Поэтому, когда Шут замолчал, смачивая горло бренди, и заговорила Малта, я забеспокоился.
— Здесь есть и другие дети, — сказала она и посмотрела прямо на меня. — Не очень много. Детей, родившихся здесь, в Кельсингре, мало, и не все из них выживут. Если бы вы могли сделать для них то, что вы сделали для Фрона, то мы отдали бы вам все, что захотите.
— Малта, он гость, — с упреком начал ее муж, но она перебила его:
— А они дети, который каждый день страдают, и родители страдают вместе с ними. Могу ли я не попросить об этом?
— Я понимаю, — быстро ответил я, не давая Шуту ответить. — Но не могу ничего обещать. То, что Янтарь называет исцелением, это скорее… изменение. Оно может быть непостоянным. Возможно, я не смогу помочь другим детям.
— Нам нужно… — начала было Янтарь, но я оборвал ее:
— Ничего нам не нужно в обмен на помощь детям. Жизнь детей — это не разменная монета.
— Нам нужно, — спокойно продолжила Янтарь, — не распространяться ни о чем и не дарить надежды, пока Фитц Чивэл не сделает все, что сможет, для детей, — она повернула свой слепой взгляд ко мне. — Это само собой разумеется.
И все же ее слова сулили какую-то надежду. Я смотрел на Малту, не встречаясь с ее взглядом. Она медленно кивнула и как-то странно посмотрела на Рэйна. Фрон все еще ел.
— Ну хватит, — попытался остановить я его. — Тебе нужно будет время, чтобы привыкнуть к новой пище.
Он замер, не донеся вилку до рта.
— Я так долго был голодным, — жалобно произнес он, оправдываясь.
Я кивнул.
— И все-таки твой желудок сейчас не сможет все это удержать.
— Поверь мне, это истинная правда, — печально поддержала меня Янтарь.
Я взглянул на родителей мальчика и внезапно понял, что разговаривал с ним, как со своим собственным сыном. На лице Малты читалось молящее отчаяние. Рэйн смотрел в стол, будто стыдясь своей надежды.
Я с трудом принял решение. Разве я не знал, что значит иметь ребенка со странной болезнью? Разве не пережил боль родителя, готового заплатить любую цену за то, чтобы ребенку жилось хоть немного легче?
— Я не уверен, смогу ли помочь всем. Или хоть кому-то. Но я готов попробовать, — произнес я, пытаясь скрыть волнение в голосе.
И дело было не только в моей неуверенности. Я с тревогой ощущал, как странно звучит во мне магия Скилла. Может быть, она так остро и сильно ощущается именно здесь, в Кельсингре? Или это что-то внутри меня? Не расплывается ли граница между мной и потоком Скилла? Я коснулся Фрона, мальчика, которого никогда не встречал раньше, и исцелил его так же легко, как сделал бы Олух на моем месте. Нет. Не исцелил, напомнил я себе. Немного подправил. Не представляю себе, каким вообще должно быть тело молодого Элдерлинга. Мне вдруг захотелось взять свои слова обратно. Что будет, если моя очередная попытка не исправит, а что-то нарушит в теле ребенка? Что было бы со всеми нами, если бы Фрон умер, задыхаясь, у моих ног?
— А я еще не закончила, — мягко вмешалась в разговор Янтарь.
Я с удивлением посмотрел на нее. Шут никогда так легко не рассказывал о себе. Неужели они с Янтарь такие разные?
— Есть что-то еще? — недоверчиво спросила Малта.
— И для вас, и для Фитца Чивэла будет лучше, если я расскажу об этом коротко. Люди, которые держали меня в плену, пытали и лишили зрения, знали, что я брошусь за помощью к старому другу.
Она замолчала, и у меня внутри похолодело. Он не скажет этого.
И все-таки он сказал.
— Они выманили Фитца Чивэла из его дома. А затем напали на поместье вместе с бандой чалсидианских наемников, во главе которых стоял человек, чье имя должно быть вам знакомо. Он называл себя герцогом Элликом.
Я услышал, как заскрипел зубами Рэйн. Малта побледнела, и даже чешуя не смогла скрыть этого. Малиновые отблески на ее белом лице выглядели красиво и пугающе. Понимала ли Янтарь, какие чувства пробудили в них эти слова?
Она продолжила.
— Они вломились в поместье, сожгли амбары и конюшни, убивали, насиловали и грабили. И еще они украли его дочь. Малышку девяти лет. И ее старшую кузину. Леди Шайн смогла убежать от них, пусть не совсем невредимая, но живая. Но маленькую Би, дочь лорда Фитца Чивэла, ребенка, который был бесконечно нам дорог, они убили.
Какой короткий рассказ получился. Я должен был привыкнуть к этой боли. Должен был пройти мимо того места, где меня заставляют ненавидеть, плакать и сходить с ума от бешенства. Я понял, что цепляюсь за край стола, глядя вниз, и попытался взять себя в руки, а внутри меня вновь бушевали чувства.
— Убили… — еле слышно повторила королева Малта.
— Мы потеряли ее, — подтвердила Янтарь.
Рэйн наполнил маленький синий бокал золотым бренди из Сенседжа и осторожно подтолкнул ко мне. Это не помогло бы, но я попытался оценить этот жест. И все-таки мне больше нельзя пить. И без того выпито слишком много и слишком быстро. Я заглянул в бокал, покрутил, и мои мысли метнулись к Верити. Как часто я замечал это жест у него? Что он искал там, в стакане?
