«Вортлетри». Это название казалось мне странно знакомым. Где-то я слышал или читал про него. Нужно поискать.
— А оттуда?
— В Клеррес. А потом — на Белый остров. Там, где стоит школа, которая тоже называется Клерресом.
«Белый остров». Больше портов, чтобы проболтаться о них друзьям-морякам. Больше подсказок, чтобы поделиться ими с Кетриккен и Эллианой. Мне захотелось поскорее уйти, чтобы приступить к делу, но я посмотрел на своего друга и понял, что не смогу так быстро оставить его.
— Шут, что мне сделать, чтобы тебе стало лучше?
Он повернулся ко мне. Его золотые глаза, испуганные и слепые, казалось, впились в меня.
— Иди со мной в Клеррес. И убей их всех.
— Я это сделаю. Но сейчас мы должны подумать. Как по-твоему, сколько людей придется убить и как это сделать лучше? Отравить? Прирезать? Взорвать?
Мои вопросы пробудили страшную радость в его слепом взгляде.
— Все, что касается этого, я оставлю мастеру. Тебе. Сколько? Человек сорок. Но не более пятидесяти.
— Пятьдесят… Шут, это слишком много. Я думал о шести или о дюжине.
— Я знаю. Но их нужно остановить. Очень нужно!
— Кого послали за нежданным сыном? И кто их послал?
Я слышал его вздох. Я долил бренди в его чашку, и он сделал большой глоток.
— Отправили Двалию, но она очень хотела пойти. Она не из высших Слуг, но как давно она мечтала стать такой же! Она лингстра, это как разведчик. Такие отправляются по поручениям, вынюхивают там, куда их направляют Слуги.
— Не понимаю.
— Лингстры — это Изменяющие для Слуг. Вместо того, чтобы поддерживать истинного Белого Пророка, позволить ему обрести своего Изменяющего и изменить мир так, как ему велят пророчества, Слуги изучают их пророчества, а потом лингстры помогают им направить мир по иному пути. Ну вот смотри. Скажем, есть предсказание того, что болезнь, убивающая овец, охватит область, где овцы — основное занятие людей. Если овцы умрут, погибнут и люди. Что тут можно сделать?
— Может быть изучить болезнь и научиться ее лечить? Или предупредить пастухов, чтобы не смешивали стада.
— Или можно попытаться выиграть от этого, скупив шерсть и породистых животных, а когда болезнь попортит и то и то, продать все с большой выгодой.
Я молчал, слегка потрясенный таким поворотом.
— Фитц, ты помнишь, как я впервые пришел к тебе и попросил сделать кое-что?
— Фитц сала запас. Псаспас, — негромко повторил я.
— Глупое стихотворение из сна, который приснился мне в семь лет. Сон, из-за которого ты спас собаку одинокой девушки и посоветовал ей не бежать от судьбы и стать герцогиней. Крошечная поворотная точечка. Но что, если кто-то поедет туда и намеренно отравит ее пса, чтобы рассорить с мужем? Что будет?
— Шесть Герцогств, возможно, сдались бы под натиском Красных кораблей.
— И драконы навсегда бы исчезли.
Внезапно у меня возник вопрос:
— Но почему так важны драконы? Почему Слуги так сопротивлялись их возвращению?
— У меня нет ответов на это, Фитц. Слуги скрытные. Драконы не могли ничем помешать им. Готов поспорить на что угодно. Но снова и снова мои сны показывали мне, что драконов, красивых и могучих, необходимо вернуть в мир. Я даже не знал, что это за драконы. Каменные драконы? Настоящие драконы? Но мы с тобой вернули их. И о как Слуги ненавидят нас за это!
— И поэтому они украли моего ребенка?
Он наклонился ко мне и положил ладонь на мою руку.
— Фитц, это был перекресток судеб и всех возможных «завтра», очень мощный. Если бы они могли узнать, сколько боли причинили нам обоим, это безумно их обрадовало бы. Ведь они выбили нас из седла, разве не так? Двалия искала нежданного сына. Она была уверена, что я знаю, где его можно найти. Я не знал, но она была готова уничтожить меня, чтобы узнать то, чего я не знаю. И она уничтожила нас обоих, украв, а затем потеряв нашего ребенка. Они уничтожили надежду этого мира, того, кто мог бы направить его на лучший путь. Мы не можем изменить это. Но если мы не можем вернуть надежду в мир, то хотя бы способны хоть немного утолить свое отчаяние, убив тех, кто служит только своей собственной жадности.
— Расскажи мне больше о них.
— Они чрезвычайно богаты. Поколениями они продавали пророчества и богатели на этом. Они знают, что именно нужно купить, чтобы позже продать по гораздо более высокой цене. Они подделывают будущее, а не меняют мир к лучшему, и все их пути ведут только к их обогащению. Белый остров — их замок, их дворец, их цитадель. Во время отлива открывается небольшая дамба. Когда приходит прилив, она превращается в неприступное болото. Он называется «Белый остров» не из-за Белых Пророков, которых когда-то прятали и учили там, а из-за того, что укрепления города сделаны из костей.
— Из костей? — воскликнул я.
