— Расскажи мне о них.
И в тот день Шут говорил, а я внимательно слушал. Чем больше говорил он, тем спокойнее становился. Он понимал, как необходимо мне то, что он знает. Он говорил о подземном источнике, снабжающем дворец водой, о четырех башнях, где отдыхали члены Совета. О рогах, звучавших тогда, когда люди пересекали дамбу и входили в укрепленный город Белого острова, и о колоколе, который звонил, чтобы предупредить о начале прилива. Об обнесенном стеной саде и о прекрасном доме, где жили Белые и полукровки, не зная иного мира.
— Выросшие как скот в загоне, считающие этот загон всем миром. Когда я впервые приехал в Клеррес, Слуги держали меня отдельно от своих Белых, и я искренне считал, что я единственный Белый, оставшийся в этом мире. Единственный Белый Пророк в этом поколении, — он помолчал, потом тяжело вздохнул. — Однажды Бледная Женщина, в то время еще маленькая девочка, потребовала встречи со мной. Она возненавидела меня с первого взгляда, потому что я был уверен в себе так, как она никогда в себя не верила. Она приказала нанести мне рисунок на спину, и они так и сделали. А когда закончили, то посадили меня к другим. Фитц, они надеялись, что от меня пойдут дети. Но я был молод, слишком молод для таких вещей, я просто рассказывал всем о своей семье, о доме, о рыночных днях, коровах, дающих молоко, и как выжимают виноград на вино… Ох… Как же они завидовали этим воспоминаниям и как же они требовали, чтобы я признался, что это просто сказки. Днем они смеялись надо мной и сторонились меня, но по вечерам собирались вокруг, задавали вопросы и слушали мои рассказы. Пытались высмеивать их, но я чувствовал их голод. По крайней мере, какое-то время у меня было все то, чего они никогда не знали. Любовь родителей. Дразнилки сестры. Маленькая белая кошка, которая охотилась на мои пятки. Ах, Фитц, каким счастливым ребенком я был!
Эти рассказы обостряли и мой голод, до тех пор, пока я не решил, что пора что-то делать. И я сбежал. И долго добирался до Баккипа. Чтобы ждать тебя и сделать то, что должен.
Он говорил и говорил, а я завороженно внимал тому, чего он никогда мне не рассказывал. Сидел, слушал и боялся перебить. Когда он замолчал, я понял, что день близится к вечеру. А мне еще так много нужно было успеть.
Я уговорил его позвать Эша, чтобы он принес ужин и, быть может, устроил ванну. Я уже понял, что Шут не купался и не переодевался с дня своего злоключения. Когда я встал, он улыбнулся мне.
— Мы пойдем туда. Мы их остановим.
Это прозвучало как обещание.
— Я всего лишь один человек, Шут. Твоя миссия требует сил целой армии.
— Ты — отец украденного и убитого ребенка.
От этих слов боль и ярость затопили мой разум. Я не стал отвечать, но чувствовал, что он понимает, что сейчас сотворил.
— Я знаю, — признался он сам. — Знаю.
Позже в тот же день я постучал в дверь Чейда, и, не дождавшись ответа, вошел. Чейд дремал в мягком кресле перед огнем, положив ноги на низенький табурет. Я подошел к двери его спальни, ожидая найти там кого-нибудь, Шайн, Стеди или подмастерье.
— Мы одни. Наконец-то.
Звук его голоса испугал меня. Я обернулся, но глаза его все так же были закрыты.
— Чейд?
— Фитц.
— Ты говоришь намного лучше, чем в последнюю нашу встречу. Почти как раньше.
Он глубоко вздохнул и открыл глаза. Проснувшись, он стал выглядеть как-то старше.
— Не лучше. У меня нет Скилла. В моем теле ломит каждую кость. Суставы болят, желудок все время пуст, сколько бы я ни съел, — он посмотрел на свои ноги. — Все это догоняет меня, мой мальчик. Все мои годы.
Не знаю, что заставило меня сделать это. Я подошел к его креслу и сел на пол рядом, будто мне опять одиннадцать, а он — мой учитель. Он положил костлявую руку на мою голову и взъерошил волосы.
— Ох, мальчик мой. Мой Фитц. Вот ты где. Итак, когда ты уезжаешь?
Он знал. И в этот момент он снова был Чейдом, который всегда рядом и всегда все знает. Как приятно было поговорить с тем, кто изучил меня до мозга костей.
— Как только смогу. Я ждал погоды, читал и вернул себе Скилл. Подтянул мышцы и немного попрактиковался с оружием. Сколько времени убил зря.
— Никогда не считай заточку ножа потерянным временем. В конце концов и ты понял это. Больше не ученик, не подмастерье. Именно это сделало тебя мастером.
— Спасибо, — тихо сказал я, удивленный теплом, пропитавшим его слова. — Часть пути я пройду через колонны, потом немного по суше, а в конце найму корабль. Это будет долгая дорога.
Он кивнул. Его рука все еще лежала на моей голове.
— Мой сын хочет пойти с тобой, — тихо сказал он.
— Лант?
— Да. Он часто говорил об этом, когда думал, что разговаривает только с моей опустевшей оболочкой. Он хочет уйти. И я тоже хочу, чтобы он пошел. Возьми его с собой. Пусть он проявит себя и вернется ко мне мужчиной.
— Чейд, я не могу. Он не…
— Он не похож на нас. Ему не хватает ненависти. Нет жажды мести. Он был потрясен тем, что случилось с его так называемой мачехой, но это было необходимо. Я это знаю, но он не видит ничего подобного. Он готов бы побежать к ней и заявить, что не станет претендовать на поместья Виджиланта. Считал, что это может ее успокоить, — Чейд покачал головой. — Он не признает зла, даже когда ему ломают ребра. Он хороший человек, Фитц. Наверное, лучше, чем мы с тобой. Но он не чувствует себя мужчиной. Возьми его с собой.
