Они говорили друг с другом, но их разговоры текли мимо меня, и в них было столько же смысла, как и в звуке скользящих по снегу саней. Язык их был текуч и зыбок, слова словно впадали друг в друга, а их голоса дрожали то вверх, то вниз, будто они пели, обращаясь друг к другу. Я узнала несколько имен, но лишь потому что они постоянно повторяли их. Меня они звали шайзим: шепчущий, робкий звук. Либо мало кто из них говорил на моем языке, либо они не считали нужным даже попробовать поговорить со мной. Они говорили над моей головой и за моей спиной, перетаскивая меня из саней в палатку и обратно. Они совали миски с едой в мои руки, а затем забирали их. Они не давали мне уединиться, хотя их любезности хватало на разрешение мне и Шан отойти от них в самые крайние минуты.
Так как я сама выговорила Шан жизнь, они решили, что мне нужно, чтобы она постоянно была рядом. Мне пришлось спать рядом с ней, а днем она ехала рядом со мной в больших санях. Иногда Двалия, Одесса и человек-в-тумане, Винделиар, ехали с нами. Иногда они ехали на лошадях, или кто-то из них садился рядом с нашим кучером. Мне не хотелось, чтобы они были так близко, и все-таки я чувствовала себя в безопасности, когда они садились в сани. Они еле слышно говорили друг с другом, и голоса их мелодично вплетались в скрип упряжки, стук копыт и понукание всадников. Когда их рядом не было, темнота подползала очень близко. Несколько раз я выходила из оцепенения и ощущала, что рядом с санями едут солдаты. Некоторые из них смотрели на Шан как псы у пустующего обеденного стола, набирающиеся смелости цапнуть кость с тарелки. Не похоже было, что она видит их, но у меня от этих взглядов кровь застывала в жилах. У одного из солдат были волосы цвета спелых желудей. Его я замечала чаще, потому что он всегда в одиночку приближался к саням. Остальные подъезжали парами или по три человека, рассматривали Шан, переговаривались и коротко, резко хохотали. Какое-то время они будут рассматривать нас. Я попытаюсь смотреть за их спины, но это трудно, и мои мысли снова станут мягкими и путаными. Вскоре их лица расслабятся, рты приоткроются, и они отъедут обратно, к солдатам, идущим за нами. Думаю, это делал с ними человек-в-тумане.
Мы двигались долгими зимними ночами, в самые темные их часы, когда большинство людей спали. Дважды, когда мы выходили из леса, я замечала, как мимо нас проезжают люди. Я видела их, но они нас не замечали. В моей голове вертелись старые сказки про миры, которые задевали наш, лишь на мгновение касаясь его. Было похоже, будто затуманенное стекло отделяет нас от остального мира. Мне ни разу не пришло в голову позвать на помощь. Теперь сани Двалии, несущие меня по снежному морю, стали моей жизнью. Ее зажали в узкую колею, и я двигалась по ней, как гончая по запаху.
Во время остановок мы с Шан делили угол большой палатки. Мне было приятно ощущать ее спиной, потому что я мерзла даже под наваленными сверху мехами и тяжелыми халатами. Я думала, что Шан мерзнет не меньше меня, но когда я один раз прижалась к ней, она так коротко и резко вскрикнула, что разбудила Двалию и Одессу. Потом Шан молча отодвинулась от меня, утянув с собой большую часть одеял. Я не стала возмущаться. Как и не спрашивала, что за жидкий темный суп нам дают, или чем смазывает Одесса мои волосы, руки и ноги на рассвете, перед тем, как мы ложимся спать. Ее руки были холодными, лосьон — ледяным, но у меня не было сил сопротивляться.
— Так твоя кожа не потрескается, шайзим, — говорила она своим мягким влажным ртом, который никогда не закрывался. Ее прикосновения морозили, будто сама смерть ласкалась к моим ладоням.
Так что суровые дни быстро стали обычным делом. Плен потряс меня. Я не задавала вопросов и не старалась поговорить со своими похитителями. Я ехала в тишине, слишком растерянная, чтобы протестовать. Мы останавливались, меня оставляли в санях, а помощники Двалии сновали вокруг, как муравьи. Разводились костры, ставились палатки. Всадники Эллика ставили свои палатки и разбивали свой лагерь невдалеке от нашего. Люди Двалии готовили еду на всех в трехногом котле, но солдаты никогда не ели вместе с нами. Я не понимала, то ли капитан Эллик сам держал их отдельно от нас, то ли на этом настояла Двалия. Когда еда была готова, меня вынимали из саней, кормили и мы ложились спать на весь короткий зимний день, а когда опускались сумерки, мы просыпались, снова ели и отправлялись дальше.
В один из дней нашей поездки, в снежное утро, я закончила завтракать. Мне не хотелось пить жидкий коричневый настой, который мне дали, но он был теплым, а меня мучила жажда. Я выпила его и почти сразу после последнего глотка ощутила, как забурлило в животе. Я встала и пошла за Шан, которая явно отходила в сторону с той же целью. Она привела меня к заснеженным кустам поблизости. Я присела за ними, и она, примостившись рядом, вдруг заговорила со мной.
— Ты должна быть осторожнее. Они думают, что ты мальчик.
— Что? — пораженно переспросила я, удивленная больше тем, что она вообще заговорила со мной.
— Тсс! Говори тише. Когда ты пойдешь со мной, чтобы помочиться… Тебе нужно постоять некоторое время, пошарить в штанах, а потом пройди подальше и присядь уже по-настоящему. Все они считают, ты мальчик, чей-то потерянный сын. Это единственное, что спасло тебя, думаю.
