Сложив одежду на лавку, он зачерпнул ладонью мазь и начал натираться.
– Гадость, – сердито наморщил он переносицу. – И липкая же! Гуннар, смажь мне спину, я не достаю.
Гуннару не очень хотелось иметь дело с этой мазью, но он всё же окунул пальцы в котелок и принялся размазывать её по спине Сигурда. И кто бы подумал, что об него ломаются мечи и копья, удивился он. Мальчишка, позвонки наружу, а гунны при виде его готовы в штаны наложить. Постойте, а это что такое?
Между лопаток кожа Сигурда не была такой белой и чистой, как везде. Там было розоватое пятно примерно в три пальца шириной и в середине пятна багровая чёрточка. Ранка заживала плохо и была всё ещё воспалена.
Ах, вот оно что, подумал Гуннар. Значит, здесь он вовсе не неуязвимый. Он даже понял, откуда ранка.
Дней десять назад, в ознаменование конца похода против гуннов, они побратались. И Сигурд, после нескольких безуспешных попыток порезать руку, вручил Хёгни нож и потащил его с собой в густые заросли ивняка с плющом. Ясно, ему не хотелось проделывать это у всех на виду, иначе бы вышло то, что называют – по секрету всему свету. Гуннар потом гадал, откуда же именно Сигурд добыл кровь, и в голову лезли самые пакостные предположения. А оказалось всё просто. Он, видно, зашёл в кусты и задрал рубашку на спине, а Хёгни царапнул его ножом и собрал кровь в ладонь.
У Гуннара внутри всколыхнулась ревность. Почему Сигурд выбрал Хёгни, а не его? Неужели он меньше доверяет ему? У него не было ответа на этот вопрос, и неопределённость эта не нравилась ему.
Задумавшись, он, видно, не заметил, как нанёс последний мазок, потому что, опомнившись, невольно вздрогнул и отдёрнул руку.
– Получилось… – опешил он и отвёл глаза. Было довольно неприятно видеть прямо перед собой обнажённую копию себя самого. Это походило на дурную примету. Гуннару кто-то рассказывал, что людям являются их двойники перед смертью.
– Ни пса не получилось, – недовольно проговорил Сигурд, осмотрев себя. Голос его тоже звучал как голос Гуннара. – Это же я, всё по-прежнему.
– Но я-то вижу тебя… меня… – Гуннар запутался. Саксонка тихонько рассмеялась.
– Всё правильно. Мазь не может заморочить только одного человека – того, кто намазан. Конунг Гуннар, дай ему свою одежду.
– Придётся тебе переодеться в моё, – сказал Сигурд. Его синий наряд был тесен Гуннару – рубашка, на Сигурде свободно ниспадавшая широкими складками, обтянула его так, что едва не лопалась, зато в длину спустилась до колен (Сигурд был на полголовы выше его ростом). В штаны Сигурда он влезть не смог.
– Похож на франка! – расхохотался Сигурд. Его смех задел Гуннара.
– Сам на кого похож… – начал он и прикусил язык. Сигурд даже поперхнулся от смеха.
– Да ладно, – сказал он, отсмеявшись, – ты же всё равно не будешь выходить наружу. Никому не надо видеть двух Гуннаров.
Он уже надел на себя вещи Гуннара – его малиновую рубашку, алый плащ на меху и длинные клетчатые брюки (за материей для них Гуннар специально посылал к галльским купцам). Обувь он не менял – она, к счастью, у них мало отличалась. Оставалось только сделать ему причёску, как у Гуннара, носившего аккуратный, гладко стянутый свебский узел над правым ухом.
– Не умею, – пожаловался Сигурд. – Всегда ходил с распущенными волосами.
– Давай, завяжу, – сказал Гуннар. Причёсывать себя самого было непередаваемо странно. И была ещё в этом какая-то странность, какая – Гуннар сразу понять не мог. А когда понял, то даже замешкался на мгновение. Под пальцами чувствовались не его собственные волосы, хорошо знакомые ему на ощупь – это были шелковистые волосы шестнадцатилетнего Сигурда.
Поражённый догадкой, Гуннар тронул лицо своего двойника. Так и есть – он отчётливо видел рыжеватую бородку, но осязать её не мог.
– Что с тобой делается? – озадаченно спросил Сигурд. Гуннар не ответил. Он торопливо закончил его причёсывать и только потом сказал:
– Не давай ей себя целовать! Нельзя, чтоб она до тебя дотронулась!
– Нельзя же так ревновать, – с укором сказал Сигурд. – Мне придётся взять у неё кольцо, и она заподозрит неладное, если я её не поцелую.
– Да я и не ревную! Просто… ты на ощупь остался прежний! Она сразу догадается!
– Ты уверен?
– Полностью, – невесело ухмыльнулся Гуннар. – Найди любой предлог, чтобы к ней не прикасаться, иначе она спросит тебя, почему она не чувствует бороду, которую видит.
– Хорошо, – сказал Сигурд. – Когда я буду у неё, положу между нами меч.
Брюн сидела у входа в шатёр, не обращая внимания на холод, и грызла ногти. Её затея обернулась каким-то дурным сном, пробудиться от которого было невозможно. Разве не была она уверена, что только Сигурд сможет пройти через пламя, окружающее курган? Именно поэтому она без колебаний дала обещание, заранее согласилась выйти замуж за того, кто это сделает. Она заранее приготовилась к тому, что Гуннару это окажется не под силу. Потому что заклятие было таково, что в курган мог войти только один воин на всём свете, и, если Сигурд это сделал, то второго такого быть не могло. Но Гуннар же вошёл! Заклятие ли дало слабину, или тут всё же был подвох? Мог ли Сигурд её обмануть?
