Слим училась водить на отдаленных дорогах за чертой города. Мы с Расти по очереди сидели рядом с ней, давая инструкции и время от времени перехватывая руль, чтобы вернуть машину на дорогу. Несколько раз мы оказывались в опасном положении, но ни разу никуда не врезались.
Примерно через две недели Слим водила так же хорошо, как все, кого я знал, — и в миллион раз лучше, чем Расти. Ее мать съездила с ней в отдел регистрации транспортных средств[53] в Кларксбурге, и через пару часов она вернулась с временными правами.
После этого нас уже ничто не останавливало. Едва ли один день проходил без того, чтобы мы не отправлялись куда-нибудь. Слим садилась за руль (а иногда я или даже Расти). Мы уже успели исследовать окрестности Грендвилля, так что теперь побывали почти в каждом городке в радиусе пяти миль от него. Мы ехали по дороге вдоль реки, останавливаясь там, где нам вздумалось побродить или искупаться. Иногда по ночам мы ездили в деловой центр Грендвилля. Раз в неделю мы брали Понтиак, чтобы съездить в кино. Таким образом мы отлично проводили время примерно до середины июля.
В тот день в «Лунном Свете», кинотеатре под открытым небом, проходил первый «Шокфест На всю Ночь». От заката до рассвета на площадке неподалеку от трассы Мейсон один за другим показывали фильмы ужасов.
Мы хотели поехать туда и остаться на всю ночь.
Без шансов.
Даже при том, что вела Слим, которой все доверяли, нам велели вернуться домой к полуночи. Под «нами» я подразумеваю меня и Слим. Мои родители очень строго относились к такого рода вещам, так же как мать Слим. Родители Расти тоже считали себя строгими, но их было легко обвести вокруг пальца. Расти мог бы обмануть их и остаться на всю ночь. Но ему не было смысла этого делать, потому что мы со Слим должны были оказаться дома в двенадцать.
Наши родители считали, что поступают щедро, позволяя нам отсутствовать до полуночи.
Нам так вовсе не казалось. Они всегда позволяли нам отсутствовать до полуночи, когда мы отправлялись в открытый кинотеатр. Но это был не просто какой-то двойной сеанс — а самый первый «Шокфест на Всю Ночь», где покажут шесть фильмов ужасов — и мы хотели посмотреть их все.
Но из-за необходимости вернуться к полуночи мы могли посмотреть только два.
Это было просто нечестно.
Мы попытались выбить еще час, чтобы успеть посмотреть три фильма. Это, по крайней мере, половина программы. Увидеть хотя бы половину было не так уж плохо.
Но мои родители на это не согласились. Соответственно, и мать Слим тоже.
В полночь. И ни минутой позже.
Полночь, кажется, является каким-то магическим часом для всех родителей. Может быть, когда-то давно кто-то слишком впечатлился «Золушкой»? Или, может, именно в полночь закрывались ворота городов в те времена, когда у городов еще были ворота? Скорее всего, эта одержимость необходимостью возвращаться домой в полночь шла из первобытных суеверий. Полночь, час ведьм, «когда кладбище открывает зев»[54] и прочее в том же духе. Как знать?
Единственное, в чем я уверен, так это в том, что именно из-за необходимости попасть домой ровно в полночь — и тот факт, что мы выехали из кинотеатра именно тогда, когда было положено, — мы попали в переделку.
Глава 38
Мы приехали на площадку «Лунного света» достаточно рано, чтобы занять подходящее место перед экраном. Хотя солнце к тому времени уже село, было еще недостаточно темно, чтобы начинать показ. Из колонки, установленной на подставке рядом с нашей машиной, раздавалась «Взрослые девочки не плачут.»[55] Дети все еще играли на качелях и горках, установленных под гигантским экраном.
У нас было достаточно времени, чтобы дойти до закусочной и купить Колы, хот-догов и попкорна с маслом. Когда мы вернулись в машину, я занял водительское место. Слим села рядом со мной, а Расти — с другой стороны. В колонке звучала песня «Ходи по-человечески».[56] Я высунулся из окна, снял металлическую коробку с доставки и втянул ее внутрь. Подняв стекло на несколько дюймов, я прицепил колонку к верхнему краю. И мы были готовы к фестивалю.
Примерно минут через десять он начался.
Первым фильмом был «Бадья крови».[57] Он рассказывал о туповатом битнике, который мечтал стать скульптором, но у него ничего не выходило. Потом он случайно убил кошку (сцена получилась даже забавной — в ужасном смысле) и, чтобы скрыть это, покрыл трупик глиной. Оп-ля! У него вышла великолепная скульптура! Все восхищались тем, какая она правдоподобная и детальная. Смекнув, что к чему, он начал убивать девушек и покрывать глиной их трупы.
Фильм нам понравился. Мы то и дело смеялись и выкрикивали «О нет!». Но было и страшновато. Пару раз Слим хватала меня за руку и сжимала ее.
