Тени холмов поползли к нам, и я поняла, что мы идем на восток. Я попыталась сообразить, значит ли это, что мы идем в сторону Ивового леса, но слишком устала, и вновь вернулся голод, запуская свои когти в мой живот и горло.
— Нам придется найти какое-то убежище, — объявила Шан.
Я подняла глаза. До этого я смотрела только на ее мелькающие ноги. Здесь не было елок, но к югу от нас я заметила заросли голых ив вдоль ручья. Они были серые и тонкие, снег под ними выдувался ветрами.
— Может под ивами? — сказала я.
— Если не найдем ничего лучше, — согласилась Шан.
Начало темнеть, и ясный день, казавшийся почти добрым, стал жестоко опускать с неба холод. Мы разглядели впереди тонкую линию — наш путь пересекал еще один ручей. Нам повезло. Наверное, весной этот ручей разливался и бурлил, потому что он проложил широкую тропу вдоль луга. Теперь он спокойно бежал подо льдом, но вдоль подмытых берегов оголились корни деревьев, а за ними темнели впадины. Корни болтались, как толстые занавеси. Мы сбросили снег с плащей, потом раздвинули их и пробрались в земляной сумрак.
Вот и хорошо. Устройтесь здесь и будете в безопасности. Я почувствовала, как Волк-Отец расслабился во мне.
— Я все еще хочу есть, — сказала я.
Шан усаживалась поудобнее. Она накинула на голову капюшон, села и укутала ноги в плащ. Я сделала в точности как она.
— Давай-ка спать. По крайней мере, когда ты спишь, то не думаешь о еде, — сказала она мне.
Это был хороший совет, и я последовала ему, прижавшись лбом к коленям и закрыв глаза. Я очень устала. Мне хотелось снять сапоги. Я мечтала о горячей ванне и мягкой постели. Потом я уснула. Мне снилось, что меня зовет отец. Потом приснилось, что я дома, и на кухонном вертеле жарится мясо. Я чувствовала его запах, я слышала, как шипит огонь, когда в него капал жир.
Проснись, щенок, но молчи. Выпутывайся из шкур. Будь готова бежать или драться.
Я открыла глаза. Стояла глубокая ночь. Сквозь опущенный капюшон и занавесь корней я увидела огонь. Я моргнула; это оказался небольшой костерок у ручья. Пламя лизало связанную птичью тушку. Я никогда не ощущала более восхитительного запаха. Потом между мной и пламенем прошла человеческая тень. Чалсидианский солдат. Они нашли нас.
Я могла бы тихо выскользнуть из нашего логова и медленно прокрасться мимо, но вместо этого я положила руку на капюшон Шан и мягко коснулась ее губ, а когда она проснулась — зажала ей рот. Она слегка задергалась, но быстро успокоилась. Я молча ждала, пока она откинет капюшон с лица. Свет костра раскрасил ее лицо, и она непонимающе посмотрела на него. Потом наклонилась к моему уху:
— Это Керф. Тот, который говорил, что поможет нам.
Осторожно, предупредил Волк-Отец.
— Я ему не доверяю, — выдохнула я.
— Я тоже. Но у него есть еда.
Она попыталась тихо выпрямить ноги, но Керф повернулся в нашу сторону.
— Я знаю, ты там. Не бойся. Я пришел, чтобы отвезти тебя домой. Вернуть тебя семье. Выходи и поешь немного.
Его голос звучал глубоко и нежно, несмотря на нездешний говор. О, как хотелось мне ему поверить! Но Шан слегка толкнула меня, чтобы дать понять, что пойдет первой. Она прошла мимо занавеса из корней и выпрямилась.
— У меня нож, — солгала она. — Если ты попытаешься прикоснуться ко мне, я убью тебя.
— Я не такой, — заверил он ее. — Я не насилую женщин.
Она коротко хохотнула.
— Говоришь, ты не чалсидианец? Или ты не мужчина? — уколола она его. Совсем не хотелось, чтобы он разозлился. Почему бы нам не притвориться, что верим ему, пока не съедим эту птицу?
— Родился там, — признался он. Его смех прозвучал неприятно, по-старчески горько. — Хотя мой отец мог бы согласиться с тобой. Он говорит, что я слишком долго оставался с матерью, что меня надо было забирать в семь, как других его сыновей. Но он много воевал, и поэтому она продержала меня возле себя до четырнадцати. Ни я, ни она не обрадовались его возвращению. — Какое-то время он молчал, опустился на колено у ручья и немного отвернулся. — Пять лет я позорил и огорчал его. Он отправил меня и брата в этот поход, чтобы сделать из меня мужчину.
Керф покачал головой. Он не смотрел на нас, и Шан махнула мне, предлагая выйти из логова. Я тихо выползла, но осталась в тени.
— Я принесу дров и разожгу огонь посильнее, — сказал он нам и ушел в ночь. Мы слышали, как фыркает и топает лошадь. Он поговорил с ней и пошел дальше. Шан метнулась к ручью. Я немедленно последовала за ней.
Она опустилась на колени у костра.
— Не думаю, что у него есть еще еда.
— Мне все равно, — ответила я.
Она сняла вертел с огня и помахала им, охлаждая птицу. Тушка сорвалась и улетела в сугроб. Я вскочила за ней, схватила и разорвала пополам. Что-то в ней было нестерпимо горячо, что-то успело остыть в снегу, частью мясо было сырым. Мы ели его, с шумом втягивая воздух, когда попадался горячий кусок. Я слышала, как глотает Шан, как скрипят на ее зубах хрящи, когда она обсасывала кости. Птица была маленькая и слишком быстро исчезла, но голод слегка отступил.