— Древних костей огромных морских существ. Говорят, что и сам остров — куча костей. В свое время они приходили туда, чтобы размножаться и умирать. Эти кости, Фитц… Я так и не смог представить себе настолько громадное существо. Но частокол, окружающий город, сделан из бедренных костей, высоких, толстых, твердых, как камень. Кто-то считает, что это и есть кости, которые превратились в камень, но сохранили свою форму. И что частокол и некоторые другие строения старше, чем Слуги, и даже старше легенды о Белых, которым они когда-то служили.
Но если Слуги когда-то и служили кому-то, они давно забыли об этом. У них есть несколько рангов. Нижний ранг — это служители. Они нам не помеха. Они приходят в надежде достигнуть ранга Слуги, но большинство из них так и остаются всю жизнь простыми прислужниками. Когда мы уничтожим тех, кто ими управляет, они разбегутся.
Некоторые из них — дети, рожденные от Слуг, спесивое отродье. Вот они могут попробовать нам помешать. Далее идут сверщики, которые читают сны и перебирают их, делают копии и присваивают метки. Сверщики в основном безвредны. Их ум помогает Слугам выпускать в мир гадалок, которые обманывают народ за деньги и извращает пророчества так, как хочется людям. Опять же, стоит убрать тех, кто стоит над ними, и сверщики окажутся бессильны, как клещи на собаке. Если собака сдохнет, клещи начнут голодать.
А еще есть лингстры, как Двалия. Эти в основном делают то, что им приказывают ведающие. И когда приказ получен, никакая злобность не считается лингстрами чрезмерной. Ведающие — это советники по накопленным за сотни лет снам, они изучают их и выясняют, как приумножить богатство Слуг. А над Ведающими — Совет четырех. Они-то и есть корень зла, которым стали Слуги. Все они произошли от Слуг, которые не знали иной жизни, кроме богатства и наслаждения, основанных на украденных пророчествах, которые должны были сделать лучше этот мир. Они-то и есть те, кто решил, что нужно любой ценой найти нежданного сына.
В это мгновение я понял, убью этих четырех.
— Там были и другие. Шайн говорила, что Двалия называла их своими лурри.
Шут крепко сжал губы.
— К ним можно относиться как к неграмотным детям, которые слишком твердо верят во все, что им говорят, — изгиб его губ подсказал мне, что он не согласен со своими же словами. — Или смотри на них как на своего рода предателей, — мертвым голосом добавил он. — Это дети Белых, которые не стали истинными или их талант странно извратился. Как у Винделиара, например. Некоторые из них не видят будущего, но умеют запоминать каждый прочитанный сон. Они похожи на ходячие библиотеки свитков сновидений, способные повторить прочитанное и рассказать, кто и когда это увидел. Другие умеют объяснять события и перечислять сны, которые так или иначе предсказывали их. Те, кто пошел за Двалией и умер, заслужили смерть, поверь мне.
— Конечно, раз ты так говоришь. Но ты не передумаешь?
— Я говорю о тех, кто держал и передавал орудия моих страданий. О тех, кто загонял иглы в мою спину, чтобы оставить горящие цвета под кожей. О тех, кто тщательно срезал кожу с моего лица. И о тех, кто вырезал Скилл с моих пальцев, — он прерывисто вздохнул. — О тех, кто решил жить в наслаждении, растущем из агонии и несчастьях остального мира.
Я вздрогнул. Шута трясло. Я подошел к нему, поднял его на ноги и крепко прижал к себе. Мы оба знали прикосновения палача, а это сближает не хуже любых других испытаний.
— Ты ведь убил их, — напомнил он мне. — Тех, кто мучил тебя в подземелье Регала. Как только ты смог, ты убил их.
— Убил, — выдавил я.
Я вспомнил юношу, последнего из его отряда, умирающего от отравы. Жалел ли я его? Может быть. Но если бы я снова оказался там, я бы все равно сделал это.
Я выпрямился и повторил свое обещание.
— И когда представится случай, я сделаю то же самое и с теми, кто мучил тебя, Шут. И с теми, кто отдал тебя на пытку.
— Двалия, — с ненавистью прошептал он. — Она была там. В галерее, смотрела. Передразнивала мои крики.
— В галерее? — непонимающе переспросил я.
Он уперся ладонями в мою грудь и резко оттолкнул меня. Я не обиделся. Я понимал, что иногда прикосновения не нужны. Когда он заговорил, его звенел и казалось, что он вот-вот расплачется.
— Да, именно, в галерее. Это гораздо более сложная пыточная, чем ты можешь себе представить. Там они могут вскрыть грудную клетку привязанного ребенка, который бесполезен для них, чтобы показать, как бьется сердце и отекают легкие тем, кто хочет стать целителем. Или палачами. Многие приходят, чтобы посмотреть на пытки, кто-то — чтобы записать все сказанное, а кто-то — чтобы скоротать скучный денек. Фитц, когда ты можешь управлять происходящим, когда можешь истребить голод или сделать процветающим морской порт и его жителей, страданий, выпадающих на долю одного человека, становится все меньше. И мы, Белые, их рабы, которых можно убивать или размножать, если захочется. Да, у них есть галерея. И Двалия видела, как я сдался.
— Жаль, что я не смог убить ее тогда. За тебя и за себя.
— Мне тоже жаль. Но есть и другие. Те, кто поднял и воспитал ее. Те, кто дал ей силу и власть.