Слезы заполнили глаза Ястреба, и он быстро вытер их. Он протянул руку и погладил седую голову, мимолетно улыбнувшись.
— Я тоже, — прошептал он.
Он никак не подходит для своей семьи, рассказывает он своему лучшему другу вскоре после их встречи. Он для них посторонний почти с самого начала, насколько он может вспомнить, так было, по–видимому, всегда. Такого никто не хочет. Просто так получилось. Он не такой, как они. Он не работник, не труженик, не старающийся выжить. Он почти не заботится об окружающем его мире. Его разум всегда где–то еще, а не на том, что у него под руками. Они говорят, он ненадежен. Он — мечтатель.
Он понимает, что это так и что это нехорошо в глазах других, но ничего не может поделать, чтобы это изменить.
Его семья большая, поэтому забота и защита целой семьи превалирует над беспокойством об одном. Его мать проводит с ним время, когда он еще маленький, суетясь над ним, как все матери над маленькими детьми. Это его самые любимые воспоминания. Она поощряет его художественные занятия, потакает его талантам, его творчеству. Нет вреда в том, чтобы позволить ему побыть ребенком еще немного. Она думает, что все это пройдет, когда он станет постарше, что его потянет к другим вещам, когда он повзрослеет.
Но его не потянет. Он не такой. Он не из тех детей, у которых с годами меняются пристрастия. Он сформировался на раннем этапе, опираясь на свою преданность художественным открытиям, на свое желание исследовать вещи так, как никто, кроме него, их не мог увидеть. Это бесполезный талант в мире, где все должно быть прагматичным, все должно служить тому, чтобы остаться в живых, чтобы остаться в безопасности. О таких вещах он не беспокоится; его волнует, как сделать свои рисунки такими, какими он видит их в своей голове. Он делает свою работу и выполняет обязанности в своей семье. Большую часть времени, по крайней мере. Но больше этого он ничего не делает. Он не пройдет лишнюю милю, хотя старшие братья постоянно говорят ему, что он должен это сделать. Он неготовится к неожиданному. Он не живет в приготовлениях к тому, что можетпроизойти. Он живет данным моментом.
Когда его мать и за ней и самый старший брат умирают после заражения одной из бесконечных эпидемий чумы, которые выкашивают их уже разоренную общину, их крепость, среди них утверждается новый менталитет. Семья должна еще усерднее работать, быть более бдительными и внимательными. Он не думает, что это поможет; по правде говоря, он считает, что ничего не поможет. Они являются жертвами времени и событий, которые поглощают их. Они попались в ловушку своих жизней, как крысы в клетках. Они ходячие мертвецы.
Он не позволяет этому мышлению доминировать над собой, как оно, вероятно, доминирует над его братьями. Он отказывается. Он оказывается втянут в магию своего искусства, а в искусстве можно убежать от реалий жизни. Здесь мир, красота и чувство удовлетворения. Он не может изменить окружающий его мир, но он может сделать это в своих рисунках.
Он становится все более чужим в своей семье. Они сердятся и разочаровываются в нем, и уже больше не стараются это скрывать. Они приходят к выводу, что его поведение является обузой для семьи — то, что они все больше считают ненужным. Если он хочет быть частью семьи, он должен измениться. Он должен стать как они — нацеленным на будущее, сконцентрированным на выживании, готовым отбросить детские занятия ради взрослых обязанностей.
Он пытается соответствовать их ожиданиям, но это для него невозможно.
Он может выполнять задания, которые они ему дают, может исполнять возложенные на него обязанности, но он не может стать таким же, как они. Отец, браться, дяди, тети, двоюродные братья и сестры, они все являются одним целым, он же для этого не подходит.
Несколько младших кузенов и кузин выказывают интерес к его рисункам и его видению вещей, чего они увидеть не могут. Но их родители быстро это прекращают и направляют их внимание куда–то еще. Им говорят, чтобы они не проводили с ним время, и дают такую работу, чтобы увериться, что этого не произойдет. Это все делается скрытно, но он видит, что происходит. Его изоляция растет. Его чувство разобщения увеличивается.
Однажды его просят сопровождать отца и двух братьев в фуражной экспедиции, которая направится к предгорьям, где они обойдут ближайший город–призрак. В этой экспедиции им придется провести вне дома несколько ночей. Он ощущает что–то странное в том, как отец просит его, но соглашается с тем, что он должен делать то, что ему говорят.
Когда он возвращается, то все его рисунки и принадлежности для рисования исчезли. Он ищет их везде, но их нигде нет. Никто не знает, что с ними стало.
Некоторые из его братьев предполагают, что он сам потерял их. Отец говорит ему забыть о них и подумать о более важных вещах.
Он опустошен. Его искусство это все, о чем он заботится, а теперь его у него отняли.