— Спасло меня?
— От того, что случилось со мной, — она свирепо выплевывала каждое слово. — Насилие и побои. Если они узнают, что ты не мальчик, не потерянный сын, они сделают это и с тобой. Перед тем как убьют нас обеих.
Мое сердце колотилось где-то у горла. Мне казалось, я больше никогда не смогу вздохнуть.
— Я знаю, что ты думаешь, но ты не права. Ты не слишком маленькая, чтобы это случилось с тобой. Я видела, как один из них гнался за девчонкой с кухни, после того, как они вышли из укрытия. Я слышала ее крики.
— Кто? — выдохнула я слово маленьким облачком.
— Не знаю, как их там зовут, — отплевалась она, будто я оскорбила ее, подозревая, что она знает слуг по именам. — Да и какое это имеет теперь значение? Это случилось с ней. Это произошло со мной. Они ворвались в мою комнату. Один схватил мою шкатулку. Двое других напали на меня. Я бросала в них вещи, кричала, дралась. Моя горничная тоже сопротивлялась, но недолго. Потом встала, как корова, и смотрела, как он нападают на меня. Когда ее свалили на пол, она даже не пискнула. А им потребовалось двое, чтобы удержать меня. Я-то с ними дралась, — толика гордости скрывалась за этими словами, но они осыпались пеплом, и она задохнулась. — А они смеялись и смеялись. Справились со мной, потому что были сильнее. А потом вытащили меня, чтобы поделиться с другими. С тобой этого не случилось только потому, что они думают, что ты мальчик, и почему-то считают тебя особенной.
Она отвернулась. Как же она была сердита на меня, что мне не сделали больно так, как сделали ей! Она медленно встала, отряхивая юбки.
— Ты, наверное, думаешь, что я должна сказать тебе спасибо за спасение. Но я не уверена, что ты меня спасла. Может быть последний мужчина оставил бы меня в живых, и, по крайней мере, я до сих пор была бы дома. Теперь, когда они узнают, что ты девочка, думаю, нам с тобой придется туго.
— Может нам сбежать?
— Как? Оглянись. Эта тетка стоит и смотрит, куда мы пошли. Если мы не вернемся сейчас же, она пошлет кого-нибудь за нами. А когда еще мы можем ускользнуть?
Шан бесстрастно смотрела на меня, не обращая внимания на мое положение.
— Это из-за коричневого супа, — сказала она.
— Что?
— «Что», «кто», — передразнила она меня. — Заладила. Они дают нам какой-то коричневый суп. Он выходит тут же. Вчера я только сделала вид, что пью, и тогда уснула не сразу. В нем что-то есть, от чего хочется спать, чтобы они могли отдыхать и не следить за нами постоянно.
— Откуда ты это знаешь?
— Меня учили, — огрызнулась она. — До того как я приехала к вам, меня немного учили. Лорд Чейд настоял. Он послал эту ужасную старуху Квивер, чтобы она учила меня всему. Как бросать нож. Куда ударить того, кто схватил тебя. Чейд сказал, что она готовит меня к работе убийцы. Не думаю, что она хорошо сделала это, но я знаю, как защитить себя. Немного… — ту же поправилась она.
Я не стала говорить, что там, в поместье, у нее совсем не получилось. Какой смысл терзать ее гордость? Мне хотелось узнать больше, но я услышала, как Двалия зовет одного из своих людей и посылает их в нашу сторону.
— Притворись сонной. Опусти глаза и медленно иди следом за мной. И не пытайся заговаривать со мной, пока я первая не начну. Они не поймут.
Я кивнула, плотно сжав губы. Мне хотелось сказать ей, что я тоже могу быть бдительной и осторожной, как и она, что я тоже понимаю, как опасно нам разговаривать. Но лицо Шан уже превратилось в оплывшую безразличную маску, и она поплелась к саням. Что если она все это время притворялась? Волна паники поднялась во мне. Я не настолько талантлива! Я слышала, как они говорили со мной как с мальчиком, но не позаботилась подтвердить эту мысль. Не переживала, что они узнают, что я не то, что они искали. Не боялась того, что случится, когда они это узнают. И теперь я испугалась. Мое сердце прыгало и колотилось. Коричневый суп старался усыпить меня, а страх не давал уснуть. Как я могла притворяться сонной, если я едва могла дышать?
Шан споткнулась, или сделала вид, что споткнулась об меня. Схватившись за мое плечо, она больно ущипнула его.
— Сонная, — выдохнула она, еле двигая губами.
— Шайзим, как ты? Твои кишки перестало крутить? — спросила Одесса так, будто разговор о моих внутренностях был так же учтив, как и разговор о погоде.
Я покачала головой и прижала руку к животу. Я на самом деле чувствовала себя больной от страха. Возможно, у меня получится представить страх как боль.
— Я просто хочу спать, — ответила я.
— Да, прекрасная идея. Да. Я расскажу Двалии о том, что у тебя кишки скрутило. Она даст тебе масло от этого.
Я совершенно не хотела, чтобы мне что-то давали. Я опустила голову и пошла, слегка согнувшись, чтобы никто не смог заглянуть мне в лицо. Палатки уже ждали нас. Их крыши закруглялись обручами, холст был выбелен, и я представляла, как издалека они становятся похожими на снежные холмы. Но мы уже не отходили далеко от дороги, наши лошади хромали и рыли копытами снег, выискивая замершую траву. Любой проезжий отметит и их, и ярко окрашенные сани. И бурые, выделяющиеся палатки солдат, и