Тогда, меньше года назад, он брёл по холмистому берегу Рейна, слегка опьяневший от своего первого подвига и от того, что впервые был один, без чужого надзора. На нём звенели золотые браслеты и ожерелья, рот был всё ещё в крови Регина, которую он не потрудился как следует отмыть. Он чувствовал, что с ним должны происходить необыкновенные вещи, ради которых только он и создан. И потому он не очень-то удивился, когда увидел перед собой курган, окружённый стеной пламени. Регин рассказывал ему, что в курганах бывают сокровища, если там похоронен ярл или конунг, и Сигурд подумал, что ему повезёт, если он найдёт ещё один клад. Как он прошёл сквозь пламя, он не особенно и задумывался. Перед ним оказалась низкая, потемневшая от непогоды дверь, которую он без труда распахнул. Внутрь хлынул солнечный свет.
К огорчению Сигурда, сокровищ там не оказалось – только глиняный кувшин и оловянная чаша. Но вот шлем и оружие погребённого воина, уложенного на кровать в середине кургана, были красивые, и Сигурд решил посмотреть, не сгодятся ли они ему. Того, кто лежал на кровати, видно, похоронили совсем недавно – лица его Сигурд не видел за шлемом с позолоченной маской, но стройные голые ноги ниже доспеха были светлого, не тронутого тлением цвета. Сигурд подошёл и рванул шлем. Он держался крепко; Сигурду пришлось дёрнуть из всех сил. Вначале отлетела маска, открыв лицо – бледное, странное, безбородое, хотя явно не юное. Шлем соскочил с головы лежащего и остался в руках у Сигурда, а из-под шлема развернулась и свесилась на пол чёрная коса – длинная, женская, не мужская.
– Вот так раз, – вслух сказал Сигурд. Ему случалось раз видеть женщин – однажды к ним заходили две знахарки, старая и молодая. Старая приносила мазь для больной поясницы Регина, а молодая хихикала над Сигурдом и давала ему себя щупать за то, что он починил ей заколку. Сигурду захотелось посмотреть, все ли женщины одинаковы. Он потрогал колено лежащей – оно оказалось тёплым. Он заметил, что доспех на ней из бронзовых колечек, нашитых на обыкновенный холст, вынул меч и разрезал его от подола до горловины.
И отпрянул, оробев в одно мгновение, потому что глаза женщины открылись, и она подняла голову. Так он познакомился с Брюн.
Брюн дала клятву, что выйдет замуж только за воина, равного которому не будет – и она же дала клятву выйти за того, кто сумеет пройти через пламя вокруг кургана. Ей казалось, что у неё вот-вот лопнут внутренности. Какое бы решение она ни приняла, она становилась клятвопреступницей. Если она откажет Гуннару, она нарушит клятву, данную людям, если же примет его предложение, то нарушит клятву, которую она давала богам – и Сигурду. Но почему Сигурд так странно себя повёл? Делал вид, будто они незнакомы, когда приезжал с Гуннаром и Хёгни, а потом обмолвился, что он женат на их сестре… Что ж, он теперь конунг, может быть, ему мало одной жены. Но зачем он позволил Гуннару к ней посвататься и даже пройти испытание за него? Да полно, Гуннар ли это был? Нет ли тут какого колдовства – ведь, когда Гуннар был с ней рядом в кургане, от него омерзительно пахло. Но у неё не было доказательств, а все вокруг видели, что сквозь пламя проходил Гуннар.
Бесстыдники, подумала Брюн. Конечно, они её обманули, хотя неясно, как и зачем. Не следовало ей давать колечко и пояс Гуннару, прежде чем она сообразила, что к чему.
Атли пришёл в бешенство, когда она сообщила ему, что не собирается замуж за Гуннара.
– Да ты в своём уме? – закричал он. – Мы только что заключили с ними мир, и ты сама обещала выйти замуж за того, кто пройдёт твоё дурацкое испытание. Конунг Гуннар сделал это, а ты не хочешь держать обещание?
– Я не обещала выйти за конунга Гуннара, – с каменным лицом ответила Брюн. – Я даже не притворялась, будто он мне нравится.
– Нравится, не нравится – мне дела нет, – Атли побагровел. – Поздно теперь играть в разборчивость! Ты соображаешь, в какое положение ты меня поставила?
– Уж не в худшее, чем себя, – спокойно произнесла Брюн. Рядом с красным от злости Атли она казалась жёлтой, как воск, как будто это её кровь прилила к лицу князя. Атли возмутился ещё больше.
– Если я тебя люблю, это ещё не значит, что я должен потакать всем твоим бредовым выдумкам! Когда Гуннар пойдёт на нас со своим неуязвимым приятелем, ты кончишь жизнь не женой, а рабыней на скотном дворе! Потому что ни один мужчина не простит, когда с ним так поступают.
– Что ж, скотный двор не стыднее такого замужества, – сказала Брюн и безжизненно рассмеялась.
– Ну, знаешь! Гуннар Гьюкунг – позорный муж? За кого, в таком случае, ты собралась? Ждёшь змеиного хана на золотом коне?
– Если не судьба, – равнодушно ответила Брюн, – то ни за кого. Лучше останусь у тебя.
По характеру своему Атли отличался упрямством. Во всех других случаях сдержанный и осмотрительный, он зверел, если ему упорно перечили. И если уж какое-то намерение засело ему в голову, он не мог стерпеть сопротивления.