Вскоре мы оставили позади заросший лесом холм и снова оказались на ветру. Холод сковал меня, но зато ветер немного развеял облака. Звездный свет струился вниз, освещая незащищенное от ветра, покрытое снегом летнее пастбище. Флитер замедлила бег, теперь мы ехали по нетронутому снегу. Она опустила голову и упрямо шла вперед.
Я почувствовал запах конюшни — нет, это Флитер почувствовала запах конюшни или какого-то другого убежища для животных и поделилась со мной этими ощущениями. Это отличалось от того, как Ночной Волк передавал мне информацию. Для волка это всегда были охота, убийство и еда. Лошадь же чувствовала что-то знакомое, что-то, что могло послужить жилищем или отдыхом. Да, отдыхом. Она устала. И холод. Теперь пришло время спрятаться от ветра и найти воду. Перед нами на покрытом белым снегом склоне стояло плотное строение: добротное убежище из бревен с покатой крышей. Возле него я увидел засыпанный снегом стог сена. Пристроенный к дому загон для скота был размером со скромную хижину.
Флитер остановилась посреди двора, осматриваясь и принюхиваясь. Овцы, старый навоз. Я спрыгнул с лошади и первым делом пошел к загону, чувствуя, как мои задеревеневшие мускулы наконец-то пришли в движение, и ощущая тепло, пытавшееся просочиться обратно в ноги. Бедро болело, спина ныла. И я считал, что могу проехать всю ночь и способен сделать свою тайную работу, не говоря уже о возможном сражении?
Идиот.
Я нашел ворота загона, отодвинул брусок, потянул и с трудом открыл створки, борясь со засыпавшим их снегом. Когда проход стал достаточно широким для лошади, я завел ее туда. Флитер ждала, пока я разрывал снег, чтобы добыть охапку сена. Я отнес сено в загон и сделал еще три вылазки, чтобы наполнить кормушку. От чалой исходила ощутимая благодарность. Я достал мешок зерна, болтавшийся на моей седельной сумке.
Вода?
Посмотрю, что можно сделать.
Я оставил ее в загоне и пошел осмотреться. Нужно было еще расседлать Флитер, я похлопал руками по бедрам, пытаясь вернуть тепло в окоченевшие пальцы. Облака разошлись, и бледный лунный свет освещал ночь вокруг меня. Здесь был небольшой колодец, а при нем ведро и лебедка. Я услышал, как ломается тонкий лед в колодце, когда ведро опустилось вниз. Приехал Риддл, я достал ведро с водой и поднял руку в знак приветствия. Он соскочил со своего мерина и отвел его в загон. Я отнес Флитер воды, подержал ведро, пока она пила, потом напоил и коня Риддла.
— Я разведу в доме огонь, — предложил Риддл
— Иди, я позабочусь о лошадях.
Мои замерзшие пальцы боролись с не менее замерзшими ремнями и застежками. Лошади подвинулись ближе друг к другу, делясь теплом. Когда нормальные условия для ночлега лошадей были созданы, сквозь дверь хижины уже пробивался тусклый свет. Я достал еще одно ведро воды, набросил седла на плечо и пошел к дому. Внутри он было скромным, но вполне уютным убежищем для ночевки, с дощатым полом и каменным камином в стене. Риддл уже развел огонь. Обстановка была простой: стол и два стула. Приколоченный настил в одном конце хижины был предназначен для сна. На полке мы нашли два горшка для готовки на огне, свечи, две глиняные кружки и две миски. Пастухи оставили запас дров в поленнице у хижины. Пока Риддл нагревал воду в одном из горшков, я сходил к стогу сена и принес большую охапку, чтобы сделать помягче место для сна.
