Он резко задохнулся. Губы его посинели.
— Что с ним произошло?
Он засмеялся.
— Я не знаю. В ту ночь все пошло не так. Это все проклятый Ходжен. Скулил и требовал женщину, как комнатная собачонка кусок еды со стола. Поэтому я отдал ему ее. Одну-то он заслужил. Она больно кричала. Кто-то привел волшебного мальчика. Он смотрел. Мы спросили, не хочет ли он попробовать. Потом та баба. Двалия. Побежала, орала, что у нас нет чести. Что мы не мужчины, — он посмотрел на меня. — Я больше не мог ее переваривать. Двое из моих людей схватили ее, потому что она бросилась царапаться. Мне было так смешно смотреть на нее, вертится между двух мужчин, с толстыми грудями и животом как пудинг. Я сказал ей, что мы можем доказать ей, что мы мужчины. Начали раздевать ее. И все… пошло плохо. Страх. Наверное, это был мальчик. Он был связан с ней крепче, чем мы думали. Он затопил нас своим собственным страхом. Страх чувствовал каждый. Бледные люди начали кричать. Разбежались, как кролики. А эта Двалия… Орала на них. Орала на своего волшебного мальчика. Просила его забыть все, что мы ему обещали, забыть обо мне и вернуться на путь.
Он повернулся и посмотрел на меня. Его седые волосы выбились из-под шерстяной шапки и мокрыми прядями облепили лицо.
— Мои люди забыли меня. Я стоял, выкрикивал приказы, но они бежали мимо, будто меня и не было. Они отпустили Двалию. Может быть, ее они тоже больше не видели. Она позвала волшебного мальчика, и он пошел к ней, как побитая собака.
Он помотал головой, уминая снег под затылком.
— Никто меня не слышал. Кто-то врезался в меня, поднялся и продолжал бежать. Мои солдаты гоняли бледных людей. Будто все разом сошли с ума. Лошади срывались с привязи. А потом… потом мои парни начали драться друг с другом. Я пытался остановить их. Но они не слушали меня. Они меня не слышали. И не видели. И мне осталось только наблюдать. Мои люди, мои лучшие воины, братья по оружию уже более четырех лет… Они убивали друг друга. Кто-то пал. Кто-то убежал… Мальчик свел их с ума. Это он сделал меня невидимым для них. Наверное, Двалия и этот мальчишка не понимали, что только я могу управлять этими солдатами. Без меня… Двалия бежала и бросила остальных на произвол судьбы. Вот что я думаю.
— Женщина и ребенок, которых вы увезли из моего дома. Что делали они? Они все еще в руках бледных?
Он улыбнулся. Я прижал острие клинка к его горлу.
— Рассказывай все, что знаешь.
— Что знаю… кое-что я знаю очень хорошо, — он пристально посмотрел на меня.
Его голос понизился до шепота. Я наклонился ближе, чтобы услышать его.
— Я знаю, как умирают воины.
И он резко дернулся к лезвию, пытаясь перерезать себе горло. Я отдернул нож, убрал его в ножны и усмехнулся:
— Ну нет, пока ты не умрешь. И вообще не умрешь, как воин.
Я встал и повернулся спиной к нему, будто фермер, оставивший связанную свинью перед убоем.
Глубокий вздох.
— Ходжен! — заревел старик.
Я отошел от него, крепко сжимая меч Верити. Пусть кричит, если хочется. Погрозив ему пальцем, я повернулся ко второй своей цели. Меч или топор? Внезапно оказалось, что меч Верити — единственное решение.
Ходжен поднял голову и смотрел в сторону лесной дороги. Наверное, ждал, когда вернутся остальные. Не стоит дожидаться того же.
Мои годы тихой работы убедили меня в том, что удивление жертвы — это самый лучший прием. Держа наготове меч, я тихо двинулся в его сторону. Что заставило его повернуться? Может быть то самое ощущение, которое появляется у солдат, чувство, похожее на Уит или Скилл, или на то и другое сразу? Это не важно, главное — неожиданность исчезла.
Возможно, теперь мой второй любимый прием — бросать вызов человеку, который не может стоять на ногах, не опираясь на меч, украденный с моей стены. Увидев меня, Ходжен выронил топор, схватил меч, воткнутый в снег рядом, и бросил мне вызов. Я остановился, наблюдая, как он старается устоять на здоровой ноге, держа меч наготове. Я улыбнулся ему. Он не мог драться со мной, пока я не приведу драку к нему: ни двигаться вперед, ни наступать на раненную ногу, не опираясь на меч, как на палку. Я стоял и смотрел на него, пока он не опустил меч и постарался не слишком налегать на него.
— Что? — закричал он.
— Ты взял кое-что мое. Я хочу вернуть это.
Он непонимающе смотрел на меня. Я изучал его. Красивый мужчина. Белые зубы. Светло-голубые глаза. Его длинные пшеничные волосы были заплетены в косички и украшены какими-то амулетами. Меня бросило в дрожь, когда я понял, кто это. «Красивый мужчина», который насиловал женщин в моем поместье. Тот, кто напал на Шайн, и, в свою очередь, стал жертвой нападения бледных людей. И теперь он был моим.
— У меня нет ничего твоего.
Я покачал головой.
— Ты сжег мои конюшни. Ты прошел через мой дом. Этот меч ты забрал у моего кузена Ланта. Ты насиловал женщин моего дома. А уходя, ты украл женщину и ребенка. Я хочу их вернуть.
Какое-то время он молча смотрел на меня. Я сделал шаг. Он поднял клинок, но боль, которой он заплатил за это движение, отразилась на его лице. Мне это очень понравилось.
— Долго ли ты сможешь простоять на одной ноге, держа меч? Думаю, мы скоро это узнаем.
