— Ну вот и все, — сказал я, подворачивая рубашку на его плечи.
— Там очень плохо?
Я поднес свечу ближе и рассмотрел его спину. Какой он худой. Кости позвоночника шли кривой строчкой. Раны бескровно таращились на меня.
— Они чисты, но открыты. Нам и стоит держать их открытыми, чтобы они заживали изнутри. Приготовься.
Я протер каждую рану маслом лаванды. Он молчал. Когда я добавил медвежий жир с чесноком, запахи смешались. Я старался не дышать. Когда каждая рана была обработана, я наложил на его спину новую ткань, и жир прилепил ее к телу.
— Вот чистая рубашка, — сказал я. — Постарайся не сбить повязку.
Я отошел к другому концу комнаты. Постель его была грязна от крови и выделений из ран. Я решил оставить записку для Эша с просьбой заменить постельное белье. Но умеет ли он читать? Наверное, умеет. Даже если ему не нужно было это, пока он жил с матерью, Чейд бы немедленно его обучил. Пока же я перевернул подушки и расправил простыню.
— Фитц? — позвал меня Шут.
— Я здесь. Просто поправляю кровать.
— Из тебя вышел бы прекрасный камердинер.
Я промолчал, подумав, что он меня дразнит.
— Спасибо, — добавил он позже. — Что теперь?
— Ты поел, мы сменили повязки. Наверное, тебе надо немного отдохнуть.
— По правде говоря, я устал отдыхать. Так устал, что не могу ничего делать, кроме как снова искать отдыха.
— Должно быть, это очень скучно.
Я стоял и смотрел, как он, запинаясь и шатаясь, движется ко мне. Я знал, что он не хотел бы никакой помощи.
— Ах, скука. Фитц, ты не имеешь ни малейшего представления о том, какой сладкой может быть скука. Когда я вспоминаю бесконечные дни, проведенные в раздумьях, вернутся ли они за мной снова и какие новые мучения придумают, и сочтут ли нужным покормить меня или дать воды… знаешь, скука становится более желательной, чем самый вычурный праздник. Пока я шел сюда, как же я жаждал, чтобы мои дни стали предсказуемыми. Знать, что человек, говорящий со мной, по-настоящему добр или жесток, знать, что в этот день я найду еду или сухое место для сна. Ох…
Он уже почти доковылял до меня, остановился, и маска страдания на его лице разорвала мне сердце. Воспоминания, которыми он никогда не поделится со мной.
— Кровать здесь, слева. Вот. Ты касаешься ее рукой.
Он кивнул мне, и ощупью нашел дорогу к кровати. Я откинул одеяла. Он повернулся и сел. Улыбка пересекла его лицо.
— Так мягко. Ты не представляешь, Фитц, как это прекрасно.
Он очень осторожно опустился на подушку. Эта осторожность напомнила мне о Пейшенс в ее последние годы. Ему потребовалось время, чтобы подвинуться и подтянуть ноги на кровать. Свободные штаны обнажили тощие икры и кривые шишки на голенях. Я вздрогнул, рассмотрев его левую ногу. Только из милосердия ее можно было назвать ногой. Как он вообще дошел до меня?
— Я помогал себе палкой.
— Я ничего не говорил!
— Я услышал легкий вздох. Ты всегда так делал, когда видел что-то неладное. Ноузи с царапиной на морде. Или в тот раз, когда мне накинули мешок на голову и избили.
Он лежал на боку, его рука царапала одеяло. Я ни слова не говоря укрыл его. Он помолчал минуту, а потом сказал:
— Спина болит меньше. Что ты сделал?
— Прочистил раны и наложил повязки.
— А еще?
И почему я должен лгать?
— Когда я прикоснулся к тебе, чтобы очистить первый гнойник, который открылся, я… я вошел в тебя. И призвал твое тело исцелить себя.
— Это… — он подбирал слово. — …интересно.
Я ожидал его возмущения, а не этого нерешительного интереса.
— И еще это немного пугает, — признался я. — Шут, в моих предыдущих опытах исцеления Скиллом приходилось прикладывать большие усилия, зачастую — усилия целой группы, чтобы найти путь в тело человека и направить его на тяжелую работу восстановления. Поэтому меня тревожит легкость, с которой я вчера проскользнул в твое тело. Это что-то странное. И еще странно, как легко мне удалось пронести тебя сквозь Скилл-колонну. Нашу связь через Скилл ты разорвал много лет назад, — мне пришлось постараться чтобы не выдать упрек голосом. — Я оглядываюсь на ночь, когда мы пришли сюда, и поражаюсь безрассудству этой попытки.
— Безрассудство, — тихо повторил он и хрипло засмеялся. Потом закашлялся, а когда прошел приступ, добавил: — Наверное, в ту ночь я был на самом краю смерти.
— Так и есть. Я думал, что выжег силы Риддла, чтобы перенести тебя. Но скорость, с которой ты восстанавливался, появившись здесь, заставляет меня задаться вопросом: не было ли чего-то еще?
— Было что-то еще, — твердо сказал он. — Не могу доказать, и все же уверен, что я прав. Фитц, давным-давно, когда ты вернул меня из мертвых, ты нашел меня и втащил обратно, в мою собственную плоть, вошел в мой труп и заставил его жить… это как хлестать упряжку, чтобы вытащить фургон из болота. Ты был безжалостен в сделанном. Равно как и в этот раз, когда ты рисковал всем, не только собой и мной, но и Риддлом, чтобы принести меня сюда.