Занимаясь делами, мы с Риддлом молчали. Мы словно вернулись к нашим прежним отношениям и не нуждались в лишних разговорах. Он заварил чай, я раскидал сено по настилу, подтянул стул поближе к камину и сел. Мне казалось, что наклониться и снять сапоги с онемевших ног - это непосильный труд. Медленно, очень медленно тепло огня начало прогревать дом и проникать в мою холодную плоть. Риддл вытер от пыли кружки и налил в них чай. Я взял одну. Первый день тяжелой поездки и холод сказались на моем здоровье. Что же испытывала моя маленькая девочка? Была ли она еще жива? Нет, не стоит даже думать об этом. Персиверанс видел ее в санях, закутанную в меха и одеяла. Они ценили ее и хорошо о ней заботились.
Я убью их всех за то, что они сделали. Эта мысль согревала меня, словно огонь, и лучше, чем это мог сделать горячий чай.
Я услышал глухой топот приближающихся рысью лошадей, с трудом начал подниматься, но Риддл уже открыл дверь хижины прежде, чем я смог встать. Он поднял свечу, и в ее слабом свете я увидел Ланта, въезжающего на поляну. Персиверанс уже слезал с лошади.
— Ты выглядишь ужасно, — поприветствовал Риддл Ланта.
Лант ничего не ответил, но как только ступил на землю, застонал от боли.
— Идите скорее внутрь, погрейтесь, — сказал Риддл, беря под уздцы его лошадь.
— Я могу сам это сделать, сир, — предложил Персиверанс, и Риддл с благодарностью передал ему повод и свечу.
— Тебе помочь? — спросил я с порога, хотя меня пугала мысль снова надевать сапоги.
— Нет. Спасибо. Сир.
Он был несколько резок со мной, я решил оставить его в покое, и он увел всех трех лошадей в загон.
Лант медленно зашел в хижину. Я отступил назад, пропуская его. Он двигался скованно, лицо пошло красными и белыми пятнами от холода и боли. Он даже не посмотрел на меня, когда вошел, и тяжело сел на мой стул у огня. Риддл дал ему чашку чая, и Лант молча принял ее.
— Ты поступил бы разумнее, если бы вернулся, — сказал я ему.
— Возможно, — ответил он коротко. — Но распоряжение Чейда много для меня значит.
Я не смог ничего на это ответить. Когда вошел Персиверанс, сбивая снег с сапог, Риддл дал ему другой стул. Ворона прибыла с ним. Она молча слетела с его плеча, приземлилась на стол и принялась чистить перья. Я наполнил кружку чаем и отдал ее Персиверансу, тот пробормотал в пол слова благодарности.
— Вода! — потребовала Мотли. — Еда. Еда, еда, еда!
Мы с Риддлом достали свою провизию. Я предполагал, что беру еду только для себя. Лант не взял ничего, вероятно, полагая, что по пути мы будем останавливаться в деревнях или на постоялых дворах. Мальчик принес зерно для лошадей.
— Мой па всегда говорил - в первую очередь заботиться о лошади, поскольку она может везти тебя, но ты не можешь везти ее. И не быть слишком гордым, чтобы приготовить немного зерна для себя, если это необходимо. Потому что если оно недостаточно чистое для тебя, чтобы его есть, ты не должен кормить им свою лошадь, - заявил Персиверанс, когда поставил на стол мешок овса, рядом с моими вяленым мясом и подсохшими яблоками. «Барричу понравились бы и ты, и твой отец», — подумал я.
Риддл покачал головой на мое скудное предложение. Из своей седельной сумки он достал буханку темного сладкого хлеба, большой кусок сыра, приличный кусок ветчины и мешок высушенных слив. Этого было достаточно не только для двоих, но и для всех четверых. Мотли вполне удовлетворилась объедками. Я заварил свежий чай, и как только Лант и Персиверанс, расслабившись, сели возле огня, вышел за дровами, чтобы разжечь хороший огонь на ночь.
Все зевали, когда я вернулся.
— Какие планы на завтра? — устало спросил меня Риддл.
