Я молчал, пытаясь представить себе такого врага. Врага, который знал, что я буду делать, прежде, чем я решу это сделать.
— Бессмысленно бояться этого, — печально прозвучало в моем молчании. — Если все так, мы беспомощны. И единственным разумным ответом будет прекращение борьбы. А значит, они победили. И все же, если мы будем драться, то можем им помешать.
Мой притихший было гнев вспыхнул снова.
— Я собираюсь стать больше, чем помехой, Шут.
Он не высвободил руку из моей. Наоборот, он повернул и крепко схватил мою ладонь.
— У меня сейчас нет мужества, Фитц. Они выбили, вывернули, выжгли его. Так что мне придется одолжить немного у тебя. Дай мне время обдумать все, что ты рассказал.
Он отпустил мою руку и медленно отхлебнул чай. Его глаза смотрели мимо меня. Я совсем забыл про затихшую ворону. Внезапно она распахнула крылья и прыгнула на маленький столик, чуть не зацепив чайник.
— Еда, — хрипло потребовала она. — Еда, еда, еда!
— Кажется, на подносе у моей кровати есть еда, — сказал мне Шут, и я пошел за ней. Там оказалась булочка и тушка маленькой птички с кусочками мяса на косточках. Я отнес тарелку на рабочий стол, и ворона последовала за мной. Я накрошил ей хлеба, налил воду в миску и оставил еду в круге света, где ворона легко нашла ее.
Прежде, чем я сел, Шут заговорил.
— В твоей истории есть кое-что, мне непонятное. А сверх тебе известного я расскажу не очень много. Но возьмем твои факты и посмотрим, что сможем построить. Во-первых, милая круглолицая женщина. Я знаю ее. Это Двалия, а с ней будут лурри. Она лингстра, то есть та, которая прочно вошла в ряды Слуг, но не настолько высока, чтобы оставаться в школе и толковать пророчества. Она достаточно полезна и умна, за что ей дали лурри, чтобы она учила их, но не так важна, чтобы Слуги рисковали ради нее в большом мире. Выглядит она и правда мило. Это ее талант, единственный, которым она отлично владеет. Люди предполагают, что они ей нравятся, и стараются услужить в ответ.
— Тогда ты ее знал? В Клерресе?
— Я слышал о ней. — На мгновение повисла тишина, и мне показалось, что он солгал. — Она легко может заставить других захотеть понравиться ей, внушить почти каждому свою значительность и вынудить дорожить ею. — Он откашлялся. — Кое-что, рассказанное тобой, меня озадачило. Наемники-чалсидианцы. Они просто наемники, или у них есть свой собственный интерес? Слуги редко платят золотом. Подкупили ли они пророчеством о будущих делах наемников? Рассказали им о переломном моменте, когда те получат власть и славу? Цель самих Слуг кажется нам понятной. Они ищут нежданного сына. Но когда они находят Би, то забирают ее, а потом одевают, будто она — шайзим, необученный пророк. И забирают Шан! Шан! Ужасное имя.
— Похоже, она это понимает. Но не Чейд назвал ее так. Послушай, Шут, ты говоришь, что они забрали Би как пророка? — ледяное беспокойство закрутилось во мне.
— Би? — спокойно спросил он. — Расскажи-ка мне о ней, Фитц. Не скрывай ничего.
Так как я молчал, собираясь с мыслями, он снова заговорил. Очень странная улыбка задрожала на его губах, в глазах заблестели слезы.
— А может быть, ты уже сказал столько, сколько мне следует знать, но я не придавал этому значения. Она маленькая, беленькая и светлоглазая. И умная. Расскажи мне. Беременность была долгой?
У меня пересохло во рту. К чему мы пришли?
— Да. Такой долгой, что я почти признал Молли больной. Больше года, почти два она настаивала на том, что беременна. А когда, наконец, появилась малышка, она оказалась просто крошечной. И росла очень медленно. Мы долго думали, что она так и останется в кроватке и будет только смотреть вокруг. Затем, очень медленно, она начала чему-то учиться. Переворачиваться, сидеть без поддержки. Однако, даже когда научилась ходить, она все еще молчала. Очень долго. Я совсем отчаялся тогда, Шут. Я думал, что она глупенькая или очень медленная, и гадал, что станет с ней, когда мы с Молли умрем. Затем она заговорила, но только с Молли. Казалось, она… опасается меня. Только после смерти Молли она стала свободно разговаривать со мной. Но еще до этого она доказала свою сообразительность. Молли научила ее читать, а сама она научилась писать и рисовать. И Шут, мне кажется, в конце концов в ней проснется Скилл. Потому что она знала о нем во мне. «Как кипящий чайник, твои мысли бурлят в нем и выливаются», говорила она. И именно поэтому она избегала моих прикосновений и моей близости. Но мы узнавали друг друга, она начинала доверять мне, как ребенок должен доверять отцу… — внезапно я задохнулся и замолчал. Как сладко было говорить вслух о своем ребенке, доверять кому-то всю правду о ней и об острой боли, которая заполнила ее место.
— Ей снились сны? — внезапно спросил он.
И тогда из меня вылилась история о том, как она хотела получить бумагу, чтобы записать свои сны, и о том, как она испугала меня, предсказав смерть «бледного человека», а затем курьера в плаще-бабочке. Мне не хотелось рассказывать ему, как умерла эта курьер, но теперь пришлось разделить с ним и эту тайну.
— Она помогала тебе сжечь тело? — недоверчиво переспросил Шут. — Твоя маленькая девочка?
