раб, которому его хозяин задирает рубашонку и ставит в позу.
– На, съешь яблоко, – сказал Один. – Хорошие, Фригг только что нарвала.
В том, что человек, выступивший из мрака перед шатром, был Сигурдом, Гудрун не могла сомневаться, несмотря на то, что была близорука и после очередных родов стала видеть ещё хуже. Потому что второго такого не могло быть. Огонь погас, но фигура его была ярко озарена полной луной и как будто сама излучала мягкий рассеянный свет. Несомненно, это был Сигурд, и он смотрел на неё, наклонив голову; его светлые блестящие волосы, волосы божественного конунга, свешивались до локтей, взгляд – лунно-синий, горящий – был ещё пронзительнее, чем когда-либо. Вот только одет он был странно, в одном лёгком плаще на голое тело, и плащ этот был из какой-то невиданной материи, похожей на виссон разве что, но отливающей серебром. При нём был меч на перевязи, но не тот, что положили в его погребальный костёр.
Гудрун хотела закричать, но вместо крика вышло какое-то сдавленное кваканье. Сигурд мгновенно приложил палец к губам.
– Не шуми, – негромко произнёс он, – этот не должен видеть меня.
– Ты? – овладев собой, прошептала Гудрун. – Зачем ты пришёл? Какой ты красивый, красивее, чем раньше…
А вот ты – нет, чуть не сказал Сигурд, но сообразил, что это не к делу. Он едва узнавал Гудрун. Третьи роды и беспокойная жизнь в стане Атли сделали своё дело; из хрупкой девочки с розовыми ушками она превратилась в рыхлую бледную женщину с одутловатым лицом и синяками под глазами. Она приобрела привычку сутулиться, как старуха, и зябко заматываться в платок. Сигурд попытался вспомнить, сколько ей сейчас должно быть лет – девятнадцать, двадцать? Ей можно было дать все тридцать.
– Зачем ты здесь? – повторила Гудрун, тупо глядя на него. – Пришёл полюбоваться, да?
– Не говори глупостей, Гудрун, – Сигурд начал сердиться. – Мне нельзя было приходить не спросившись. Но надо было прийти. Слушай, Гудрун, берегись Атли. Он не успокоится, пока не отомстит твоим братьям. А тогда пойдёт резня…
Видя недоумение на её лице, он поспешил добавить:
– Я на них зла не держу. Мёртвому мне совсем неплохо. Мне щенят жалко, Гудрун. Не хочу подносить их в подарок костлявой.
– Детей он не тронет, – покачала головой Гудрун, – ведь они твои, а он тебя за друга считал…
– Кто его знает, – сквозь зубы проговорил Сигурд, – в них есть Гьюкина кровь, а с Атли явно неладно. Если он начнёт… приступит… тролль его дери.
Он потупился и замолк. Затем заговорил снова.
– Пойми, у него балку сверху снесло из-за Брюн. Он-то не знает, что у нас всё хорошо…
– У вас? – быстро переспросила Гудрун. Сигурд не обратил внимания.
– И на золото он зарится, давно уже. На золото вместе с проклятием, чтоб его. Ой, что тогда начнётся…
Он мрачно глянул на неё сверху вниз, белый в лунном свете.
– Если Атли нагрянет к твоему отцу, всё ещё не так плохо – у ваших есть вероятность его отбить. Но не пускай сюда Хёгни и Гуннара. Даже если кочевники будут тебя в ломтики резать. Не разрешай им приезжать сюда, понятно?
– Ты много хочешь, – со слезами на глазах сказала Гудрун.
– Обещаешь?
– А что мне остаётся?
Она смотрела на него сквозь пелену слёз, в которой луна расплывалась сияющей мутью вокруг его тела.
– Только мне одной всё время держать обещания, – всхлипывая, сказала она. – Ведь ты обещал мне – в день свадьбы – обещал мне, что приедешь за мной из ворот Хель, что мы всегда будем вместе… Забери меня, Сигурд! Забери меня отсюда, убей меня, но забери! Я хочу с тобой!
– Ты же знаешь, что я был пьян, – звонким неприязненным голосом отозвался Сигурд, – да к тому же твоя мать накачала меня приворотным зельем. И я не у Хель. Один взял меня в свою дружину. Разве ты не видишь?
– Вижу, – тоскливо проговорила Гудрун. – И для меня в вашем Асгарде нет места, так?
– В Вальгалле нет других женщин, кроме валькирий, – ответил Сигурд. – А валькирией может стать только та, которая умерла молодой, без страха и любя6.
– Как Брюн?
– Отстань, – буркнул Сигурд. – Времени нет.
Он отстегнул серебряную пряжку на плече и снял плащ. Затем вывернул его наизнанку и снова набросил на себя. Гудрун увидела, как свечение вокруг него потухло. Через мгновение его уже не было видно. Только мрак, шатры гуннов и сопящие лошади на привязи.
– Да, Мышка пыталась нас предупредить, но сделала всё по-бестолковому. Когда Атли нас пригласил в гости, она хотела послать для нас записку, чтобы мы не приезжали. До леса было далеко, а от шатров её ни на шаг не отпускали, ну, она и выдернула колышек от палатки. Палатка упала и накрыла служанок. Эльфрида, готская наложница, стала дознаваться и проследила, как Мышка вырезает руны на колышке. Естественно, она донесла Атли. Князь велел ей не поднимать бучу, а сделать вид, будто она хочет помочь переправить письмо. По-ихнему, мол, писать умеешь? Вот и отлично. Девица построгала кое-где ножом и нацарапала поверх приглашение, будто бы от Мышки…
Ещё позавчера Гудрун думала, что несчастнее, чем она уже была, быть невозможно, – овдовевшая, против воли выданная замуж за гунна, опозоренная, униженная, презираемая даже служанками, на положении скорее наложницы, чем жены, – но прошедший день так же безжалостно врезал в её сердце свои поправки, как Эльфрида в её письмо. Теперь она полжизни отдала бы, чтобы вернуться на два дня назад. Но даже богам не под силу развернуть движение времени.
