причины своих ран и забудут, что произошло на самом деле. Готовьтесь к дороге, пока он работает. Киндрел, сходи за лошадьми. Возьми с собой Соул и Реппин. Алария, пригони сюда сани. Я устала от разговоров, а когда все закончится, мне придется еще приглядывать за Винделиаром.
Я видела, как пастух Лин и его напарник отделились от круга жмущихся друг к другу людей. Он несли еще одно тело. Их лица были беззаботны, будто они тащили мешок с зерном. Я видела, как красивый мужчина упал на колени в снег. Он расстегнул брюки и теперь раскидывал красивые красные юбки Шан, обнажая ее ноги.
Чего же она ждет? Она с силой выбросила вперед руку, метя в лицо. Но попала ему в грудь. Потом глубоко, бессловесно закричала и попыталась вывернуться, но мужчина схватил ее за ногу и дернул обратно. Он громко рассмеялся, довольный ее сопротивлением, потому что понимал, что она теряет. Она схватила одну из его болтающихся косичек и с силой дернула ее. Мужчина ударил Шан, и на мгновение она затихла, ошеломленная силой этого удара.
Шан мне не нравилась. Но она была моей. Моей, как и Рэвел, которого больше никогда не будет. Как и Фитц Виджилант. Они умерли, пытаясь помешать этим незнакомцам похитить меня, даже не подозревая об этом. И я совершенно ясно понимала, что красивый мужчина будет делать после того, как побьет и унизит Шан. Он убьет ее, а пастух Лин и его помощник бросят ее тело в горящую конюшню.
Так же, как мы с отцом сожгли тело курьера.
Я начала двигаться. Я побежала, но бежала, как маленький человечек в длинной тяжелой меховой одежде и насквозь мокрых, застывших на морозе носках. То есть, я поднялась и с трудом полезла по липкому мокрому снегу. Это было похоже на прыжки в мешке.
— Стойте! — закричала я. — Стойте!
Рев пламени, бормотание и стоны людей, бессловесный отчаянный крик Шан поглотили мои слова.
Но толстушка, она услышала меня. Она повернулась ко мне, а человек-в-тумане все еще смотрел на съежившуюся толпу и что-то делал с ними магией. Я была ближе к красавцу, чем к толстушке и ее приспешникам. Я рванулась к нему, с криками, создавшими странную гармонию с воплями Шан. Он стаскивал с нее одежду. Разорвал ее вышитую праздничную блузу, обнажая грудь перед холодным летящим снегом, и теперь одной рукой дергал и разрывал ее алые юбки. Другой рукой он отбивался от отчаянных ударов Шан и попыток расцарапать его лицо. Я двигалась не очень быстро, но со всей скорости и изо всех сил ткнулась в него сцепленными руками.
Он слегка крякнул, с рычанием повернулся и отвесил мне тяжелую оплеуху. Вряд ли он использовал всю свою силу, ведь ему приходило удерживать Шан. Да ему и не нужно было много сил. Я отлетела назад и приземлилась в глубоком сугробе. Он выбил воздух из моих легких, но даже при этом скорее унизил меня, чем причинил боль. Задыхаясь и давясь, я сжалась и покатилась по снегу, наконец-то ощутив свои руки и колени. Сделав болезненный вздох, я прокричала слова, в которых совсем не было смысла, самые страшные слова, которые только могла придумать:
— Я убью себя, если вы сделаете ей больно!
Насильник не обратил на меня никакого внимания, но я услышала возмущенные крики приспешников пухлой женщины. Она закричали что-то на незнакомом мне языке, и несколько бледнолицых внезапно бросились сквозь толпу. Трое схватили меня, подняли на ноги и начали так встревоженно стряхивать с меня снег, что я ощутила себя ковром, который шлепают выбивалкой. Я отталкивала их и тянулась к Шан. Мне было не видно, что происходит с ней, кроме какой-то драки. Я вырывалась из рук своих спасителей, крича:
— Шан! Помогайте Шан, а не мне! Шан!
Кучка дравшихся людей чуть не затоптала ее, потом они откатились в сторону. Бледные люди не слишком преуспели, даже с учетом, что их было много, а насильник — один. Я слышала удар за ударом, твердые шлепки по плоти. Кто-то закричал от боли. То и дело из кучи вываливался один из приспешников пухлой женщины, сжимая кровоточащий нос или согнувшись и схватившись за живот. Они взяли его только числом, навалившись сверху и вжав в снег.
