— Потому что у них не было тебя с другими. Когда они приказали им петь песню забывания. Вот они и не смогли заставить тебя забыть. А ты вообще не слышишь песен. Вообще никаких.
Он грустно посмотрел на мальчика.
Мы вздрогнули, когда Булен прошагал по комнате. Я почти забыл, что он среди нас. Не говоря ни слова, он поднял чашку с блюдечка Чейда, которую тот все еще держал, и вылил в себя содержимое, стоя, как статуя, а затем, не спрашивая, опустился в соседнее кресло. Какое-то время он просто сидел. Когда он поднял голову, лицо его побледнело.
— Я был там, — сказал он и мельком взглянул на Ланта. — Я видел, как они ударили вас по голове, после того, как ткнули мечом, а я стоял там. Видел, как тот же самый всадник уронил леди Шан на землю. Он неприлично назвал ее и сказал, что если она посмеет встать, он ее… — он замолчал, борясь с тошнотой. — Он угрожал ей. Потом они согнали нас в толпу, как овец. К нам подошли и другие люди, из тех домиков. Многие дети где-то прятались, но и они вышли к нашей толпе. И солдаты начали звать бледного мальчика.
Потом из поместья вышла женщина. Я никогда ее не видел. Она была тепло одета, во всем белом. Сначала она отругала старика, самого главного. Он выглядел очень грозным и его вроде и не заботили слова женщины. Ее рассердили убийства. Трупы, говорит, трудно скрыть. Еще говорила, что он все сделал плохо, и что это не тот путь, который она видела. А он ответил, чтобы войну оставили ему, и что она не представляет, как пришлось захватывать это место. И что, когда они закончат, они могут поджечь конюшню и избавиться от тел. Мне кажется, она была ему не рада.
Но когда она повернулась к нам, то стала спокойной и разулыбалась. Она не орала. Говорила так сладко, что мне очень захотелось сделать все, чтобы доставить ей удовольствие. Она искала мальчика или юношу, который пришел сюда совсем недавно, чтобы жить среди нас. Она уверяла, что они пришли не для того, чтобы причинить ему боль, просто хотят забрать его в то место, которому он принадлежит. Кто-то, Тавия, кажется, прокричала, что они убили единственного парня, который недавно начал у нас жить. Но женщина стала ходить между нами и вглядываться в лица. Я думаю, с ней кто-то был… — Булен замолчал. Я почувствовал, что он добрался до барьера, который силился обойти. За этим слоем оказался еще один.
— Ты! — выкрикнул Булен, и ткнул пальцем в Персеверанса. — Ты на бурой лошади, а леди Би — на серой, да? В тот момент все изменилось. Женщина все убеждала и требовала от нас, чтобы мы думали про мальчика, но тут один из солдат закричал и указал в сторону, и мы все туда посмотрели. Там были вы, на уцелевших лошадях, и трое солдат сорвались вслед за вами. Среди них был и тот злой старик. Один на скаку доставал лук и стрелы. Я помню, как он это делал, направляя лошадь коленями.
— Он-то меня и достал, — еле слышно сказал Персеверанс. Он потрогал здоровой рукой забинтованное плечо. Его мать всхлипнула и еще крепче обняла его.
— Очень недолго, пока они гонялись за тобой, нас охраняло всего несколько солдат. Помню, мы начали переговариваться, начали спрашивать друг друга, что произошло и как это случилось. Это было похоже на пробуждение среди ночи… — его взгляд затуманился. — А потом мы успокоились. Там были еще люди, моложе и… ну, более мягкие, что ли, все в белом. Они прошли мимо нас, уговаривая успокоиться, успокоиться. Они сами выглядели взволнованными, но пытались утихомирить нас. Хотя какое-то время я знал, что все это неправильно. Я встал на колени перед Лантом, потому что над ним плакала Шан. Я ей сказал, что он не умер. Затем круглолицая женщина вернулась, и с ней была Би. Но выглядела она, будто спит с открытыми глазами. Женщина закричала, что они нашли его, нашли нежданного сына. Теперь я припоминаю, что подумал о мальчике. Но с ней была Би и… кто-то еще… Кто-то еще…
И снова он замялся, дойдя до черты, за которой воспоминания исчезали. Холодея, я слушал его. Они все-таки захватили Би. Они говорили о нежданном сыне из пророчества Белых. О мальчике, который изменит судьбу мира. Когда-то Шут думал, что это я. Теперь он считал, что им станет его сын, ребенок, отцом которого он был, сам того не ведая. Но что что он хотел сказать этим? Я не мог понять, почему кто-то решил, что этим ребенком может быть моя дочь? Стремление сделать что-то просто ради действия закипало во мне, бессмысленное смятение, в котором я не мог просто ждать и слушать.
Булен вновь заговорил:
— Они завернули ее в белые одежды и положили в сани, как принцессу. Тут вернулись солдаты и окружили нас. Я не мог думать ни о чем, не мог ничего сделать, только ждать и смотреть. И это казалось самым верным, тем, что и нужно делать, должно делать в этой толпе людей.
— Думаешь, они решили, что Би — тот мальчик, которого они искали? Нежданный сын? — спросил я его.
Булен задумался.
— Так они вели себя, сэр. После того, как они схватили ее, они перестали искать кого-то еще.