После того как первый фильм закончился, мы сходили в уборную, после чего снова наведались в закусочную, где разжились коробками «Джуси Фрут», «Гуд-н-Плэнти» и «Милк Дадз».[58]
Вторым фильмом был «Землеройки-убийцы»,[59] который оказался даже страшнее «Бадьи крови». Землеройки — одни из самых свирепых созданий на земле, но они слишком маленькие, чтобы нападать на людей. Но эти землеройки были размером с собаку (вспоминая фильм сейчас, я думаю, что это и в самом деле были собаки). Они пытались добраться до группы людей, застрявших на острове, чтобы разорвать и съесть. Люди забаррикадировались в доме, но проклятые твари все равно исхитрялись проникнуть внутрь. Было довольно страшно. В итоге нескольких человек все-таки съели.
Когда позже я посмотрел «Ночь живых мертвецов»,[60] он напомнил мне «Землероек-убийц». И о том, что случилось после того, как мы уехали с площадки кинотеатра, — тоже. Мне приходилось еще миллион раз вспоминать о той ночи, потому что главный актер из «Землероек-убийц» оказался потом Фестусом в «Пороховом дыме».[61] После того, как Честера заменил Фестус, я не мог смотреть сериал без того, чтобы не вспомнить о «Землеройках-убийцах», и о том, что случилось с нами по дороге домой после того сеанса.
Фильм закончился примерно в одиннадцать тридцать. Когда начался перерыв и вокруг ларька с закусками зажглись огни, то там, то здесь начали включаться фары автомобилей — видимо, не нам одним надо было отправляться домой.
Так как я сидел на водительском сиденье, я предложил Слим:
— Хочешь, я поведу?
Предполагалось, что она должна быть за рулем весь тот вечер. Вообще, она всегда сама вела машину, когда мы отправлялись в кино под открытым небом. Но я подумал, что будет проще, если все останутся на своих местах.
Слим какое-то время молчала.
— Но ведь мы всем сказали, что я буду вести.
— Да, точно. Ладно, тогда лучше тебе и вести.
— Наверное.
Высунувшись из окна, я повесил колонку на место, потом открыл дверцу — и только тогда понял свою оплошность.
Если я выйду, чтобы Слим могла сесть за руль, она сдвинется со своего места влево, а мне придется всю дорогу до дома сидеть рядом с Расти.
Мне хотелось сидеть рядом со Слим.
— В чем дело? — спросила она.
Я не мог ей ответить. Мы были приятелями, товарищами, лучшими друзьями. Если бы она поняла, как мне нужно оказаться рядом с ней, она догадалась бы, что я чувствовал на самом деле. Это могло ее напугать.
— Ни в чем, — ответил я. — Все в порядке.
— Точно? Если тебе и правда хочется вести.
— Не, все в порядке, — я выбрался из машины и захлопнул дверцу. Чувствуя себя последним идиотом, я обошел автомобиль. К тому времени, как я оказался у пассажирской дверцы, Слим и Расти успели подвинуться.
Я сел рядом с Расти и захлопнул дверцу.
Не включая фары, Слим стала медленно съезжать с возвышения, с которого мы смотрели фильмы. Внизу она резко свернула, чтобы попасть на пересечение дорожек.
Она включила габаритные огни, и несколько раз останавливалась, чтобы пропустить проходивших мимо людей. В конце дорожки она пропустила машину и выехала с площадки кинотеатра.
Она никого не подрезала. Не делала ничего неправильного или даже грубого. Мы с Расти тоже.
Вообще-то, я уверен, что все, что случилось несколькими минутами позже, не имело отношения ни к одной из машин, что в тот вечер находились на площадке кинотеатра. Все, кто выезжал перед нами, поворачивали в другую сторону на дорогу Мейсон. А следом за нами никого не было. По крайней мере, мы никого не заметили.
Какое-то время Понтиак Слим был единственной машиной на дороге. Мы находились в десяти милях к северу от города, на полпути между Грендвиллем и Кларксбургом.
Справа от нас был лес.
Слева — старое кладбище. Если у него и было название, мы его не знали. Там никого не хоронили примерно с 1920 года. Мы исследовали его несколько раз, но никогда — ночью. Там было множество впечатляющих надгробий, статуй и прочего подобного.
Проезжая мимо, мы, как всегда, поглядывали в ту сторону. Наверное, мы хотели убедиться в том, что никто не выкапывает тела. Или не выползает из могил.
Ничего.
Но между каменных столбов, обозначавших вход, стояла машина с выключенными огнями.
— Ой-ой, — сказала Слим, слегка сбрасывая скорость. — Это была полицейская машина?
— Да вроде не похоже, — ответил Расти.
— Нет, не полицейская, — сказал я. Будучи сыном шефа полиции Грендвилля, я знал, как выглядели все полицейские автомобили — не только в нашем, но и во всех близлежащих городах, плюс загородных отделений и отделения штата.
— Я думала, что это засада с радаром, — сказала Слим.