— Вовсе нет. Конечно, Рэвел был дворецким еще до вас. Вы его помните?
Снова смятение и вспышка испуга в глазах. Потом лицо его разгладилось.
— Мне очень жаль, сэр, но нет. Может быть… может быть, он ушел прежде, чем меня приняли на работу?
— Леди Шан высоко ценила вас.
Смятение превратилось в панику.
— Сэр, я не знаю…
— И малютка леди Би.
Я тыкался вслепую, не зная, что ищу, но готовый сломать человека как ореховую скорлупку, чтобы добиться от него нужных сведений.
— Би…
— Кто поджег конюшни?
Он застонал.
— Кто напал на усадьбу? Они забрали леди Би и Шан? Убили их? Что случилось?
Голова мужчины дергалась, он тяжело задышал, шлепая губами, затем начал раскачиваться взад-вперед в кресле, беззвучно разевая рот, в уголках которого показалась пена.
— Арендатор Баджерлок! Сэр! Пожалуйста!
Пронзительный крик, полный тревоги. В коридоре кто-то возмущенно крикнул:
— Хей, мальчишка, пошел прочь! Не смей заходить туда!
Я отвернулся, и Диксон рухнул на пол. Он дергался и крутился. Приступ. У меня было много таких в жизни. Моя совесть возмутилась, но я затолкал ее поглубже и оставил Диксона корежиться на полу, чтобы выяснить, кто же прервал меня.
Это оказался сын Талемана. Конюшенный мальчик с необычным именем. Лицо его было бледным и напряженным, одну руку он бережно прижимал к груди. Он бросился ко мне через широко распахнутую дверь, мимо оскорбленного Булена. Слуга Ланта явно одевался в спешке: его рубашка оказалась наполовину расстегнута.
— Простите, пожалуйста! Этот мальчик болен или сошел с ума, и не дает нам позаботиться о нем. Юноша, следуйте за мной немедленно, иначе вас просто выгонят утром!
— Арендатор Баджерлок! Скажите, что вы меня знаете! Пожалуйста, скажите, что вы меня знаете!
Голос мальчика звенел и ломался: Булен наступал на него, а он отступал, хватая Булена за руку.
— Конечно, я знаю тебя. Ты сын Талемана, с конюшен.
Я повернулся к Булену и строго сказал:
— В ваши обязанности не входит выгонять кого бы то ни было из моих людей. Булен!
Тот замер. Он недавно работал в поместье, я поручил ему прислуживать Ланту, и он все еще изучал свои обязанности и искал свое место. Он посмотрел на меня и неуверенно возразил:
— Сэр, мальчик попрошайка, поранился где-то и забрался сюда. Когда мы нашли его, он кричал, что должен поговорить с писцом Фитцем Виджилантом. Писец позвал целителя и позволил ему остаться в классе, пока ему не станет лучше. Но он орет, угрожает и…
— Оставьте, Булен. Заберите Диксона и уложите его в постель. С мальчиком я разберусь. Персеверанс. Вот как тебя зовут, да?
— О, слава богам, вы меня знаете, я не сошел с ума! Я не бродяжка! Сэр, сэр, они пришли, и они убили и сожгли, и я пытался убежать с ней, я посадил ее на лошадь, и мы поскакали, но они подстрелили меня, и я упал. И я не знаю, что случилось потом, а они вернулись с санями и белыми лошадьми, и я увидел Би, в белом мехе, прямо в санях. Они забрали ее, сэр, и они бросили конюшни догорать, и никто, кроме меня, даже не пытался их потушить! Некоторые из лошадей убежали, каких-то украли, и, кажется, несколько так и сгорели в стойлах. И тела па и дедушки тоже, сэр! Я сам видел их там мертвыми! А моя мама не узнаёт меня и говорит, что у нее никогда не было сына. О, сэр, они украли Би, украли ее, и никто не помнит меня! Никто!
— Я помню тебя, — сказал я дрожащим голосом. — Я помню тебя, мальчик. О, моя Би! Она ранена? Кто такие «они»? Куда они уехали?
Но парень вдруг начал дрожать, как в лихорадке, а когда я положил руки на его плечи, чтобы успокоить, он прижался ко мне и разрыдался, как ребенок. Я прижал его к груди и обнял, а мысли мои обгоняли одна другую. Он заговорил, не прекращая всхлипывать:
— Они стреляли в меня. Я чувствовал, что стрела прошла сквозь меня. Сквозь мое плечо! Я очнулся под плащом. Ее плащом. Она укрыла меня им, наверное. Я сохранил его. Так хорошо и светло. Я пытался спасти Би, но она сама спасла меня.
Меня осенило.
— Плащ бабочки.
— Да, сэр.
— Иди к огню. Сядь.
Я огляделся. Булен все еще стоял в дверях, вытаращив глаза. Диксон лежал на полу, уже не дергаясь, замерев на боку и глядя в никуда.
— Булен! — окликнул я, и молодой человек вздрогнул. — Присмотрите за Диксоном. Отведите его в постель. Затем попросите писца захватить бинты и бальзамы лорда Чейда, которые у него остались. Немедленно!
— Я сам могу принести бальзамы, если нужно.
Бледный Лант стоял в проеме, держась за косяк двери. Заметив Диксона на полу, он недоуменно спросил:
— Да что здесь происходит? Этот мальчишка беспокоит вас своими дикими сказками?
— Лант, просто бальзамы и бинты, пожалуйста. И пусть Булен займется Диксоном, у него был какой-то приступ.
Потом я отвернулся от всех них и подвел мальчика к огню. Одной ногой я зацепил стул и подтащил его ближе к очагу.
