хотели бы узнать, какую огромную ошибку совершили?
Говоря это, он всхлипывал, из его слепых глаз, растекаясь по шрамам, катились слезы. Какая-то часть меня отметила, что слезы стали чище, и подумала, значит ли это, что немного грязи все-таки ушло из его тела? Другая, более разумная часть меня, мягко проговорила:
— Шут, Шут, все в порядке. Ты теперь со мной, здесь, и они больше не причинят тебе вреда. Ты в безопасности. Ох, Шут. Ты в безопасности, Любимый.
Когда я произнес его имя, он задохнулся, приподнялся над столом, потом тяжело опустился в старое кресло Чейда и, не обращая внимания на миску и липкую столешницу, опустил голову на сложенные руки и совсем по-детски расплакался.
— Какой же я дурак! — с яростью воскликнул он, и рыдания сбили его голос.
Я не мешал ему плакать. Слова не помогут человеку, когда на него накатывает подобное отчаяние. Дрожь пробежала по его телу, как судороги страдания. Его рыдания стали тише и мягче, и наконец затихли, но головы он не поднимал. Он заговорил в стол тусклым, мертвым голосом.
— Я всегда считал, что они ошибаются, — тусклым, мертвым голосом произнес он. — Что они действительно не ничего не понимают.
Он окончательно вздохнул и поднял голову. Нащупав салфетку, он вытер глаза.
— Фитц, но они знали. Они всегда знали. Всегда знали, что я истинный Белый Пророк. Они сделали Бледную Женщину. Они сделали ее, Фитц, будто пытались вывести голубя с легкой головой и хвостом. Или как вы с Барричем выводили бы выносливого и горячего жеребца. Они создали ее там, в школе, учили ее, наполняли ее пророчествами и снами, которые отвечали их целям. Они заставили ее поверить, управляли ее видениями, чтобы предречь то, чего им желалось. А потом отправили ее в мир, а меня задержали.
Его голова опустилась. Он уткнулся лбом в предплечье и замолчал.
Когда Чейд тренировал меня, одно из его упражнений состояло в том, чтобы складывать кусочки чего-либо в единое целое. Начинал он с простого: ронял тарелку, и я должен был собрать ее, как мог. Потом все усложнялось. Тарелка падала, а я должен был смотреть на куски и мысленно собирать их. Потом мне показывали мешок, полный осколков или разрезанного жгута, и я должен был сложить из них целую вещь. Через некоторое время в мешке оказывалась не только сломанная вещь, но и случайные кусочки, будто принадлежащие этой вещи. Это упражнение обучало разум собирать частички фактов и случайных разговоров, и выстраивать их в единую картину.
И сейчас, собирая обрывки, мой мозг работал так, что я почти слышал, как скрипят осколки чайника, сцепляясь между собой. Слова курьера о рожденных ею детях, которых у нее забрали, сцепились с рассказом Шута о Слугах, создающих своих собственных Белых Пророках. Раса Белых с их даром предвидения давно исчезла из нашего мира, Шут рассказывал мне это, когда мы были еще мальчишками. Он утверждал, что Белые начали смешиваться с людьми, разбавляя свою кровь до того, что в детях уже не появлялись признаки Белых, и никто не следил за их родословной. И еще он добавил тогда, что все реже рождались дети, в которых просыпалось древнее наследие. Он был одним из таких, и ему повезло, что его родители знали, кем он был. И они знали о школе в Клерресе, где принимали таких детей и учили их записывать свои сны, проблески, видения будущего. Там были огромные библиотеки записанных предсказаний, и Слуги изучали их, чтобы узнать о грядущих событиях в мире. И когда он был совсем маленьким, родители отдали его Слугам, чтобы те научили его использовать таланты на благо всего человечества.
Но Слуги не поверили, что он истинный Белый Пророк. Об этом я знал мало. Он признался, что его долго держали в школе. Уже давно прошло время, когда он чувствовал, что должен уходить и менять события в мире, чтобы направить его на лучший путь. Я знал, что он убежал от них и сделал так, как считал нужным, чтобы стать тем, кем считал себя.
И теперь я понял темную сторону этого места. Я сам помогал Барричу отбирать собак и лошадей для улучшения породы, и знал, как это делается. Белая кобыла и белый жеребец не всегда могут дать белого жеребенка, но если у них получится, то сведя этого жеребенка с другой белой лошадью или с родным братом, скорее всего мы получим еще одного белого жеребенка. И поэтому, если бы король Шрюд пожелал, его гвардия пересела бы на белых лошадей. Баррич был мудрым коневодом и не допускал частое кровосмешение. Ему было бы стыдно, если бы из-за его небрежности родился искалеченный или уродливый жеребенок.
Я не знал, близка ли Слугам подобная мораль. Почему-то я в этом сомневался. Так что, если Слуги пожелают, они тоже смогут разводить детей с бледной кожей и бесцветными глазами Белых Пророков. А в некоторых из них может проснуться дар предвидения. Через этих детей Слуги получат возможность заглянуть в будущее и увидеть пути мира, зависящие от больших и малых событий. Шут считал, что они делали это несколько поколений подряд, возможно, еще до его рождения. Так что теперь у Слуг оказался огромный запас всевозможных вариантов будущего для изучения. Будущее будет изменяться и дальше, но теперь не на благо всего мира, а для удобства и благодати одних Слуг. Это было великолепно, и это было мерзко.