— Лошадь, — произнесла Шан. Мне не хотелось уходить от костра, но я знала, что она права. Мне было не стыдно, что мы украли у него еду, а теперь уведем и лошадь. Я пошла за Шан туда, где мы слышали шум животных. После света костра мне потребовалось время привыкнуть к темноте. Две лошади. Гнедая и белая, обе стреножены. Седла лежали рядом. Я посмотрела на Шан. Я никогда раньше не седлала лошадей. И не снимала пут с них.
— Будь осторожна, — прошептала я, когда она нагнулась к передним ногам белой лошади. Я видела, как она ощупывает ремни.
— Я не знаю, как они развязываются.
— Сними рукавицы.
Я пыталась справиться с одним из седел. Еле подняла его. Как же я положу его на спину лошади?
— Они связаны?
— Нет, там пряжки, — произнес Керф позади нас. — Дай мне подкинуть дров в огонь, и я сниму их. Если ты действительно хочешь кататься по темноте.
Мы замерли. Мне стало не по себе. Шан выпрямилась.
— Я ничего не должна тебе. Ты был среди тех, кто украл нас. И мы ничего не должны тебе, если ты хочешь исправить то, что сделал.
— Я понимаю это.
Он подошел к огню и положил дрова. Присел и осторожно подкинул ветку в костер. Казалось, он даже не заметил, что мы съели птицу, которую он жарил.
— Я здесь только для того, чтобы вернуть тебя домой.
— И не ожидаешь никакой благодарности за свою милость? — ехидно спросила Шан.
— Никакой, — он бесхитростно посмотрел на нее. — Не буду спорить, я думаю, что ты прекрасна. Наверное, ты уже поняла это по моим взглядам. Но я понимаю, что ты ничего мне не должна. Я не буду приставать к тебе.
Казалось, он совсем разоружил нас. Мы медленно подошли к его костру. Я протянула грязные руки к пламени и ощутила тепло на лице. Огонь разгорелся сильнее. Керф разложил кусок толстого полотна, чтобы мы с Шан могли лечь рядом. Нам пришлось прижаться друг к другу, и все-таки это было тепло. Для себя он устроил спальное место по другую сторону костра.
— Я все равно ему не доверяю, — прошептала я Шан, устроившись поудобнее.
Она промолчала.
Он знал, как искать еду. На следующее утро, когда мы только проснулись, он уже разжег огонь и жарил зайца. Завернувшись в плащ, я не двигалась и наблюдала, как он что-то делает с луком и стрелой, убившей дичь. Может быть, именно он стрелял в нас с Персеверансом, когда мы убегали? Он мог убить моего друга. Я так и не смогла полностью вспомнить тот день. Растаяли те моменты, когда на меня нацеливался человек-в-тумане. Но я знала, что они не возвращались искать мальчишку, которого подстрелили. Я помнила его мимолетный взгляд и надеялась, что он не сильно пострадал и смог вернуться в Ивовый лес. Я вдруг вспомнила дворецкого Рэвела, умершего в коридоре, и еле сдержала тяжелое рыдание. Оно-то и разбудило Шан.
— Что случилось? — спросила она и быстро села, глядя на Керфа.
— Они убили дворецкого Рэвела, — выдохнула я.
Ее взгляд скользнул по мне, а затем вернулся к Керфу.
— Правда? — ровно спросила она, но это прозвучало не вопросом. Мы с ней очень мало говорили о том, что пережили и что увидели в тот день. Нас напичкали коричневым супом, и мы просто переходили от одного момента к другому. Нам не удавалось остаться одним, чтобы обсудить хоть что-то. А раскрывать раны перед похитителями нам не хотелось.
— Хватит реветь, — отрывисто сказала она, и в этом резком упреке я прочитала, что она до сих пор считает Керфа нашим врагом и не готова выказывать перед ним слабость.
Она права.
Я запрокинула голову, вытерла слезы и медленно села. Двигаться было неприятно. Мышцы ныли, любое движение открывало доступ ледяному воздуху. Мне хотелось плакать, хотелось броситься навзничь, и вопить, реветь, орать!
— У меня только одна чашка, — извинился Керф. — Придется по очереди.
— У тебя есть, что пить? — просила Шан.
— Теплый бульон. Вода из снега и косточки птицы, которые вы вчера разбросали. Но придется делать по одной чашке.
Шан ничего не сказала, не поблагодарила, не упрекнула. Вместо этого мы встали и отряхнули плащи. Вместе вытряхнули и свернули наш кусок полотна. Шан отдала его мне, будто напоминая, что это теперь наша вещь. Если он и понял, то ничего не сказал.
Мы молчали. Мы с Шан никак не могли подготовиться к дороге, кроме как съесть зайца и напиться теплого бульона. Он растопил снег в жестяной чашке, закинул птичьих косточек и вскипятил их над огнем. Сначала напилась Шан, потом Керф сделал бульон и для меня. Он был восхитительный и согрел меня изнутри. Я наслаждалась последним глотком, когда мужчина закончил седлать лошадей и собирать вещи. Я смотрела, как он укладывает седельные сумки, и смутное подозрение зашевелилось во мне, но я никак не могла понять, что в этом неправильного.
— Возьми белую. Мы с девочкой поедем на гнедой. Она крепче и спокойнее.
Меня замутило. Я не хотела ехать с этим человеком.