— Я не понимаю, зачем ему идти.
Чейд усмехнулся.
— Вы близки, как братья. И кто был моим мальчиком, пока не было его? Мои рассказы об этом безымянном мальчике вдохновили его на соперничество и желание быть похожим на него. Понравиться ему. С начала его обучения я сделал вас соперниками, считая, что он никогда не станет лучше. Он же был уверен, что сравняется с тобой. Он очень хотел подняться, чтобы остаться в нашем кругу. Затем встретил тебя вживую и потерпел неудачу. Потом снова, и еще раз. Фитц, я не могу дать ему то, что он ищет. Я знаю, ты хочешь идти один. Это было бы ошибкой. Поверь мне и возьми Ланта. Пока он не заслужит твоего уважения, он не обретет себя. Так что возьми его. Пусть мой сын докажет, что он мужчина. Себе самому и тебе. И вы оба наконец отбросите соперничество и ревность.
Ревность? Я не испытывал ревности к этому щенку! Но спорить с Чейдом было бы тяжело. Я не хотел брать Ланта, и знал, что не возьму его, но сказать «нет» Чейду не смог. В этот момент он был моим старым наставником, как раньше. Я не хотел ссориться с ним, не в этот, быть может последний наш разговор.
Я заговорил о другом.
— Ты все время притворялся больным?
— Нет, время от времени. Мне легко казаться слабым. Фитц, я не доверяю Розмэри. Она убедила Дьютифула, что ему не нужны такие убийцы, как ты и я. Распустила все мои сети. Моим осведомителям перестали платить, и нити оборвались. Все, что я строил все эти годы, все разваливается.
— Чейд, мне все равно придется уйти. Я не могу остаться здесь и заняться твоей паутиной.
— Хе-хе! — засмеялся он, и я поднял глаза. Он с любовью смотрел на меня. — Как будто ты смог бы. Как будто кто-нибудь смог. Нет, Фитц. Я слабею и знаю это. После меня не будет никого. Время таких, как я, прошло. Нет, я не прошу тебя остаться и заняться моей работой. Иди и делай, что должен.
— Чейд, зачем ты притворяешься слабым и безумным?
Он снова засмеялся.
— Ох, Фитц! Да потому что так и есть. Не каждый день и не каждую минуту. Иногда я чувствую, что такой же живой, как всегда. А потом не могу найти свои тапочки, смотрю, смотрю вокруг, а они все это время болтаются на ногах, — он покачал головой. — Пусть лучше люди думают, что я совсем ненормальный, чем узнают правду. Я не хочу, чтобы Розмэри читала меня угрозой.
Я не поверил своим ушам.
— Ты ее боишься?
— Ну хватит. Я уже слышу, как ты думаешь о том, что убьешь ее ради меня. Медленный яд, падение с лестницы. Никто не виноват, и старик снова в безопасности.
Он был прав. Я улыбнулся, а потом попытался пристыдить себя. Но не смог. Он был прав.
— Пусть у нее останется все — мое логово, моя кровать, мои инструменты и даже мои сочинения. Ключей она не найдет. Никто не найдет. Кроме тебя. Когда ты вернешься, — он глубоко вздохнул. — У меня есть еще одна забота. Шайн. Нужно много времени, чтобы наверстать упущенное. Они думали наказать меня, убив ее или выдав замуж за какого-нибудь тупого скота, но сделали еще хуже. Она вялая, Фитц. Самолюбивая. Невежественная. Но так быть не должно. Ее светлый ум обращен к неправильным вещам. Сейчас ее учит Кетриккен, и я уважаю то, чему она учит мою дочь, но за все эти годы Кетриккен не изменила своей наивности. Она по-прежнему считает, что честность и добро в конце концов перевесят. Поэтому я должен быть здесь, рядом со своей Шайн, должен научить ее, что маленький нож в сапоге или хорошо устроенное убежище могут стать ключиком к долгой жизни.
И я хочу задержаться, чтобы увидеть ее расцвет. Как же они были поражены, когда я снял блок с ее Скилла! Прибежали, засуетились, помогли поднять ей стены и спрятаться, пока она не научится управлять магией. Но она будет сильной, Фитц. Очень сильной. Если когда-либо кто-то сомневался, что во мне течет кровь Видящих, моя дочь докажет им всем.
Странно было слышать, что он вспоминает эти старые сплетни.
— Ты такой же Видящий, как и я, — заверил я его.
Он снова потрепал мои волосы.
— У меня есть для тебя подарок. — сказал он тихо. — Я недавно послал за ним. Это пришло из Джамелии, через Бингтаун, где его немного увеличили и поправили. Ты должен взять это с собой. Он лежит в футляре для свитков на полке в моей спальне. Синий футляр. Это для тебя. Сходи сейчас.
Я встал и направился в его спальню, нашел этот футляр и принес ему.
— Возьми стул и присядь поближе, — сказал Чейд, принимая его.
Когда я выполнил его приказ, он открыл футляр и вытащил карту. Или что-то, очень похожее на карту. Телячья, тонко выделанная кожа развернулась вдвое больше, чем я мог ожидать. Текст на свитке блестел. До удивления крошечные буквы тем не менее легко читались. На карте были отмечены Шесть Герцогств и Горное Королевство, Чалсед и Дождевые чащобы. За ними — Проклятые Берега, а еще дальше — Джамелия и Пиратские острова. За ними — Острова Пряностей.