— Сядь-ка здесь, Персеверанс. И дай мне осмотреть твою рану.
Мальчик бессознательно сел, скорее даже свалился охапкой мокрых тряпок, и сгорбился, уставившись в огонь. Я оставил его и пошел за бренди, налил немного себе, выпил, и снова налил для мальчика.
— Выпей это, — предложил я ему.
Он не ответил. Я наклонился, чтобы взглянуть в его лицо. Он перевел взгляд, встретившись с моими глазами. Я сунул бокал в его руку.
— Они говорили, что я бродяжка. Что я сумасшедший. Моя мама не пустила меня домой. Я был весь в крови, а она послала меня в поместье и не пустила домой.
Его голос становился все выше и выше и в конце концов сорвался на сдавленный визг.
Я сказал единственное, что могло утешить его:
— Я помню, кто ты. Ты Персеверанс, сын Талемана, внук Тальмана, и ты работал в моих конюшнях. Ты заботился о лошади моей дочери и учил ее ездить. Выпей это.
Он поднял бокал, понюхал, сделал глоток, содрогнулся, но под моим взглядом выпил все до дна. Дыхание у него перехватило, и он не сразу смог заговорить.
— Что с ними случилось? Что с ними не так? Со всеми здесь? Я говорил им, что дворецкий Рэвел мертв, а они говорили: «Что за Рэвел?» Я говорил: «Они украли Би, мы должны догнать их!» А они сказали, что не знают ее. А когда я попытался поехать за ней сам, они обвинили меня в попытке украсть ее лошадь.
Я снова наполнил его стакан.
— Ты поехал за ними?
Знает ли он, куда они увезли ее?
— Я пытался, сэр. Но снег и ветер замели следы. Мне пришлось повернуть назад. У меня все еще шла кровь. Простите меня, сэр. Простите, что не смог вернуть ее.
— Персеверанс, я не знаю, что здесь произошло, но мы обязательно все выясним. Во-первых, ты должен вспомнить все с самого начала. Я видел, как ты наблюдал за нами, когда мы уезжали в Приречные дубы. Ты собирался выгулять лошадь. Расскажи мне все с этого момента. Все до мелочей. Что и как случилось. Все, что только можешь вспомнить. Давай. Выпей еще бренди. Один глоток. Ну же. Ну, это было не так уж плохо, правда? А теперь поговори со мной. Просто говори.
Я придвинул стул, сел лицом к нему, так близко, что наши колени почти соприкасались. Я сосредоточился на нем и Скиллом, и Уитом. Первым я совершенно его не ощущал, мне уже встречались такие люди. Но внутри всех нас есть животные начала, и, даже если я плохо знал мальчика, мы оба любили Би. Так что я сделал то, что Баррич часто делал со мной: дал ощутить ему спокойствие и безопасность, чтобы он нюхом и всеми чувствами понял, что я здесь для того, чтобы защитить его, и ему ничто не угрожает. Я заставил расслабиться свое собственное тело и замедлил дыхание. Вскоре его плечи опустились. Бренди и Уит.
— Просто поговори со мной, — повторил я. Он медленно кивнул.
Он тщательно описывал день обычной работы в конюшнях, когда вернулся Лант с бинтами и мазями. Я жестом попросил писца посидеть молча. Он с удовольствием сделал это. Пока Персеверанс описывал свой обычный день и слезы о навсегда потерянном катились у него по щекам, я расстегнул его рубашку и осмотрел плечо. Повязку давно, не меняли, он вздрогнул, когда я тронул ее. Рана была безобразна. Стрела прошла сквозь плечо, но не так чисто, как я надеялся, но все обработали гораздо лучше, чем можно было ожидать по отношению к нищему бродяжке.
Я перенес поближе бальзамы и перевязки, и промыл вином рану с обеих сторон. Он стиснул зубы, когда я взялся за клочок рубашки, прилипший к ране. Я крепко сжал ткань и дернул ее. Потекла кровь. Он посмотрел на нее и побледнел еще больше.
— Продолжай говорить, — потребовал я, и он рассказал про человека с ослом, телегой и несколькими измученными щенками. Я кивнул и еще раз промыл его плечо вином.
Я начал накладывать мазь на рану, когда он перешел к тому, о чем я не знал: о позднем возвращении Ланта, Шан и Би. О том, как Лант увел Шан в дом и оставил Би в промерзшем заснеженном фургоне. Лант нахмурился, услышав рассказ мальчика, а когда тот перешел к тому, как дворецкий занес Би в дом, он встал и сухо заметил:
— Не представляю, почему вы слушаете мальчишку. Он либо безумный, либо умышленно все искажает. Я ничего не знаю ни о леди Шан, ни о ребенке по имени Би. Позовите дворецкого и посмотрите сами, что скажет Диксон об этой гнусной выдумке.
— Сядьте, — сквозь зубы ответил я.
Что бы там ни было с его головой, я еще мог простить ему то, что он не может вспомнить про Би и Шан, но как можно простить то, что он бросил моего ребенка на попечение конюшенного мальчика и дворецкого после того, как я попросил его позаботиться о моей дочери?
— Сидите очень тихо. И нет, вы не уйдете в свою комнату. Вы будете сидеть здесь, пока я не разрешу вам выйти.
— Вы разговариваете со мной так, потому что я бастард? Но моя кровь так же благородна, как и ваша, и…
— Сомневаюсь. Я принц Фитц Чивэл, которого вы хорошо знаете как сына Чивэла Видящего, и теперь официально признан короной. Так что сядь и замолчи.
Слишком мрачный момент для объявления моего нового пышного статуса. Он растерянно посмотрел на меня и сжал губы. Я вынул поясной нож и начал резать ленты для перевязки.