Он отламывал щепки и бросал в занявшийся огонь. Когда он вновь наклонился, чтобы расшевелить его, толстая светлая коса упала вперед. Выругавшись, он подобрал ее и спрятал под шапку.
Внезапно шевельнулся полог другой палатки. Из нее вышел старик, седые волосы его торчали из-под шерстяной шапки. Он тяжело выпрямился.
— Эй, ты! Ходжен! Приготовь мне еду.
Человек, разводивший огонь, не ответил. Он не просто не обратил внимания на окрик, казалось, он его даже не слышал. Оглушен? Что же здесь произошло?
— Посмотри на меня! — почти завизжал старик. — Ходжен! Приготовь мне горячего! Где остальные? Отвечай мне!
Тот, кого он назвал Ходженом, даже не повернул голову. Вместо этого он взял меч и неловко выпрямился. Не взглянув на кричащего мужчину, он похромал к лошадям. Проверил коновязь, то и дело поглядывая в лес, будто ожидая кого-то. Затем он направился к упавшему дереву, мертвые ветви которого торчали над снегом. Он медленно пробирался сквозь рыхлый снег, пока не дошел до него, и попытался наломать ветвей для костра. Он работал одной рукой, а второй опирался на свой меч. Нет. Это не его меч. Это мой меч. С первого мгновения я знал, что это лезвие — именно то, что так долго висело над каминной полкой в моем кабинете в поместье. Теперь оно служило костылем для чалсидианского наемника.
— Ответь мне-е-е-е! — заревел старик, но солдат не обращал на него внимания. Вскоре старик замолк и, тяжело дыша, с гордым видом прошел к костру. Он протянул к огню шишковатые ладони, потом подбросил еще одну ветку. Рядом валялся кожаный мешок. Он порылся в нем и вытащил ломтик сушеного мяса. Посмотрев в сторону солдата, он свирепо впился в еду зубами.
— Когда ты вернешься к этому огню, я убью тебя. Я вобью свой меч в твои кишки, ты, подлый трус! Тогда посмотрим, как ты будешь не замечать меня. — Он глубоко вздохнул и взревел: — Я твой командир!
Я снял со спины боевой топор и поднял его. Затем, тихо, но не скрываясь, я прошел по нетронутому снегу вглубь лагеря. Старик так увлекся, выкрикивая чалсидианские ругательства, что не видел меня, пока я не оказался так близко, что мог дотянуться топором. Очевидно, он не привык к тому, чтобы на него не обращали внимания и не слушали. Командир, надо же. Увидев меня, он вздрогнул и выкрикнул предупреждение Ходжену. Я бросил взгляд в сторону солдата. Ходжен не подал виду, что услышал его. Старик повернулся ко мне. Я молча посмотрел в его глаза.
— Ты видишь меня!
Я кивнул и улыбнулся.
— Я не призрак! — объявил он.
Я пожал плечами и тихо ответил:
— Пока нет.
И многозначительно поднял топор.
— Ходжен! — взревел он. — Ко мне! Ко мне!
Ходжен продолжал бороться с веткой, дергая ее взад-вперед, тщетно пытаясь выломать ее из упавшего дерева. Я улыбнулся еще шире.
Старик вытащил меч. Я понял, что смотрю на меч Верити. Никогда не видел его с такой стороны. Меч моего дяди, его последний подарок, который я носил столько лет. И теперь он угрожал мне. Я отступил. Я бы с радостью изрубил в куски этого парня, но не хотел, чтобы пострадал прекрасный клинок. Мое отступление зажгло искры в глазах старика.
— Кишка тонка! — крикнул он мне.
Я выдохнул в ответ:
— Вы вторглись в мой дом. Ты держишь мой клинок. Еще из моего дома вы увезли женщину и маленькую девочку. Я хочу их вернуть.
Его злило то, что я говорю негромко. Он хмурился, пытаясь разобрать мои слова, затем крикнул:
— Ходжен!
Я произнес еще тише:
— Не думаю, что он тебя слышит. И вряд ли он тебя видит. — Потом наобум произнес: — Волшебник сделал тебя невидимым для него.
Его рот на мгновение раскрылся. Жало впилось в больное место.
— Я убью тебя! — пообещал он.
Я покачал головой.
— Где они? Те, кто обокрал меня?
Я выдохнул вопрос, медленно двигаясь в сторону, и его глаза следили за мной. Меч он держал наготове. Хорошо ли он дерется? Не представляю. Я учел его возраст и скованные движения.
— Сдохни! Сдохни или беги вслед за остальными! — Он повернул голову и снова закричал: — Ходжен!
Моя улыбка превратилась в оскал. Я наклонился, схватил пригоршню снега, смял его в комок и бросил в него. Он уклонился, но недостаточно быстро. Снежок ударился в его плечо. Мой противник оказался неуклюжим и медленным.
Он шагнул ко мне, держа меч наготове.
— Остановись и дерись! — потребовал он.
Я передвинулся к дальней стороне палатки, подальше от глаз Ходжена. Старик медленно двигался вслед, не сводя глаз с меня и своего оружия. Я на мгновение опустил топор на снег, проверяя, можно ли обмануть его, но он не приблизился. Одной рукой держа топор, второй я вытащил нож и воткнул лезвие в ткань палатки. По ней пополз длинный надрез, и палатка провисла.
— Прекрати! — взревел он, увидев, что его убежище разрушено. — Остановись и сражайся, как мужчина!
Я бросил взгляд в сторону Ходжена. Он ругался и дергал ветку, совершенно не обращая на нас внимания.
