на убежит, ей никогда не удастся убежать от войны. Я притянул ее к себе и почувствовал, как ее боль переливается в меня. Через некоторое время она перестала дрожать.
— Совсем темно, — сказал я наконец. — Лучше бы нам возвратиться в лагерь.
Она вздохнула, но выпрямилась и взяла мою руку. Я хотел было двинуться к лагерю, но Старлинг дернула меня за руку.
— Будь со мной, — сказала она просто, — здесь и сейчас. С нежностью и дружбой. Чтобы другое… ушло. Дай мне себя, хоть настолько.
Я хотел быть с ней. Хотел с отчаянием, которое не имело ничего общего с любовью и даже, наверное, с вожделением. Она была теплой и живой, и это было бы сладостным и простым человеческим утешением. Если бы я мог быть с ней и каким-то образом встать после этого не изменившимся в том, что я думаю о себе, и в том, что я чувствую к Молли, я бы сделал это. Но я дал Молли право на меня; я не мог изменить это только потому, что мы вдали друг от друга. Я не думал, что были слова, которые могли бы заставить Старлинг понять: выбирая Молли, я не отвергаю ее. И поэтому я просто сказал:
— Ночной Волк возвращается. У него кролик.
Старлинг подошла ближе. Она провела рукой вверх по моей груди к шее. Затем ее пальцы прошлись по моей щеке и коснулись губ.
— Отошли его, — сказала она тихо.
— Я не могу отослать его так далеко, чтобы он не знал всего, что происходит между нами, — честно признался я.
Рука на моем лице внезапно застыла.
— Всего? — спросила она. Голос ее был полон страха. Всего. Он подошел и сел рядом. Кролик болтался у него в зубах.
— Мы связаны Уитом. Мы разделяем все.
Она отняла руку от моего лица и отошла в сторону. Она смотрела вниз, на волка.
— И значит, все, что я только что рассказала тебе…
— Он понимает это по-своему, не так, как понял бы другой человек, но…
— А что Молли чувствует по этому поводу? — вдруг спросила она.
Я глубоко вздохнул. Я не ожидал, что этот разговор примет такой оборот.
— Она не знала, — сказал я ей. Ночной Волк пошел к лагерю. Я двинулся за ним. Следом шла Старлинг.
— А когда узнает, — нажимала Старлинг, — она с легкостью примет эту… вашу связь?
— Вряд ли, — неохотно пробормотал я. Почему Старлинг всегда заставляет меня думать о том, о чем мне не хочется даже вспоминать?
— Что, если она заставит тебя выбирать между ней и волком?
Я на мгновение остановился, потом снова пошел, немного быстрее. Этот вопрос давно висел надо мной, но я отказывался думать на эту тему. Этого не будет, до этого не дойдет. Но голос во мне шептал: «Если ты скажешь Молли правду, до этого непременно дойдет. Так и будет».
— Ты ведь собираешься сказать ей, верно? — Старлинг задала мне именно тот вопрос, от которого я прятался.
— Не знаю, — мрачно проговорил я.
— О, — кивнула она. Потом добавила: — Когда мужчина так говорит, это обычно означает: «Нет, не скажу, но время от времени буду тешить себя мыслью, что когда-нибудь потом обязательно сделаю это».
— Будь любезна, помолчи. — В моих словах не было силы.
Старлинг молча следовала за мной. Через некоторое время она заметила:
— Я не знаю, кого жалеть: тебя или ее.
— Может быть, нас обоих, — твердо сказал я. Мне больше не хотелось говорить об этом.
Шут стоял на часах, когда мы добрались до лагеря. Кеттл и Кетриккен спали.
— Удачная охота? — по-дружески спросил он, когда мы появились.
Я пожал плечами. Ночной Волк уже рвал кролика, которого принес. Он довольно растянулся у ног шута.
— Неплохая. — Я протянул ему другого кролика. Шут взял его и повесил на столб палатки.
— Завтрак, — спокойно сказал он мне. Он посмотрел на Старлинг, но если и заметил, что она плакала, то промолчал. Я не знаю, что он прочитал на моем лице, но и по этому поводу тоже ничего не сказал. Старлинг пошла за мной в палатку. Я стянул с себя сапоги и в блаженстве опустился на постель. Когда через несколько мгновений я почувствовал, что она устраивается у меня за спиной, я был не очень удивлен. Я решил, что это означает прощение. Заснуть от этого было не легче.
Но в результате я заснул. Я поднял стены, но каким-то образом ухитрился увидеть собственный сон. Мне снилось, что я сижу у постели Молли и смотрю, как спят они с Неттл. Волк лежал у моих ног, а в углу у очага сидел шут на табуретке и довольно кивал сам себе. На столе была разложена игра Кеттл, но вместо камней на доске стояли фигурки драконов, черных и белых. Красные камни были кораблями, и мне надо было сделать ход. В руке у меня была фигурка, которая должна была сделать победный ход, но я только хотел смотреть, как спит Молли. Это был почти мирный сон.
31ЭЛЬФОВАЯ КОРА
Существует несколько древних «белых пророчеств», которые говорят о том, что Изменяющий окажется предан. Белый Колун писал об этом событии: «Своей любовью он предан, и его любовь была предана». Менее известный писец и пророк Гант Белый уточняет детали: «Сердце Изменяющего обнажено для того, кому он доверяет. Все тайны доверены, и все тайны выданы. Ребенок Изменяющего отдан в руки его врагов тем, чья любовь и верность выше всяких подозрений». Другие пророчества менее понятны, но из всех можно сделать вывод, что Изменяющий будет предан человеком, который пользуется его полным доверием.