Ничего, Фитц. Совершенно ничего. Выпей до дна свою фальшивую бодрость, и двигайся вперед. Это единственное направление, в котором может двигаться человек.
Я поднял глаза и прислушался. Воображение.
Я отхлебнул бренди.
— Дети — не разменные монеты, — повторил Рэйн мои слова и посмотрел на свою королеву. — И все-таки не могу себе представить способ объяснить вам глубину нашей благодарности.
Он помолчал и неловко добавил:
— И отчаянной надежды, что теперь можно помочь и другим детям. Я понимаю, мы можем показаться вам алчными, но, если вы решитесь, позвольте мне позвать родителей и поговорить с ними уже сегодня ночью. Чтобы сказать им, что, возможно, у вас получится им помочь. И может быть завтра… — его голос сорвался.
Меня потрясло беспокойное ожидание, зародившееся внутри.
— Я ничего не могу обещать, — предупредил я его.
Внезапно заговорила Янтарь.
— Прежде чем он попытается еще раз, ему нужно будет хорошенько отдохнуть. Трудно объяснить как, но эти исцеления чрезмерно выматывают его, — она помолчала, а потом осторожно заметила: — А когда вы будете говорить с родителями, говорите им правду, сэр. Скажите, что это опасно, а не только то, что у Фитца Чивэла может не получиться. Иногда его исцеления берут тяжелую дань с того, кому он хотел бы помочь. Я-то знаю, что говорю! Предложите им хорошенько обдумать свой шаг.
— А еще есть генерал Рапскаль. Это ему не понравится. — тревожно проговорила Малта.
— Это пустяки, — невесело усмехнулся Рэйн. — А вот некоторых драконов это может заинтересовать. Здесь их мало. Большинство из них улетают в теплые земли, на сезон, на год или на десяток лет. Их время идет не так, как наше.
— Они не думают о детях, которым нужно помочь и направить эти изменения, — с горечью произнесла Малта. — Конечно, те, кто пренебрег своими молодыми Элдерлингами, немного жалеют об этом.
Я уже не понимал всего, что слышал, просто ждал, когда последует предложение отдохнуть и немного побыть в одиночестве. Наверное, усталость отразилась на моем лице, потому что Малта добавила:
— Думаю, покои для вас и ваших слуг уже готовы. Я сделаю все, чтобы вы хорошо отдохнули и выспались.
Она посмотрела на мужа, тот кивнул и добавил:
— А я обещаю, что смогу убедить родителей не возлагать слишком большие надежды. У них будет целая ночь, чтобы обдумать, пробовать или нет.
Янтарь кивнула в мою сторону.
— У принца Фитца Чивэла способности не безграничны. Он так и не смог восстановить мое зрение, но со всем остальным справился.
Малта кивнула.
— Я очень расстроилась, когда увидела, что ты ослепла и изранена. Ты рассказала нам, что с тобой случилось, но не то, почему у тебя появились признаки Элдерлинга. Я ведь знаю, что у вас с Тинтальей что-то было, несколько лет назад. Из-за этого начались такие изменения?
Мне хотелось, чтобы Янтарь смогла увидеть выражение лица Малты. Она боялась лжи, но Янтарь вновь станцевала вокруг правды с изящностью Шута.
— Было, да. Много лет назад, когда она еще была склонна помнить свои долги перед простыми людьми. Она уговорила славный народ Трехога собрать для меня небольшой отряд.
— Я кое-что об этом помню, — кивнула Малта. И затем, будто освобождая себя и ее от этих воспоминаний и вспомнив об обязанностях хозяйки, она добавила: — Если вы извините меня, я схожу проверю, как идут дела с вашими комнатами.
— Я с тобой, — добавил Рэйн. — А пока чувствуйте себя как дома.
Они вышли из комнаты, Малта рука об руку с Рэйном. Фрон не спеша вышел за ними, прихватив оставшиеся пирожные. В дверях он остановился, повернулся и отвесил нам на удивление изящный поклон, так и не выпустив тарелку из рук. Я улыбнулся, и дверь за ними закрылась.
Какое-то время мы трое сидели, перебарывая собственные страхи.
— Фитц, зачем ты это сделал? — тихо спросила Янтарь. — Зачем в одиночку пробовал исцеление на мальчике, которого совсем не знаешь?
Она откинулась на спинку стула и потерла щеки.
— Когда я поняла, что происходит, то ужасно испугалась.
— Он взял меня за руку… и это… просто случилось. Мы соединились через Скилл, и не думаю, что мог бы остановиться в то мгновение.
— Звучит серьезно, — заметил Лант, и Янтарь поперхнулась смехом.
Вошла служанка с подносом, на котором стоял большой серебряный чайник в окружении крошечных белых чашечек. За ним шли Искра и Пер. Каждому из нас налили толику темной дымящейся жидкости.
— Подарок от короля и королевы. Чай сладких снов.
Служанка пожелала нам спокойной ночи и вышла.
Я поднял чашку и принюхался. Потом передал ее Янтарь.
— Ты знаешь, что это? Похоже на крепкий чай, но еще темнее.
Она понюхала и сделала осторожный глоток.
— Я встречала его, еще в Бингтауне. Сладкий сон. От него хорошо спишь, и сны бывают очень приятными. Он позволяет забыть обо всех тревогах. Очень дорогой напиток. Угощать им — значит выказать большое уважение гостю.