— Встать рано. Найти Пчелку и Шун. Убить людей, которые их похитили. Привезти девочек домой.
— Это план? — недоверчиво спросил Лант.
— Исходя из того, что я знаю, это лучшее, что можно придумать, — сказал я ему. Риддл кивнул и подавил зевок. Я тоже начинал засыпать перед камином. Я взял полупустую чашку чая из его расслабленных рук.
— Пойдем спать, — предложил я ему. — Помните, что завтра будет тяжелый день.
Он зевнул, прежде чем встать и, спотыкаясь, пошел на лежанку. Он уснул прямо в сапогах сразу, как только лег.
— Как рана, Лант? — спросил я.
— Болит, — пробормотал он. — Все еще болит. Я и так был разбитым, а сейчас совсем не осталось сил.
— Это не твоя вина. Ты еще не исцелился. Если бы Чейд знал, он не отправил бы тебя со мной. Нет причин стыдиться. Тебе нужно отдохнуть.
Я спросил себя, почему его успокаиваю, и сам же ответил на свой вопрос. Вина. Он чувствовал себя виноватым тогда, не защитив Шун, и виноватым теперь, когда едва-едва мог участвовать в миссии по ее спасению. Я знал, что завтра он будет чувствовать себя еще хуже. Я внимательно наблюдал за ним, когда он поднялся со стула. Он пошатнулся, едва не упав, затем поплелся к кровати и лег, плотнее заворачиваясь в плащ.
— Фитц? — спросил Риддл заплетающимся языком, пытаясь подняться.
— Мне очень жаль, — сказал я, пока он еще мог меня слышать. Я поймал его обмякшее тело, не давая ему упасть. Придерживая за плечи, я оттащил его ближе к огню, уложил на пол и укрыл плащом. Риддл все еще сопротивлялся сну.
— Позаботься о Ланте и мальчике, — сказал я ему. — Это лучший способ помочь мне. То, что мне, возможно, придется сделать, лучше делать в одиночку. Не переживай об этом. Я всегда был коварным ублюдком, ты же знаешь.
— Фи-и-итц, — выдавил он и закрыл глаза. Я тяжело вздохнул.
— О, Фитц! — сказала ворона голосом Шута. Это звучало, как упрек.
— Я сделал то, что нужно сделать. И я не возьму тебя с собой.
Я положил в огонь еще одно полено, лег рядом с Риддлом, прижавшись к его спине и укрывая нас обоих его плащом, и закрыл глаза. Однако у меня не было такой роскоши, как возможность поспать. Я разрешил себе лишь немного отдохнуть, пока полено не прогорело в камине.
Когда я услышал, как оно упало, разваливаясь на угли, я встал, посыпал зерном кусок хлеба и пошел в конюшню. Мыслями и прикосновением я разбудил Флитер и не стал ее обманывать.
— Если ты съешь это, у тебя будет сила, чтобы везти меня остальную часть ночи и весь завтрашний день.
Я думал, она будет расспрашивать меня. Ночной Волк стал бы. Вместо этого она без раздумий взяла губами кусок хлеба с моей руки. Ее доверие пристыдило меня. Я не думал, что это причинит ей ощутимый вред, но тем не менее чувствовал себя неспокойно из-за того, что сделал. Потом я вернулся в хижину, дожидаясь, пока начнется действие семян.
Я поел, добавив немного карриса к остаткам сыра и жареному зачерствевшему хлебу. Семена карриса часто использовались при приготовлении праздничных пирогов как средство для поднятия энергии и духа, и до сих пор я обращался с этим разумно. Эффект семян часто заканчивался слишком внезапно, я хорошо помнил, как однажды Чейд просто рухнул на землю после истечения их действия. Хлеб, плавленый сыр и острые семена были восхитительны, и я почти сразу почувствовал бодрящий эффект и даже беззаботность. Остальные крепко спали и, вероятно, не проснутся до полудня. Я