Я начал медленно ходить вокруг него, как волк, кружащий около лохматого лося. Ему пришлось прыгать и вертеться, чтобы не оставить меня за спиной. Кончик меча начал дрожать. Кружа, я разговаривал с ним.
— Мы отлично побеседовали с командиром Элликом. Ты его не помнишь, правда? Не помнишь человека, который привел тебя сюда. Человека, который убедил тебя служить Слугам, прийти в мой дом, похитить ребенка и женщину. Эллик. Это имя ничего не значит для тебя, да? Человек, который когда-то думал, что станет герцогом Чалседа.
Каждый раз, когда я произносил имя Эллика, он вздрагивал будто от укола. Я загонял его, как пес пастуха Лина. Шаг за шагом, он отступал от огня, от утоптанного снега лагеря, к мягкому лесному покрову.
Я продолжал говорить.
— А помнишь нападение на мой дом? Женщину, которую ты пытался изнасиловать, красивая зеленоглазая девушка в красном платье? Ты же помнишь ее?
В глазах его блестела настороженность, в губах изгибалось отчаяние.
— Я пришел, чтобы взять кровь за кровь, Ходжен. О, да, я знаю твое имя. Мне сказал его командир Эллик. Я пришел взять кровь за кровь и отдать боль за боль. И я помогу тебе вспомнить. Рана на твоей ноге — это сделали твои братья-наемники. Они принесли клятву тебе, друг другу и конечно командиру Эллику. Командир Эллик. Тот, кто думал, что станет герцогом Элликом.
Я видел волнение и растерянность. Произнеся это имя в третий раз, я нанес удар. Меч уже опускался, когда он кинулся на меня, но в шаге от него я изменил линию удара, обошел защиту и отсек три пальца. Меч упал в снег. Он вскрикнул и прижал изуродованную руку к груди. В следующее мгновение он наклонился и попытался схватить меч здоровой рукой, но я подошел и ударил его в грудь. Он отступил на шаг и сел в глубокий сугроб. Я наклонился и схватил упавший меч. Оба меча вернулись ко мне. Мне хотелось, чтобы я так же держал в руках своего ребенка.
— Поговори со мной, — предложил я. — Расскажи мне о заложниках, которых ты увез. Что с ними стало, с женщиной и девочкой?
Он смотрел на меня, не двигаясь.
— Мы не брали девочку.
Он сжал запястье искалеченной руки, прижал ее к груди и качнулся взад-вперед, будто укачивая ребенка.
— Трус! Нападаешь на раненных, ни чести у тебя нет, ни мужества, — сквозь зубы произнес он.
Я оставил оба меча за спиной. Снова вынул поясной нож и присел рядом с ним. Он попытался отодвинуться, но глубокий снег и перевязанная нога не дали ему сделать это. Я улыбнулся, помахав клинком между его ног. Он побледнел. Мы оба знали, что он полностью в моей власти. Я стряхнул его кровь со своей перчатки. Тихо и четко заговорил по чалсидиански:
— Ты пришел ко мне домой. Ты украл мой меч. Ты изнасиловал женщин в моем доме. Я не собираюсь убивать тебя, но, когда я закончу, ты больше никого никогда не изнасилуешь.
Он раскрыл рот. Я коснулся пальцем своих губ.
— Тише. Я задам тебе вопрос. Ты ответишь сразу же. Ты понимаешь меня?
Он тяжело дышал.
— Ты еще можешь остаться мужчиной.
Это была ложь, но он очень хотел верить. Я увидел в его взгляде эту надежду.
— Из моего дома ты украл ребенка. Я здесь, чтобы забрать ее. Где она?
Он широко раскрыл глаза. Затем покачал головой. От ужаса он говорил еле слышно:
— Нет, мы увезли не девочку.
Я внимательно посмотрел на него. Провел ножом по своей ноге, правя лезвие. Он наблюдал за этим действием.
— Увезли. Тебя видели. Я знаю, что это правда.
Эх, ну и дурак я.
— Ты думал, что она мальчик. Вы украли женщину, и вы украли мою маленькую девочку. Где они?
Он долго смотрел на меня, потом заговорил медленно, может быть от боли, может быть, чтобы убедиться, что я его понимаю.
— Был большой бой. Многие из нас сошли с ума. У нас были пленницы… — его глаза внезапно затуманились. — Они убежали. Остальные погнались за ними. Когда их поймают, то вернутся.
— Сомневаюсь, — улыбнулся я. — Держу пари, они тоже не вспомнят командира Эллика. Каждый из них забрал что смог, полагаю. Зачем возвращаться, чтобы поделиться с тобой? Кто ты для них? Ах да, может, лошади. Они могут вернуться, чтобы забрать лошадей. А тебя оставят здесь. Расскажи мне о ребенке, которого ты украл. И про женщину, которую ты пытался изнасиловать.
Я тщательно выговаривал каждое слово на его родном языке.
Он покачал головой.
— Ничего я не делал. Не было никакой маленькой девочки. Мы забрали только…
Я наклонился вперед. Улыбнулся.
— Думаю, что насильник должен выглядеть как насильник, а не просто как красавчик.
Я прижал кончик ножа к его левому глазу. Он перестал дышать и замер, думая, что это просто угроза. Глупец. Я разрезал его лицо, от глаза до челюсти. Он закричал и дернулся в сторону. Кровь начала заливать его шею. Я видел, как закатились его глаза, когда он собрал все силы, чтобы не упасть в обморок. Ведь обморок, насколько я знал, не имеет никакого отношения к мужеству. Отмерьте правильную меру боли — и кто-то обязательно потеряет сознание. Я же хотел только, чтобы он начал по-настоящему бояться меня. Я наклонился и приложил кончик ножа к его паху. Теперь он знал, что некоторые мои действия — не просто угроза.