— Нет, — коротко ответил Чейд, но мне уже надоела вся его таинственность.
— Нет, у вас нет брата. У вас есть сестра. И возможно, есть еще несколько братьев и сестер, о которых я не знаю.
— Я должен отчитываться перед тобой? — взбесился Чейд. — Странно, правда, что у меня были любовницы, от которых родились дети? Я много лет крысой жил в стенах замка, а, когда, наконец, я смог выйти, когда смог есть изысканную пищу, танцевать, и да, когда смог наслаждаться обществом прекрасных женщин, почему бы и нет? Скажи мне это, Фитц. Разве то, что из твоего прошлого не появилось ни одного ребенка — не просто везение? Или же ты оставался целомудренным все эти годы?
Я сжал губы.
— Не думаю, — ехидно закончил Чейд.
— Если у меня есть сестра, где она? — требовательно спросил Лант.
— Твою сестру зовут Шайн Фаллстар, но ты знал ее под именем Шан. Что касается того, где она, то мы здесь для того, чтобы понять это. Она была здесь, предполагалось, что под защитой Фитца. А теперь она исчезла.
Его горькие слова ужалили меня.
— Как и моя дочь, маленький и не такой одаренный ребенок, — сердито уточнил я. Потом подумал, что Би и правда не такая способная, как Шан. Или Шайн. Я бросил на Чейда хмурый взгляд.
В этот момент в дверь опять постучали. Мы с Чейдом по привычке натянули на лица маски спокойствия.
— Войдите, — одновременно произнесли мы, и в дверях появился Персеверанс. Он выглядел гораздо лучше, хотя на рубашке его опять проступила кровь.
— Это мальчик из конюшни, про которого я говорил, — сказал я Чейду. — Заходи. Я помню, что ты рассказал мне свою историю, но лорд Чейд хочет услышать все это снова, и так подробно, как ты только сможешь вспомнить.
— Как вам угодно, сэр, — тихо ответил он и вошел в комнату. Он взглянул на Фитца Виджиланта, а потом на меня.
— Тебе неудобно говорить при нем? — спросил я. Мальчик коротко кивнул и опустил голову.
— Что я сделал? — отчаянно и обидчиво спросил Фитц Виджилант. Он рванулся к Персеверансу так, что мальчик отпрянул от него. Я шагнул вперед.
— Пожалуйста! — сдавленно воскликнул он. — Просто скажи мне! Я хочу знать.
— Садись, мальчик. Мне нужно поговорить с тобой.
Заметил ли Чейд, что Персеверанс взглянул на меня, взглядом спрашивая, должен ли он повиноваться? В ответ я кивнул на стул. Он сел и, широко раскрыв глаза, посмотрел на Чейда. Фитц Виджилант мерил шагами комнату. Чейд посмотрел вниз, на Персеверанса.
— Тебе не стоит бояться меня, если расскажешь всю правду. Ты это понимаешь?
Парень кивнул, а затем выдавил из себя:
— Да, сэр.
— Очень хорошо. — Он посмотрел на Фитца Виджиланта. — Я не хотел бы медлить. Сходи и договорись, чтобы обед принесли прямо сюда. И спроси Олуха, не захочет ли он к нам присоединиться.
Лант встретился с глазами отца.
— Я хочу остаться и услышать, что он скажет.
— Я знаю, чего ты хочешь. Но твое присутствие помешает мальчику. Как только я закончу с ним, мы соберемся вместе, и я попробую стряхнуть пыль с твоего разума. Да, и еще одно. Парень, — он снова повернулся к Персеверансу, — скажи мне, какие следы мы должны искать?
Мальчик снова взглянул на меня. Я кивнул.
— Они ехали на лошадях, сэр. Большие такие лошади, для перевозки тяжелых грузов, на них были солдаты, говорили на незнакомом языке. Копыта широкие, хорошо подкованы. Еще были маленькие лошадки, белые, очень изящные, но крепкие. Белые лошади, которые тянули сани, были повыше тех, на которых ездили бледные люди. Они работали в паре. Сначала шли солдаты, потом сани, потом — всадники на белых лошадках. в конце отряда ехали четверо солдат. Но в ту ночь была метель. Прежде, чем они скрылись из виду, снег заметал их следы, а ветер ровнял тропинки.
— Ты преследовал их? Видел, куда они направились?
Он покачал головой и потупился.
— Простите, сэр. У меня текла кровь и голова кружилась. Я замерз. Я вернулся в поместье, чтобы найти помощь. Но никто не узнавал меня. Я знал, что Рэвела убили, и папу, и дедушку. Я искал маму. — Он откашлялся. — Она не узнала меня. Она посоветовал мне вернуться в дом и там поискать помощи. Когда мне наконец открыли дверь, я соврал. Я сказал, что у меня сообщение для писца Фитца Виджиланта. Они впустили меня, проводили к нему, но ему было так же плохо, как и мне. Булен очистил мое плечо и позволил мне переночевать у камина. Я пытался поговорить с ними, заставить их погнаться за Би. Но они сказали, что не знают ее и что я — сумасшедший бродяжка. На следующее утро, когда я смог немного пройтись, я нашел ее лошадь и хотел поехать за ней. Но они назвали меня конокрадом! Если бы Булен не убедил их, что я сошел с ума, не знаю, что бы они сделали со мной!
— Вижу, тебе было нелегко, — успокаивающе произнес Чейд. — Я знаю, что ты сказал Фитцу, что видел Би в санях. Мы знаем, что они украли ее. А леди Шан? Ее ты видел в тот день?