На следующее утро, закусывая жареной крольчатиной, мы с Кетриккен снова сверились с картами. Хотя едва ли мы на самом деле нуждались в этом — так хорошо мы их знали. Кетриккен показала слабеющую линию на изношенном свитке:
— Нам придется вернуться к колонне в каменном кругу, а потом пойти по Дороге Скилла немного дальше. Прямо к нашей последней цели.
— Не очень-то мне хочется снова идти по этой дороге, — честно признался я. — Даже рядом с ней мне приходится очень трудно. Но, боюсь, у нас нет другого выхода.
— Я тоже его не вижу.
Она была слишком занята, чтобы сочувствовать мне. Я смотрел на эту женщину. Некогда блестящие светлые волосы были заплетены в короткую спутанную косу. Из-за постоянного пребывания на морозе лицо ее обветрилось, губы потрескались, в углах глаз появились лучики морщин, не говоря уж о более глубоких горестных складках на лбу и переносице. Ее одежда износилась за время путешествия. Королеву Шести Герцогств сейчас не взяли бы даже горничной в Тредфорд. Внезапно мне захотелось прикоснуться к ней, но я не мог придумать, как это сделать, и просто сказал:
— Мы дойдем туда и найдем Верити.
Она подняла глаза, чтобы встретить мой взгляд. Ей хотелось, чтобы вера была в ее взгляде и голосе, когда она сказала:
— Да, найдем.
Я услышал только мужество.
Мы сворачивали нашу палатку так часто, что теперь это совсем не требовало работы мысли. Мы двигались как единое целое, почти как одно существо. Совсем как группа, подумал я.
Как стая, — поправил меня Ночной Волк. Он подошел ко мне и толкнул меня головой под руку. Я остановился, почесал его уши и горло. Он закрыл глаза и прижал уши от удовольствия. — Если твоя самка прогонит меня, мне будет очень этого не хватать.
Я не дам этому случиться.
Ты знаешь, что она заставит тебя выбирать.
Я отказываюсь даже думать об этом сейчас.
Ах! Он упал на бок, потом перевернулся на спину, чтобы я мог почесать ему живот, и обнажил зубы в волчьей улыбке. Ты живешь настоящим и отказываешься думать о том, что может произойти. Но я, я понял, что почти не могу думать о чем-нибудь, кроме того, что может произойти. Это было хорошее для меня время, брат. Жить в стае, охотиться в стае, делиться мясом. Но воющая сука сказала правду прошлой ночью. Стае нужны щенки. А твой щенок…
Я не мог думать о будущем сейчас. Мне надо было думать только о том, что я должен сделать сегодня, чтобы выжить, и как мне добраться до дома.
— Фитц? С тобой все в порядке?
Это была Старлинг. Она подошла, взяла меня за локоть и слегка тряхнула. Я посмотрел на нее, очнувшись от размышлений. Воющая сука. Я постарался не улыбнуться.
— Все в порядке. Я был с Ночным Волком.
— О! — Она посмотрела вниз, на волка, и я увидел, как ей хочется понять, что же все-таки нас объединяет. Потом она отбросила это. — Ты готов идти?
— Если все остальные готовы.
— Похоже, что так.
Она пошла помочь Кетриккен нагрузить последнего джеппа. Я огляделся, ища шута, и увидел, что он молча сидит на своей сумке. Рука его легко касалась одного из каменных драконов, на лице было отсутствующее выражение. Я тихо подошел к нему сзади.
— Ты здоров? — спросил я тихо.
Он не подскочил. Он даже не вздрогнул. Он только обернулся и посмотрел на меня своими светлыми глазами. Лицо его было потерянно-тоскующим, без обычного оживления.
— Фитц, с тобой бывало когда-нибудь так, что ты вспоминаешь что-то, но не знаешь, что это?
— Иногда, — сказал я. — Думаю, это случается со всеми.
— Нет, это совсем другое, — тихо настаивал он. — Когда я стоял на том камне позавчера и внезапно увидел весь этот древний мир… С того времени у меня постоянно какие-то странные полувоспоминания. Вроде него. — Он бережно погладил голову дракона. — Я почти уверен, что был знаком с ним. — Он умоляюще посмотрел на меня. — Что ты видел тогда?
Я слегка пожал плечами:
— Это была рыночная площадь. Всюду лавки, люди продавали и покупали. Базарный день.
— Ты видел меня? — спросил он очень тихо.
— Не уверен. — Я почувствовал какую-то неловкость, говоря об этом. — На твоем месте был кто-то другой. Женщина. Она была чем-то похожа на тебя. У нее не было цвета, и она вела себя как шут, во всяком случае, так мне показалось. Ты потом сам говорил о ее короне, вырезанной в виде петушиной головы и хвоста.
— Я говорил? Фитц, я мало что помню из того, что сказал сразу после этого. Я помню только ощущение и то, как быстро оно исчезло. В какой-то момент я был связан со всем. Был частью всего. Это было замечательно, как волна любви или… — Он с трудом подыскивал слова.