— Он кусается! — крикнул вдруг кто-то. — Осторожно!
И это вызвало новое движение в телах, заваливших насильника.
Пока все это происходило, я тяжело двигалась вперед, падала, поднималась, и наконец прорвалась из глубокого снега на утоптанную землю. Я бросилась на колени рядом с Шан, рыдая:
— Живи! Пожалуйста, живи!
Она не ответила. Я ничего не чувствовала от нее. Но когда я прикоснулась к ее щеке, ее остекленевшие глаза моргнули. Она посмотрела на меня, не узнавая, и начала коротко, резко кричать, как курица на гнезде, завидевшая опасность.
— Шан! Не бойтесь! Вы в безопасности! Я защищу вас.
Даже сейчас, давая эти обещания, я слышала, как смешно они звучат. Я дернула ее распахнутую блузку и разорванные кружева, осыпая ее грудь снегом с рукавиц. Она задохнулась и схватившись за рваные края ткани, резко села. Посмотрела вниз, на ткань в руках, а затем отрывисто пробормотала:
— Это была отличная блузка. Отличная была…
Ее голова упала и страшные рыдания без слез сотрясли ее тело.
— Она все равно хорошая, — заверила я ее. — И вы тоже.
Я начала ее успокаивающе поглаживать, и только потом поняла, что мои варежки в снегу. Я попыталась освободить руки, но варежки оказались намертво пришитыми к рукавам халата.
Позади нас пухлая женщина разговаривала с мужчиной на земле.
— Вы не должны трогать ее. Вы слышали слова шайзим. Он готов заплатить за ее жизнь своей собственной. Не причиняйте ей вреда, не то он навредит себе.
Я повернула голову в их сторону. Пухлая женщина бросала обвинения, и они медленно проникали в разум мужчины. Насильник отвечал бранью. Не нужно было знать его язык, чтобы понимать всю глубину его гнева. Он поднялся на ноги, и бледные люди рассыпались в стороны, отступая и увязая в глубоком снегу. У двоих шла носом кровь. Он сплюнул на снег, снова выругался и зашагал в темноту. Я слышала, как он сердито позвал кого-то, потом — тяжелый топот испуганной лошади, быстро перешедший в галоп.
Я бросила бороться с варежками и присела рядом с Шан. Я хотела поговорить с ней, но совершенно не представляла, что сказать. Не стоило снова лгать ей и говорить, что она в безопасности. Никто из нас не был в безопасности. Она плотно съежилась, прижав колени к груди и склонив к ним голову.
— Шайзим.
Передо мной присела пухлая женщина. Я не смотрела на нее.
— Шайзим, — повторила она и прикоснулась ко мне. — Она важна для тебя, да? Ты видел ее? Она делала что-то особенное? Она правда так необходима?
Она положила руку на согнутую шею Шан, будто на холку собаки. Шан увернулась от ее прикосновения.
— Именно она должна быть рядом с тобой?
Ее слова погружались в меня, как кровь Фитца Виджиланта впитывалась в утоптанный снег, и делали во мне дырочки. Вопрос казался очень важным. Нужно было ответить, и ответить правильно. Что она хотела мне сказать? Что я должна сказать, чтобы она оставила Шан в живых?
— Шан необходима, — сказала я, не смотря на женщину. — Она сделает что-то особенное, — я широко раскинула руки и сердито крикнула: — Они все необходимы! Они все сделают что-то особенное!
— Конечно, — мягко, как ребенку, произнесла она.
Мне подумалось, что возможно, она считает меня совсем маленькой. Поможет ли мне это? Мой мозг отчаянно искал ответ, пока она продолжала говорить.
— Важен каждый человек. Каждый делает что-то особенное. Но некоторые люди важнее, чем другие. Некоторые люди делают нечто, и приходят перемены. Большие перемены. Или они готовят крошечные перемены, которые могут привести к большим переменам. Если кто-то знает, как использовать их, — она согнулась еще ниже, так, что ее лицо оказалось на уровне моего, и посмотрела на меня. — Ты ведь знаешь, о чем я говорю, шайзим? Ты видел пути и людей, которые становятся перепутьями? Не так ли?