На неё никто не обращал внимания, она была вольна делать, что хотела, но нежданный покой её не радовал. У ног её была яма, пахнущая мокрой землёй после дождя, и, стоило чуть опустить глаза, внизу, в месиве из грязи и полудохлых гадюк, можно было увидеть голый труп её брата со связанными руками, притянутыми к шесту перед ним. Тело его было в кровоподтёках от укусов змей, побелевшая босая нога ещё упиралась в забрызганную грязью арфу. Это Гудрун бросила ему арфу; она наткнулась на него вчера вечером, когда её наконец выпустили из палатки. У неё потемнело в глазах, когда она увидела его в яме. Мстительный Атли спалил ему волосы и бороду. Его била дрожь; он судорожно сжимался, стараясь не коснуться змей, которых для этих целей ловили по всем окрестным лесам. Увидев Гудрун, он забился, начал умолять, чтобы она достала ему арфу. Откуда Атли узнал, что Гуннар с детства боялся змей? Для того он и выучил когда-то змеиное заклинание. Арфу она украла у одного гота. Пальцами ноги Гуннар принялся подбирать мотив змеиного заклинания, и ему почти это удалось, когда ступню свело судорогой. Он умер на рассвете, на глазах у его Мышки. Второй её брат лежал на земле в дальнем конце ставки, распластанный в мутной луже, и красная от крови дождевая вода стояла в его выпотрошенной грудной клетке.
Гудрун казалось, что она теряет рассудок. Она постояла над ямой, поболтала ногой над пустотой. Гуннара ей было не вытащить, у неё не хватило бы сил, и змей она боялась до икоты. Только тут до неё стало доходить, на что обрёк её Атли. Он предоставил ей заниматься похоронами в одиночку. У неё закружилась голова, она отошла от края ямы и села на землю.
– Я не глупая, нет, я не глупая, – твердила она себе, скручивая в жгут концы платка. – Я знаю, как надо. Настоящих похорон не выйдет, но от стыда я их уберегу.
Отчаяние разбудило в ней находчивость, какой прежде она сама в себе не подозревала. Она знала, что она сделает. Она перетащит сюда Хёгни и столкнёт его в эту же яму, а потом засыплет обоих землёй и разведёт погребальный костёр сверху – так иногда делали в старину, она слышала. Одеть их не получится, но она выпросит у Атли их вещи, хотя бы немного, и бросит их в костёр. Он согласится, конечно, отдать ей зелёную куртку Хёгни, думала Гудрун, ведь она ему будет мала в проймах, и потом, Атли не носит зелёного.
Вчера она сидела в палатке под надзором рабынь и не понимала, почему её не выпускают. Неопределённость её тревожила. Она бралась несколько раз за шитьё, роняла ножницы, перепутала нитки. Всё изменилось в одночасье. В палатку шагнул гунн из ближайшего окружения Атли, поставил на ковёр сундучок и что-то сказал рабыням повелительным тоном.
– Переоденься, – перевела Эльфрида. – Князь требует тебя к себе. Твои братья не хотят вести переговоры, пока не увидят тебя живой и здоровой.
В сундучке оказалось новое чистое платье и золотые украшения. Всё это вселило в Гудрун ещё большую тревогу. Скрутив её волосы так, что у неё слёзы брызнули из глаз, Эльфрида тихо сказала:
– Значит, так. Говоришь, что у тебя всё хорошо. Что у тебя двое детей и ты счастлива. Больше ни слова. Брякнешь лишнее – князь тебя пропустит через пятьдесят своих молодцов, и братики не узнают ничего.
Её повели между шатров. Две рабыни крепко держали её под локти и отпустили только тогда, когда они приблизились к кострам, над которыми кипели котлы и тянуло паром от варёной конины. За кострами и за суетой слуг Гудрун разглядела лужайку, застеленную коврами и подушками. Сомнений быть не могло – там расположились Гуннар и Хёгни со своей дружиной, а Атли и гуннская знать напротив них. Гудрун невольно ускорила шаг, но Эльфрида крепко ухватила её за пояс.
– Некуда тебе торопиться, – шикнула она.
Атли злился. Фризские конунги напрочь отказались от приёма в его лучшем шатре – там не помещалась их дружина, а садиться обедать без дружины они не привыкли и, по их словам, это было просто неприличием. Замысел захватить их незащищёнными провалился. Конечно, гуннов много, и вырваться гостям всё равно не удастся, но у него вовсе не вызывало восторга то, что придётся рискнуть несколькими десятками, может быть, даже сотней своих людей. Атли знал, что эти северяне с нежной белой кожей и длинными волосами, навешивающие на себя золотые ожерелья и умывающиеся по утрам тёплой водой, в бою рубятся до последнего вздоха, и численное превосходство их пугает не больше, чем летний дождик. Что ж, кое-кому из моих придётся переселиться в курган, подумал он. Месть есть месть, ничего не поделаешь.