— Когда они уезжали? Нет, сэр. Я видел Би, потому что она смотрела прямо на меня. Я думаю, она видела, как я смотрел на нее. Но не выдала меня… — Помолчав, он продолжил: — В санях были другие люди. Правил ими бледный человек, сзади него сидела круглолицая женщина и держала Би на коленях, как ребенка. И еще там был мужчина, как мне кажется, но с лицом мальчика…
Его голос прервался. Мы с Чейдом молча ждали. По лицу его скользили тени. Мы ждали.
— Они все были одеты в светлое. Даже Би завернули во что-то белое. Но я видел край чего-то. Чего-то красного. Как женское платье.
Чейд застонал от страха и надежды.
— Ты видел это платье раньше? — навис он над мальчиком.
Тот коротко кивнул.
— Мы с Би прятались за изгородью. Захватчики согнали всех людей усадьбы во двор, перед домом. Би спрятала детей в стене, но, когда мы затерли следы и пошли за ними, они заперли дверь. Тогда она пошла со мной. И мы спрятались за изгородью и смотрели, что происходит. Солдаты кричали на всех, приказывали сидеть, хотя все были в домашней одежде, под ветром и снегом. Когда мы увидели их, я решил, что писец Лант мертв. Он лежал вниз головой в снегу, вокруг него было все красное. А леди Шан была со всеми, в разорванном красном платье, и две горничные с ней. Кошн и Скари.
Я видел, как эти слова ударили по Чейду. Разорванное платье. Он не хотел думать, что это означает, но знание червем вгрызалось в него. Порвали ее платье и увезли, как трофей. Это насилие. Похищение. Он сглотнул.
— Ты уверен?
Персеверанс, помолчав, ответил:
— Я видел что-то красное на санях. Это все, в чем я уверен.
Олух, сопровождаемый Фитцем Виджилантом, вошел без стука.
— Мне не нравится это место, — объявил он нам. — Все они поют одну и ту же песню: «Нет, нет, нет, не думать об этом, не думать об этом».
— Кто поет? — пораженно спросил я.
Он посмотрел на меня, как на дурачка.
— Все! — развел он руками. Затем осмотрел комнату и ткнул пальцем в Персеверанса. — Все, кроме него. Он не поет так. Чейд говорит: «Не делай музыку громкой. Прячь свою музыку в коробку». Но они не прячут свою песню в коробку, и от этого мне грустно.
Мы с Чейдом переглянулись. Мы подумали об одном и том же.
— Дай мне немного послушать, — попросил я Олуха.
— Немного? — возмущенно воскликнул он. — Ты слушаешь и слушаешь. Когда я попал сюда, ты так наслушался, что не слышал меня, а я не чувствовал тебя. И сейчас ты опять делаешь это, прямо сейчас.
Я коснулся пальцами губ. Он сердито посмотрел на меня, но замолчал. А я стал слушать, но не ушами, а Скиллом. Я услышал музыку Олуха, которая постоянно звучала в нем, стала его частью, а я прятался от нее, сам того не замечая. Я закрыл глаза и опустился глубже в течение Скилла. И там-то я и нашел ревущий шепот сотни умов, напоминающих друг другу не думать об этом, не помнить о мертвых, о криках, о пожаре и крови на снегу. Я приблизился к этому шепоту и за ним смог разглядеть то, что они скрывали от самих себя. Я отступился, открыл глаза и понял, что Чейд наблюдает за мной.
— Олух прав, — спокойно подтвердил он.
Я кивнул.
Обычно считается, что Скилл отмечает только членов королевской династии Видящих. И наверное правда то, что в нашем роду он проявляется сильнее и крепче. Но когда звучит магический призыв, то он достигает и тех, у кого есть зачатки Скилла, будь то рыбак, сапожник или сын герцога. Я давно подозревал, что все люди обладают какой-то небольшой частью этой магии. У Молли не было Скилла, но я часто видел, как она встает и идет к кроватке Би прежде, чем девочка проснется. Мужчина, которому «поплохело» в тот момент, когда ранили его сына-солдата, или девушка, открывающая дверь до того, как жених постучится в нее, тоже, казалось, используют Скилл, не подозревая об этом. Как только я понял это, безмолвный договор не вспоминать страшные события в поместье загудел сердитым ульем. Все люди Ивового леса, пастухи, садовники, слуги поместья — все дышали этим беспамятством. На огне горячего желания в них тихо тлела ярость, что никто не придет и не разбудит их память. Меня затопили потерянные надежды и забытые мечты.
— Нам нужно вернуть им воспоминания, — тихо сказал Чейд. — Это наша единственная надежда на возвращение дочерей.
— Они не хотят, — возразил я.
— Угу, — угрюмо согласился Олух. — Кто-то им приказал не делать этого, а потом сказал, что это отличная идея. Они не хотят помнить. Все время твердят друг другу «Не вспоминай, не вспоминай».
Услышав раз, я уже не мог избавиться от этого звука. Он звоном стоял в ушах.
— Как мы это остановим? Если же у нас получится, они все вспомнят? Если они вспомнят, смогут ли они жить с этим?
— Я ведь живу с этим, — тихо произнес Персеверанс. — Живу с этим один. — Он скрестил руки на груди. — Моя мама сильная. Я ее третий сын и единственный, который выжил. Она никогда бы не прогнала меня. Она не хотела бы забыть моего папу и дедушку.
Надежда и слезы стояли в его глазах.
Как же притупить Скилл вместе с этой песней в них? Я понял. Понял, потому что сам годами употреблял эту траву.