Мысли скользнули дальше.
— Как ты можешь бороться с людьми, которые способны предвидеть любой твой шаг?
— Ох, — голос его прозвучал почти довольно. — Ты быстро это понял. Я знал, что ты поймешь еще до того, как я закончу. И все же, Фитц, все немного не так. Они не видели моего возвращения. Почему? Почему они прибегли к таким крайним мерам, как пытки, чтобы выяснить, что я знаю? Потому что меня сделал ты, мой Изменяющий. Ты создал меня, существо вне любого будущего, которое кто-либо когда-либо видел. Я оставил тебя, потому что понимал, насколько мы сильны вместе. Я знал, что мы могли бы изменить мир, и боялся, что, не расстанься мы, закрой я глаза на будущее, — и мы породим ужасные вещи. Нечаянно, конечно, но от этого они станут лишь сильнее. Так что я оставил тебя, зная, что разрываю твое сердце так же, как разрывалось мое. И даже тогда не заметил, что мы уже все изменили.
Он поднял голову и повернул ко мне лицо.
— Мы с тобой ослепили их, Фитц. Я пришел искать тебя, потерянный Видящий. Почти в каждом будущем я видел, что тебя никогда не существовало, или что ты уже умер. Я знал, я знал, что если увижу тебя и сохраню тебе жизнь, ты станешь тем Изменяющим, который направит мир на лучший путь. И ты это сделал. Шесть Герцогств уцелели. Каменные драконы поднялись в воздух, темная магия Перекованных остановлена, и настоящие драконы вернулись в мир. Из-за тебя. Каждый раз, когда я отводил тебя от края смерти, мы меняли мир. Однако все это Слуги отмечали, даже считая, что вряд ли такое будущее возможно. И когда они отослали в мир Бледную Женщину, ложного Белого Пророка, и когда они держали меня в Клерресе, они считали, что непременно получат желаемое. Тебя бы не стало.
Но мы помешали им. А ты сделал невозможное. Фитц, я умер. Я знал, что умру. Во всех пророчествах, прочитанных мной в библиотеке Клересса, во всех своих снах и видениях я умирал. И я умер. Но ни в одном варианте будущего, виденного когда-либо, кем-либо, во всех их драгоценных собраниях пророчеств я не возвращался живым с той стороны.
Это все изменило. Ты забросил нас в невиданное будущее. Сейчас они слепы, они не знают, что будет с их планами. Ведь Слуги обдумывают их не десятилетиями, а многими поколениями. Узнав время и способ своей смерти, они продлевают свои жизни. Но мы лишили их большей части этой силы. В этом времени Белые дети, рожденные после моей «смерти», становятся единственными, кто может смотреть в будущее. Если раньше Слуги мчались галопом, сейчас они бредут на ощупь. И поэтому они должны искать то, чего боятся теперь больше всего: истинного Белого Пророка этого поколения. Они знают, что он где-то там, за пределами их знаний и надзора. Они знают, что как можно быстрее должны найти его или все, построенное ими, рухнет.
Он был твердо убежден в том, что говорил. И все же я не смог сдержать улыбку.
— Значит, ты изменил их мир. Теперь ты Изменяющий, а не я.
Его лицо помертвело. Он посмотрел мимо меня, его затянутые дымкой глаза застыли, глядя в никуда.
— Может ли быть такое? — спросил он с удивлением. — Это то, что я видел когда-то в снах, где я не Белый пророк?
— Не представляю. Может быть я больше не твой Изменяющий, но уверен — я вовсе не пророк. Давай, Шут. Пора сменить повязки.
Какое-то время Шут молчал и не шевелился.
— Хорошо, — наконец согласился он.
Я провел его через комнату к столу Чейда. Он сел на скамью, его руки дрогнули, опустились, и начали исследовать вещи, оставленные Чейдом.
— А я помню это, — сказал он тихо.
— Здесь мало что изменилось за эти годы, — я перешел к нему за спину и осмотрел рубашку. — Раны сочатся. Я наложил ткань на них, и она промокла. Это хорошо. Твоя ночная рубашка прилипла к спине. Я принесу теплую воду, смочу ее и снова очищу гнойники. А сейчас я найду тебе чистую рубашку и поставлю воду греться.
К тому времени как я вернулся с тазом воды и свежей рубашкой, Шут расставил мази.
— Масло лаванды, запах похож, — сказал он, касаясь первого горшочка. — А здесь медвежий жир с чесноком.
— Хороший выбор, — ответил я. — Сейчас будет вода.
Он зашипел, когда я коснулся губкой его спины. Я дал тонким струпьям время размокнуть, а потом предложил Шуту выбор.
— Быстро или медленно?
— Медленно, — ответил он, и я начал снизу вверх освобождать его спину от прилипшей ткани. Пока я аккуратно снимал ткань, рана открылась, а волосы Шута взмокли от пота.
— Фи-итц, — простонал он сквозь зубы, — просто сделай это.
Его узловатые руки нашли край стола и вцепились в него. Я же не стал срывать рубашку, а осторожно снял ее, не обращая внимания на его стоны. В какой-то момент он начал стучать по столу кулаком, затем взвыл от боли, уронив руки на колени, а головой упершись в столешницу.