— Я помню все это, — подала голос Дилиджент, пока я пытался представить Би мальчиком. — Я была дома, ставила заплату на крепкую куртку Талемана и думала о том, как мы будем веселиться на Зимнем празднике. Он так танцевал! — всхлипнула она, но продолжала: — Меня, помню, разозлило, что Персеверанс перерос еще одну рубашку, и я все не могла решить, оставить ее или выбросить. Потом, вдруг, без всякой причины, как теперь понимаю, решила, что хочу пойти к поместью. И сразу же, в чем была, вышла из дома и пошла. Из всех домов тоже выходили люди, будто наступил праздник, только никто не смеялся и не болтал. Нам всем просто очень хотелось пойти в поместье. Я тогда прошла мимо конюшен. Они горели, но как-то совсем не страшно. Я не остановилась и никого не позвала… — ее голос дрогнул, и она подумала, что ее муж или тесть могли быть еще живы, и она могла бы сказать им что-то на прощание.
— Мам, там не было живых, — произнес Персеверанс, и женщина вдруг зарыдала. Она схватилась за сына, как будто он был последним обломком корабля в бурном море. Ее горе заставило ее замолчать.
Булен начал заполнять эту пропасть.
— Да. Пришли и слуги, и даже дети. Они шли с удовольствием, но некоторые солдаты смеялись над ними. Я видел, как один из мужчин схватил маленькую кухарку…
Он побледнел и замолчал. Какое-то время мы сидели в тишине.
— Скоты, — произнесла наконец Дилиджент. — А мы… мы как овцы были. Я глядела, как горят конюшни. Слышала, как кричат лошади внутри. Несколько из них вырвалось оттуда и убежало. А я просто смотрела на пламя, не думая, где сейчас мой муж или мой сын. Как будто так и надо.
— Они забрали и леди Шан? — голос Чейда потяжелел от страха. Перебивать таких разговорчивых очевидцев было не в его правилах, но я знал, что неизвестность давит его. Он хотел знать, и я не винил его.
— Да, они забрали ее, — уверенно сказал Булен. — Это случилось потом, вечером уже. Они усадили Би в сани. Кажется, женщина начала призывать солдат уезжать быстрее. Но те грабили, пировали на кухне и… занимались женщинами. А женщины были… пустые какие-то. Как будто все это их не заботило, не стоило внимания, и один мужчина пожаловался, что это не… неприятно. Наконец милая женщина уговорила их собраться, но один из них притащил с собой леди Шан. Она единственная сопротивлялась. Он бросил ее в снег. И он… ну, он начал… он хотел ее изнасиловать.
Лант тихо захрипел. Я взглянул на него. Он спрятал лицо в ладонях. Чейд побледнел, но молчал.
— Она сопротивлялась, но не могла справиться. А я… я просто смотрел. Как вы смотрите на то, как падает снег или ветер качает деревья. Мне так стыдно. Но ни один человек не перечил, не попытался остановить их. И вдруг прибежала Би и бросилась на этого мужчину. Он откинул ее в сторону, но Би закричала, что она умрет, если леди Шан тронут. И сразу толпа белых людей накинулась на солдата и отбили ее.
— И ее не тронули? — еле дыша, спросил Чейд.
Булен посмотрел на него. Он густо покраснел и опустил глаза от неловкости.
— Тогда? Нет. Но до этого, или после того, как они забрали ее — я не знаю. — Он поднял глаза и встретился взглядом с Чейдом. — Мне кажется, скорее всего.
Лант застонал.
Чейд резко встал.
— Сейчас вернусь, — сказал он странно изменившимся голосом, и быстро вышел из комнаты.
— Парень, — тихо сказал Булен. — Пожалуйста, прости меня за то, что я сомневался в тебе.
Персеверанс не успел ответить, как его мать воскликнула:
— А ведь я прогнала тебя от двери! Что бы твой отец сказал мне? О, сынок, что же теперь нам делать? Как мы будем жить? — она ухватилась за Персеверанса и зарыдала. Мальчик побледнел. Он оглянулся на меня, а потом заговорил с ней:
— Я поклялся служить Баджерлоку, мама. Я смогу прокормить нас. Только он не Баджерлок. Дедушка был прав. Он действительно Фитц Чивэл Видящий, и он взял меня на службу. Я позабочусь о тебе.
— Это правда? — вскинулся Булен. — Вы действительно Фитц Чивэл… Видящий? — слово «бастард» чуть не соскользнуло с его языка.
— Да, — гордо подтвердил Персеверанс прежде, чем я смог придумать подходящую ложь.
— Да, — эхом откликнулся Лант. — Но я полагал, это должно остаться в тайне?
Он непонимающе посмотрел на меня.
— В замке Баккип прошел незабываемый Зимний праздник, — ответил я, и его глаза округлились.
— Значит, теперь известно всем?
— Пока нет, но скоро будут знать все.
Ложь, вплетенная в десятилетия, внезапно исчезла. Сколько же правды я могу впустить в мир?
Прежде, чем кто-то заговорил, вернулся Чейд. Он был мертвенно-бледным.
— Полагаю, сначала они напали ни конюшни, потом уничтожили почтовых голубей, — прохрипел он. — Теперь нам нужен кто-то, кто выжил после первого нападения. — Он откашлялся. — В конце концов мы поговорим со каждым, кто пережил это. Но начнем с самого начала.
Глава пятнадцатаяНападение
Пусть каждый сон будет записан до мельчайших подробностей. И больше скажу вам: пусть каждый сон, рассказанный шайзимом, будет записан не за один раз, но каждый кусочек его должен быть тщательно разобран. Пусть будут записи снов о лошадях, о деревьях, о желудях или яблоках и тому подобное. И когда мы заметим сбор конницы или пожар, летящий по лесам, мы сможем посмотреть, было ли предсказано это событие. И я предвижу, как