Неделю спустя он покидает дом в полночь. Он идет на юго–запад в сторону Сиэттла, где, как он знает, он сможет найти необходимые ему принадлежности. Он никогда не был в Сиэттле. Он вообще редко где бывал, и не имеет опыта и навыков в определении своего пути. Но ему везет. За те пять дней, которые потребовались ему, чтобы добраться до своей цели, с ним не происходит ничего плохого. Большую часть времени он голоден и испытывает жажду, стараясь не думать слишком много о еде и питье. Он добирается до города в одном месте и начинает свои поиски.
К счастью, его поиски приводят туда, где он встречается с Призраками. Он становится членом их семьи и находит место, где его принимают таким, каков он есть. Его страсть к рисованию поощряется. Его чудачества терпят и даже восхищаются ими. Ему дается шанс стать личностью, которая знает, для чего она предназначена. Его любят.
Но найти тебя, говорит он своему лучшему другу снова и снова, оказалось еще более важным, чем все это. Найти тебя — это самое лучшее из того, что когда–нибудь со мной происходило.
Винтик смотрел на покинутый лагерь, землю, пустую от палаток, оборудования, припасов и машин, а также безлюдную. Ветер резкими порывами поднимал клубы пыли, проносясь по холмам и оврагам. Над головой полуденное небо было безоблачным, а солнце пылало белым шаром в бесконечной синеве.
Мелок восхитился бы таким днем, если бы был здесь.
Винтик продолжал осматривать местность, думая, что он что–то просмотрел и может снова это обнаружить, или что он что–то упустит, если отвернется. Он уже понял, что это бесполезно, что Мелок не возвращался. Но не мог ничего с собой поделать, продолжая искать. Часть его отказывалась принимать то, с чем согласилась остальная его часть. Эта часть его все еще надеялась.
Как это случилось? Как он позволил этому случиться?
Конечно, он винил себя. Он был единственным настоящим другом Мелка, и он знал, что это тварь охотилась тут, выкрадывая детей из лагеря. Он знал, что они должны были присматривать друг за другом, и он решил этого придерживаться. Но каким–то образом оплошал. Каким–то образом Мелок улизнул, когда он не смотрел, просто вышел из поля зрения, когда он не обратил внимания, и этого вполне хватило. Остальные Призраки говорили ему, что Мелок вернется, что он пропадал и раньше — забывая при этом, что пропадал всегда Винтик, а не Мелок. Или, может быть, надеясь, что он забудет истинное положение вещей, и ободрится.
Теперь это неважно. Они ушли, вслед за Ястребом к их новому прибежищу, где бы оно ни находилось. Все, кроме тех, кто остался защищать мост против наступающей с юга армии. И его, потому что он отказался покинуть своего лучшего друга. Остальные уговаривали его пойти, но он не смог. Он должен остаться. Пока оставалась надежда найти Мелка, он должен ждать. Может быть, они были правы. Может, Мелок заблудился и вернется. Может быть, ему нужен Винтик.
Может быть.
Он обнял себя от холода, который пробежал через него от мысли о том, что, как он понимал, было правдой, но не мог с этим смириться. Он почувствовал, как наворачиваются слезы, и крепче сжал губы и глаза.
Потом он услышал шаги позади. Быстро собравшись, он повернулся. Там стоял Логан Том.
— Мы могли бы применить твои умения на мосту, Винтик. Они заканчивают прокладку проводов, а ты знаешь об этом побольше любого взрослого, даже, больше меня. Поможешь?
Винтик покачал головой:
— Я должен…
— Ты должен продолжать высматривать Мелка, — закончил Логан. — Знаю. Но ты можешь делать это и оттуда. Это поможет скоротать время, если ты займешься чем–нибудь, нежели просто стоять здесь. А также, это поможет нам.
Винтик посмотрел на него, на его жесткое лицо, на хватку, которой тот держал черный посох. Его никогда ничего не тревожило. Он был прочным, как восход и заход солнца. Ему хотелось быть таким же.
— Ладно, — тихо произнес он. — Я помогу.
— Винтик, — позвал его Логан Том, когда он направился к мосту. — Не теряй надежды. Мы до сих пор не знаем.
Винтик кивнул, его мысли были мрачными и злыми. Может быть, ты не знаешь, молча сказал он ему, но я‑то знаю. Он продолжил путь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
За ночь Каталия исчезла.
Она настояла на том, чтобы остаться, когда остальная часть лагеря ушла с Ястребом и Анжелой, мотивируя тем, что она сможет принести гораздо больше пользы, если останется, а не уйдет. Когда ее попросили объяснить, она пожала плечами и сказала Логану, что это очевидно, если он поразмыслит над этим. Разве не она однажды уже спасла его? А что если она понадобится ему снова, чтобы спасти его? По этому поводу она шутила только наполовину, и ее решимость остаться рядом с ним была непоколебима. Именно страх снова потерять его, заставлял ее леденеть от ужаса. Он чуть не умер однажды, а затем исчез на несколько дней в поисках эльфов и их талисманов и второй раз подвергался серьезной угрозе. Видимо, она решила, что хватит; она воспользуется шансом быть поблизости, чем уйти в поисках безопасности.