— Наверное скоро умру, если не получу настоящей еды.
Несколько человек замерли и, обернувшись, уставились на меня, Алария испуганно прикрыла рот рукой. Я не обратила на них внимания. Как обычно, лурики соорудили два кострища: одно для нас и второе для калсидийского отряда. Лурики занимались готовкой, но в конце дневного отдыха эту еду нам обычно не давали. Они варили кашу и относили исходящий паром котел солдатам, мы же ели совсем простую пищу. Сегодня солдаты подстрелили какого-то зверя и поджаривали его над огнем. Обычно костер для солдат разбивали довольно далеко от нашего, однако поляна, на которой мы остановились сейчас, была небольшой, поэтому солдаты расположились почти рядом. От жарящегося мяса расползался дразнящий аромат, и я не могла не принюхиваться к густому запаху, плававшему в холодном ночном воздухе.
Будь осторожна, — внезапно предупредил Волк-Отец. Я оглянулась вокруг и нахмурилась.
— Где Винделиар?
— Он идет впереди. Сегодня ночью мы пойдем по дороге. Мы пересечем небольшой город, поэтому он пошел расчистить нам путь, — сказала мне Двалия.
Я решила, что она ответила мне в надежде завязать разговор. Надо использовать этот шанс.
— Мясо так хорошо пахнет, — я засопела, потом коротко вздохнула.
Двалия поджала губы.
— Кусок этого мяса будет стоить дороже, чем кто-то из присутствующих согласится заплатить, — кисло сказала она.
Я не подумала, что солдаты услышат нас, но они были слишком близко. Кто-то нагло усмехнулся.
— За кусок мяса баккской женщины мы дадим тебе кусок этого кролика!
И все они расхохотались. Шун сидела рядом со мной на бревне, при звуках этого смеха она съежилась, становясь будто двое меньше. Я запаниковала. Шун была взрослым человеком, которому отец поручил приглядывать за мной, а вышло так, что это она зависела от меня. Не знаю, что я видела на ее лице - гнев или страх, но если она боялась, то насколько страшной должна стать я, чтобы защитить ее? Я и сама ужасно перепугалась, однако в то же время и разозлилась.
— Нет! — вскакивая, крикнула я ухмылявшемуся мужчине. — Этого не произойдет ни в одном будущем, которое я вижу! Даже в том, где ее потерянный отец разрывает всех вас на кровавые лоскуты! — Я покачнулась, резко села на место и упала бы, если бы Шун не поймала меня. Внезапно стало очень плохо. Я отдала часть своей силы, выпалив все это. Я вовсе не собиралась рассказывать о том сне, да и не успела его осмыслить. Там не было людей, лишь какие-то флаги, висящие драными лоскутами на бельевой веревке, и с этих флагов капала кровь. Сон, которому не было объяснения. Понятия не имею, откуда вдруг взялся этот отец...
— Шайсим!
Звенящий голос Двалии выдал мне, что она шокирована. Я повернулась, посмотрела в ее осуждающие глаза и попыталась притвориться маленьким ребенком, уличенным в шалости.
— Шайсим, мы не рассказываем свои сны всякому, кто может услышать. Сны — это нечто бесценное и личное, наши ориентиры на многих существующих путях. Выбор пути требует великого знания. Когда мы доберемся до Клерреса, ты узнаешь много всего. Один из важнейших принципов, которые тебе предстоит узнать: ты должна лично и тайно записывать свои сны или только с помощью выбранного для тебя писаря.
— Клеррес? — старый солдат, Эллик, подошел к Двалии сзади. Он стоял прямо, но его толстый живот выпирал из-под жилетки. В свете костра его глаза были бледными, как мутный снег. — Как только мы сядем на корабль, мы берем курс прямо на Калсиду и Боттеров залив. Такой был уговор.
— Конечно, — тут же согласилась Двалия. Несмотря на свою комплекцию, она грациозно поднялась с земли и встала рядом с ним. Боялась ли она его, когда он вот так нависал над ней?
— И я не хочу навлечь неудачу на себя и своих людей. Уж всяко не из-за луноглазого щенка вроде него.
— Мальчик не имел в виду ничего особенного. Вам нет нужды беспокоиться.
Он улыбнулся ей злобной улыбкой самоуверенного старика.
— Я вовсе не беспокоюсь.
Затем, без всякого предупреждения, он ударил меня в грудь. Я полетела назад с бревна, впечатавшись спиной в снег. Он буквально вышиб из меня воздух, и я барахталась, без толку пытаясь вдохнуть. Шун подскочила — видимо, чтобы убежать, но он отвесил ей пощечину, и девушка упала прямо в толпу луриков, которые повскакивали, как стая порхающих птиц, нам на помощь. Я ждала, что они налетят на командира солдат, облепят его и повалят на землю, как они уже сделали однажды с красивым насильником. Вместо этого они подхватили Шун и уволокли ее в сторону.
В этот момент я ощутила растущий страх Двалии и в приливе озарения поняла, что туманный мальчик сейчас слишком далеко от лагеря - он в деревне, где убеждает людей, что они не должны заметить нас, когда мы пройдем там сегодня ночью. С нами не было Винделиара, который мог бы повлиять на Эллика своей силой, и Двалия осталась одна против командира. Одесса обошла бревно и схватила меня под руки, пока я все еще пыталась отдышаться. Она поволокла меня в сторону через сугроб, оставив Двалию разговаривать. Та выглядела спокойной, неужели больше никто не чувствует бушующий в ней страх?..