Я молча кивнул, затем заставил себя произнести это вслух.
— Да. Моя маленькая девочка.
— О, Фитц! — упрекнул он меня.
Но нужно было признаться ему в остальном, и я рассказал ему о нашем прерванном празднике в Приречных дубах, о том, как я убил собаку и страстно желал убить ее хозяина, и как небрежно позволил Би ускользнуть от меня. А после этого я должен был признаться в самом страшном. Я рассказал, как напал на него, представив, что он опасен для Би.
— Что? Ребенок, который был рядом со мной — это она? Мальчик, который дотронулся до меня и открыл будущее? Мне ведь это не приснилось? Он был там. Нежданный сын!
— Нет, Шут. Рядом с тобой не было мальчика. Только моя дочь, моя маленькая Би.
— Значит, это она? Это Би я держал в своих объятиях? О, Фитц! Почему ты сразу не сказал мне?
Он резко встал, покачнулся и снова упал в кресло. Он вцепился в ручки так, будто вокруг гремела буря, и замер, глядя в огонь, словно сквозь стены крепости мог увидеть какой-то иной мир.
— Ну конечно, — прошептал он наконец. — Так и должно было случиться. Теперь я все понимаю. Кем же еще она могла быть? В тот момент, когда она коснулась меня, это был не сон, не видение, не бред. Я смотрел вместе с ней. Мой разум снова открылся для всех возможных путей будущего. Потому что, да, она шайза, каким и я был когда-то. И я не видел ее в твоем будущем, потому что без меня ее бы никогда не случилось. Она и моя дочь, Фитц. Твоя, моя и Молли. Так заведено у нас. Наша. Наша Би.
Я разрывался между крайним замешательством и глубочайшей обидой. У меня мелькнуло слабое воспоминание о том, как он однажды рассказывал, что у него было два отца — брата или кузенов, — там, где у людей это считалось в порядке вещей. Я полагал, что это означает, что никого не заботило, чье же именно семя зреет в жене, разделяющей мужей. Я заставил себя успокоиться и внимательно посмотрел на него. Его золотой взгляд, казалось, встретился с моим. Сейчас его глаза пугали больше, чем раньше, когда они были совсем бесцветными. Их металлический блеск, казалось, смещался, тек, кружился, будто они стали жидкими, а черные точки его зрачков казались слишком маленькими в тусклом свете. Я глубоко вздохнул. Не отвлекайся. Оставайся на тропе.
— Шут. Би — не твой ребенок. Ты никогда не был с Молли.
Он улыбнулся мне.
— Нет, Любимый. Конечно, я никогда не был с Молли. — Кончик его пальца стукнул по столу — раз, два, три. Он мягко улыбнулся и произнес: — Я был с тобой.
Я открыл рот и не смог произнести ни звука. Потребовалось много времени, чтобы отыскать верные слова.
— Нет, — Твердо сказал я. — Этого не было! А даже если… — тут у меня закончились и слова, и мысли.
Он расхохотался. Из всего, что он мог сделать в этот момент, смех — последнее, что я ожидал. Он засмеялся, а я так редко слышал, как он смеется, потому что, когда паяц смешит других, ему редко выпадает случай развлечься самому. Но теперь он смеялся открыто и свободно, пока не захлебнулся и не вытер слезы со слепых глаз. Я непонимающе смотрел на него.
— Ох, Фитц! — наконец выдохнул он. — О, мой друг. Как много я пропустил! Как не вовремя я ослеп. И все-таки то, чего я не увидел, я услышал в твоем голосе. Ох, Фитц. Ох, мой Фитц!
Ему пришлось замолчать, чтобы отдышаться.
— Из всех твоих шуток эта — самая не смешная.
Я старался не выдать свою обиду. Зачем он делал это в разгар моих страхов за Би?
— Нет, Фитц. Ну нет же. Самое смешное в ней то, что это не шутка. Ох, мой друг. Ты даже не представляешь, что именно ты только что сказал мне, хотя я приложил много усилий, чтобы объяснить тебе это еще раньше.
Он снова вздохнул.
Я вспомнил о гордости.
— Мне нужно навестить Чейда.
На сегодня мне хватит странных шуток Шута.
— Да. Нужно. Но не сейчас. — Он потянулся и безошибочно схватил меня за руку. — Останься, Фитц. По-моему, я знаю хотя бы часть ответа на твой самый важный вопрос. И у меня есть ответы на другие вопросы, о которых ты даже не думаешь. И на последний я отвечу первым. Фитц. Ты можешь это отрицать, но я был с тобой во всех смыслах, которые имеют значение. Как и ты был со мной. Мы делились мыслями и едой, перевязывали друг другу раны, спали рядом тогда, когда могли поделиться только теплом наших тел. Твои слезы падали мне на лицо, моя кровь была на твоих руках. Ты вытащил меня, когда я был мертв; я спас тебя, даже не узнав. Ты вдохнул в меня жизнь, укрыл в собственном теле. Так что, да, Фитц, во всех самых важных отношениях я был с тобой. Мы поделились веществами наших сущностей. Так же, как капитан делит свою жизнь с живым кораблем. Как дракон со своим Элдерлингом. Мы были вместе в таких разных отношениях, что смешались. Мы были так близки, что, когда ты любил Молли, она родила нашего ребенка. Твоего. Моего. Ее. Маленькую девочку Бакка с дикой жилкой Белых. О боги! Какая насмешка и какая радость. Думаешь, я тебя разыгрываю? Ни в коем случае! Ты безумно обрадовал меня. Расскажи мне. Она похожа на меня?