Я расширил разрез. Старик придвинулся ближе. Я наклонился, потянулся внутрь палатки и начал выбрасывать его припасы в снег. Нащупал мешок с едой. Схватил его снизу и беззвучно высыпал содержимое в сугроб. Не отводя взгляда от старика, я на ощупь нашел его постель. Вытащил ее и тоже бросил в снег.
Мое поведение озадачило его.
— Ходжен! — в который раз закричал старик. — Чужак напал на наш лагерь! Ты так ничего и не сделаешь?
Бросив на меня сердитый взгляд, он повернулся и направился к Ходжену. Но я-то не этого добивался.
Меч вниз, нож в ножны. Я снял перчатки, достал пращу и тщательно выбранные камни, лежавшие вместе с ней. Хорошие круглые камни. Праща издает тихий звук. Старик шел, громко крича. Я надеялся, что его голос скроет свист пращи. И надеялся, что я смогу с ней справиться. Я надел петлю на палец, уложил камень и взялся за второй, завязанный конец. Развернув его, я со щелчком пустил камень в полет. Мимо.
— Ты промахнулся! — крикнул старик и пошел немного быстрее.
Я выбрал еще один камень. Метнул его. Он прошел сквозь деревья.
Ходжен уже хромал обратно в лагерь, опираясь на мой меч как на костыль и зажав несколько веток под мышкой. Мой третий камень с громким хлопком ударился в ствол дерева. Ходжен повернулся на звук. Старик проследил взглядом за ним, потом повернулся ко мне. И четвертый камень задел его голову.
Оглушенный, он опустился на снег. Ходжен снова поплелся в сторону лагеря. Он прошел на расстоянии вытянутой руки от своего бывшего командира и даже не взглянул в его сторону. Прячась за палаткой, я скользнул к лесу и обошел лагерь стороной. Моя жертва опрокинулась на спину в сугроб. Удар оглушил его, но не лишил сознания. Ходжен повернулся к нам спиной. Он бросил ветки у костра и начал осматривать порезанную палатку и разбросанные вещи. Я поспешил к лежащему старику.
Он изо всех сил пытался сесть, когда я прыгнул на него. Беззвучно вскрикнув, он нащупал меч. Большая ошибка. Я был уже рядом, и вложил все свое отчаяние в удар кулака. Он пришелся в челюсть, и его глаза закатились. Прежде чем он пришел в себя, я перевернул его лицом в снег. Поймал одну из его дергающихся рук и крепко обвязал запястье веревкой. Мне пришлось прижать его коленом между лопаток и крепко постараться, прежде чем я смог поймать вторую руку. Хоть он был стар и наполовину оглушен, но силы и желания жить ему было не занимать. Поймав обе его руки, я двумя жесткими петлями стянул его локти и запястья. Получилось не очень красиво, но я надеялся, что ему так же неудобно, как кажется со стороны. Я проверил узлы, а затем перевернул его на спину. Взяв меч Верити, я схватил старика за воротник и потащил его по снегу. Он достаточно пришел в себя, чтобы выкрикивать ругательства и через слово называть меня поганым бастардом, что было совершеннейшей правдой. Я был рад, что он так кричит. Пока Ходжен ничего не замечает, эти крики прятали шум, с которым я, задыхаясь и тужась, тащил старика подальше от лагеря.
Я остановился, когда за деревьями скрылись и палатка, и костер. Отпустив свою ношу, я уперся руками в колени, пытаясь отдышаться. Сколько времени у меня есть на разговор? Ведь могут вернуться остальные наемники. Или уже не вернутся — если столкнутся с гвардейцами Рингхилла. Сюда могут приехать Риддл, Лант и Персеверанс. Или нет. Вполне возможно, что они решат пойти по дороге прямо в Соляную бездну. Я выбросил эти мысли и присел на снег рядом с пленником. Приглушил Уит. Неохотно, понимая, что это сделает меня уязвимым для неожиданной атаки. И все-таки мне было важно подавить саму возможность сочувствия, чтобы сделать то, что необходимо.
— Итак, давай-ка поговорим. Разговор может стать добрым, а может — болезненным. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что знаешь о бледном народе. Я хочу узнать все о том дне, когда ты вторгся в мой дом. И прежде всего, я хочу узнать о женщине и девочке, которых вы увезли из моего дома.
Он снова начал ругаться, но то и дело повторялся. Когда мне надоело слушать, я схватил большую горсть снега и бросил ему на лицо. Он задохнулся и закричал, я добавил еще снега, пока он не затих. Я откинулся на пятки. Он помотал головой и сбросил немного снега с лица. Оставшийся подтаял и потек по влажным красным щекам.
— Со стороны выглядит мерзко. Готов поговорить со мной?
Он приподнял голову и плечи, будто пытаясь сесть. Я толкнул его обратно и покачал головой.
— Нет, ты будешь лежать. Расскажи мне все, что знаешь.
— Когда мои люди вернутся, они порежут тебя на ленты. Очень медленно.
Я покачал головой и произнес по-чалсидиански:
— Они не вернутся. В этом лагере полегла половина твоего отряда. Единственный из выживших не слышит и не видит тебя. Бежавшие отсюда уже попали в руки гвардейцев Бакка. А если им удалось добраться до Соляной бездны, они обнаружили, что корабля на месте нет. Хочешь жить? Расскажи мне о пленниках, которых увезли из моего дома.
Я встал. Меч Верити коснулся мягкого места чуть ниже грудины. Я нажал на него, не так сильно, чтобы проткнуть шерстяную одежду, но достаточно, чтобы причинить боль. Он дико задергался и закричал. Затем внезапно обмяк и посмотрел на меня, упрямо сжав губы.