— Он всего лишь мальчик, который кричит, когда зол или напуган. Разве ты сам не был ребенком?
Он глянул на нее безразлично, не впечатлившись этим объяснением.
— Когда-то я был ребенком. Я был ребенком, который видел, как отец душил его старшего брата за то, что тот не оказал ему должного уважения. Я был умным мальчиком. Мне хватило одного урока, чтобы знать свое место.
Одесса поставила меня на ноги, она стояла сзади, обхватив меня руками, чтобы удержать. Дыхание все еще ко мне не вернулось. Когда командир Эллик ткнул в меня пальцем с толстым ногтем, от испуга я снова забыла, что надо как-то дышать.
— Учись. Или умри. Мне нет дела до того, как они называют тебя, пацан, или какое значение тебе придают. Держи язык за зубами, или я брошу тебя и твою шлюху-няньку своим людям. — Он отвернулся и с важным видом пошел прочь.
Наконец я втянула воздух в легкие. Надо же, оказывается, я чуть не обмочилась от страха.
А Двалия смело заговорила ему в спину.
— Мы так не договаривались, командир Эллик. Если этому мальчику кто-то навредит, мы не обязаны платить тебе, когда доберемся до Боттерова залива. Тот, кто должен заплатить, не отдаст тебе золото, пока я, живая и невредимая, не скажу ему это сделать. А это будет лишь в том случае, если мальчик не пострадает.
Ее слова звучали строго, но логично, на другого человека это могло бы подействовать. Но когда Эллик, ощерившись, повернулся к ней, я поняла, что ей не стоило говорить о деньгах так, будто они могут управлять им. Деньги — вовсе не то, чего он жаждал.
— Есть больше чем один способ превратить тебя, твоих бледных слуг и твоего драгоценного мальчишку в золото. Мне даже не нужно для этого плыть в Боттеров залив. Работорговцы ждут в любом калсидийском порту, — он оглянулся вокруг на таращившихся луриков и с презрением сказал: — За ваших хорошеньких белых лошадок могут дать лучшую цену, чем за твоих бескровных служанок и хлипких парней.
Двалия побледнела и замерла.
Он повысил голос, наполняя им ночь:
— Я калсидиец, командир и лорд, получивший это звание не по рождению, а за заслуги своего собственного меча. Я не подчинялся плачущим женщинам и не боялся нашептывающих жриц. Я поступаю так, как считаю лучшим для себя и присягнувших мне людей.
Двалия напряглась, вытянувшись в струнку. Ее последователи сгрудились, как овцы, каждый норовил спрятаться за чужую спину. Одесса все еще удерживала меня перед собой. Интересно - это она так храбро защищала меня или просто использовала как щит? Я заметила, что Шун уже оправилась от испуга. Она стояла чуть в стороне от луриков и свирепо смотрела на калсидийцев. Я уже могла более-менее нормально дышать. Кажется, пришло время бежать.
Спокойствие. Будь спокойна, как охотник, и слушай.
Я послушно попыталась успокоиться и замерла. Кажется, Двалия полностью справилась со своим страхом и с вызовом начала говорить. Она сошла с ума? Или так привыкла командовать, что не видела, насколько уязвима сейчас?
— Твои люди присягнули тебе. Дали тебе клятву, верно? Тогда как ты можешь верить их словам, если не держишь своих? Они поклялись тебе, совсем как ты дал мне слово, когда мы заключили сделку? Мы посулили щедрую плату, чтобы вам не было нужды грабить. Но вы грабили, вопреки моему приказу. Вы обещали, что не будет ненужного насилия, но оно было. Бессмысленные разрушения, выломанные двери и порванные гобелены. Вы оставили за нами следы, которых не должно было быть. Больше убийств, чем необходимо, изнасилования без смысла.
Эллик уставился на нее, переваривая услышанное. Затем он откинул голову и расхохотался, и на мгновение я увидела его таким, каким он, наверное, был в молодости: диким и безрассудным.
— Без смысла? — повторил он и снова рассмеялся. Его люди стягивались к нашему костру, заинтересованные происходящим. Они начали смеяться вслед за своим командиром. И я понимала, что это представление на самом деле было устроено для них.
— Это говорит женщина, которая ничего не знает о настоящем смысле своего существования в мире. Позволь мне рассказать тебе, я уверен, что мои люди найдут способ использовать этих женщин со смыслом.
— Ты нарушил данное мне слово! — Двалия старалась добавить уверенности и обвинения в свой голос, но это звучало жалобно, будто плач ребенка.
Эллик вскинул голову, посмотрел на нее, и я поняла по его лицу, что Двалия стала еще менее значимой в его глазах. Такой ничтожной, что он соизволил объяснить ей, как устроен мир.
— У мужчины есть его слово, он может дать его другому мужчине, и они оба знают, что это значит. Потому что у мужчины есть честь, и нарушить слово, данное другому, значит запятнать ее. Это заслуживает смерти. Но все знают, что женщина не может дать кому-то слово, потому что женщина не может хранить честь. Женщины обещают, а потом говорят: «Я не понимала, я не это имела в виду, я думала, что эти слова значат что-то другое». Так что слово женщины ничего не стоит. Она может нарушить его, и всегда так делает, потому что у нее нет чести, которую можно замарать, — он издевательски фыркнул. — Даже убивать женщину, которая нарушила слово, недостойно, потому что т