Я опустил голову. Здесь нечем было гордиться.
— Мы прошли сквозь друг друга, чтобы вернуться к жизни в своих собственных телах. Ты же помнишь это?
— Немного, — уклонился я от прямого ответа.
— Немного? Когда мы менялись местами, мы объединились и смешались.
— Нет.
Теперь лгал он. Пришло время сказать правду.
— Я помню не это. Это было не временное слияние. Я помню, что мы стали единым целым. Мы не смешивались, проходя мимо друг друга. Мы стали частями, объединенными в целое. Ты, я, Ночной Волк. Едины.
Он не мог видеть меня, и все же отвернулся, будто я сказал что-то очень личное при чужих людях. Легко кивнул, подтверждая мои слова.
— Да, так и было. Смешение жизней. И ты видел результаты, хотя, возможно, не понял их. Да и я тоже. Это все гобелен Элдерлингов, когда-то висевший в твоей комнате.
Я покачал головой. В первый раз я увидел его ребенком. Этого было достаточно, чтобы меня начали мучить кошмары. На гобелене был изображен король Шести Герцогств Вайздом, которого лечили Элдерлинги, высокие, тонкие существа с необычным цветом кожи, волос и глаз.
— Он не имеет ничего общего с тем, о чем я сейчас говорю.
— О, как раз наоборот. Элдерлинги — это то, кем могут стать люди через долгое слияние с драконами. Или скорее всего — их выжившие дети.
Я не видел никакой связи.
— Я помню, когда-то давно ты пытался убедить меня, что я был частью дракона.
Улыбка искривила усталый рот.
— Это твои слова. Не мои. Но не так уж они далеки от моих мыслей, хотя выражение крайне неудачное. Многие возможности Скилла наводят меня на мысль, что то же самое могут делать драконы. Может быть, магия проявляется в твоей линии потому, что кого-то из твоих далеких предков коснулся дракон?
Я вздохнул и сдался.
— Понятия не имею. Я даже не знаю, что ты имеешь ввиду, говоря «коснулся дракон». Что ж, пусть так. Но я не понимаю, какое отношение это имеет к нам.
Он пошевелился в постели.
— Как я могу быть таким уставшим и при этом совсем не хотеть спать?
— Как ты можешь начать так много рассказов и не закончить ни один из них?
Он тяжело закашлялся. Я пытался убедить себя, что он притворяется, но тем не менее пошел за водой. Я помог ему сесть и ждал, пока он напьется. Когда он снова лег, я взял чашку и замер в ожидании. Просто молча стоял с чашкой у кровати и ждал. Потом вздохнул.
— Что? — спросил он.
— Ты что-то знаешь, но не хочешь мне говорить?
— Совершенно верно. И это всегда будет верно.
Он говорил так же, как раньше, и такое ясное удовольствие звучало в его словах, что я почти ощутил досаду. Почти.
— Я говорю о нас. О том, что связывает нас так, что я могу пронести тебя через колонну и почти без усилий войти в твое тело, чтобы вылечить его.
— Почти?
— После этого я был опустошен, но, думаю, это было из-за исцеления, а не из-за связи.
Про раны на своей спине я не стал упоминать. Я думал, он поймет, что я чего-то не договариваю. Вместо этого он медленно заговорил:
— Возможно потому, что связь уже существует. Потому что она была всегда.
— Связь через Скилл?
— Нет. Ты не слушаешь, — он вздохнул. — Вспомни еще раз Элдерлингов. Человек долго живет среди драконов, и в конце концов в нем проявляются черты дракона. Ты и я, Фитц, много лет мы провели вместе. А во время исцеления, которое на самом деле было побегом из смерти, мы разделились. Мы смешались. Возможно, мы стали, как ты сказал, единым целым. Возможно, тогда мы не до конца собрали себя в своих телах. Возможно, произошел обмен наших сущностей.
Я серьезно обдумал это.
— Сущности. Это плоть? Кровь?
— Я не знаю! Возможно. Возможно, что-то важнее, чем кровь.
Я помолчал, выискивая смысл в его словах.
— Можешь ли ты сказать мне, почему это произошло? Насколько это опасно для нас? Должны ли мы изменить что-то? Шут, я должен знать.
Он повернулся ко мне, глубоко вздохнул, будто собираясь заговорить, затем остановился и выдохнул. Я видел, как он думает. Потом он заговорил со мной, будто с ребенком.
— У человека, много лет живущего рядом с драконом, появляются черты дракона. У белой розы, много лет растущей рядом с красной, на цветах появляются красные прожилки. И, возможно, Изменяющий, ставший спутником Белого Пророка, перенимает некоторые его черты. Может быть, как ты упомянул, и ты передал мне черты Изменяющего.
Я изучал его лицо, надеясь, что он пошутил. Потом я ждал, когда он начнет смеяться над моей доверчивостью. Наконец я попросил его:
— Ты можешь просто объяснить?
Он выдохнул.
— Я устал, Фитц. Я как мог ясно объяснил тебе все, что думаю. Ты, кажется, считаешь, что мы становимся, или были, «единым целым», как ты изящно выразился. Я же думаю, что наши сущности прошли сквозь друг друга, создав мост между нами. А может быть, это след связи Скилла. — он положил слабую голову на подушки. — Я не могу уснуть. Я совершенно устал, но спать не хочу. На самом деле мне скучно. Ужасно скучно среди боли, темноты и ожидания.