– Эк и занесло вас на Монмартр, Мартышкин! – воскликнет читатель. – Может быть, всё-таки расскажете, каким образом вы встретились с Сигурдом, Одином и всеми остальными?
Терпение, только терпение. Во всяком эпосе делаются перебивы и отступления, а иногда приходится рассказать целую историю, чтобы было понятно, о чём пойдёт речь дальше.
Прислонившись спиной к шершавому стволу Иггдрасиля, Один промывал слюной выбитый глаз. Саднящая боль в глазнице всегда появлялась у него перед надвигающейся опасностью. Предстояла битва, но где и с кем, он ещё не знал. Обычно боль ему унимала верная Фригг, лизавшая рану, пока ему не становилось легче; но сейчас ему хотелось побыть наедине с самим собой, пока он не узнает, что случилось в других мирах.
Однако уединиться ему не удалось. Он услышал приближавшиеся к нему тяжёлые шаги, и ему пришлось поднять голову. Это был Тор – косматый, огненно-рыжий, огромный, как медведь. Тор не задумывался долго над приветствиями; ему проще было дёрнуть за волосы или ткнуть пальцем под рёбра, чем придумать, что произнести. При этом он совершенно не соизмерял свои силы. К счастью, Один увидел его вовремя и мог теперь просто обменяться с ним взглядами. И хорошо, потому что на Торе был волшебный пояс, удесятерявший его силу.
– Ну? – спросил Тор, подходя к нему. Золотой свет Асгарда пронизывал его рыжую гриву, блестящий пояс с трудом держался на его почти квадратном туловище, сползая на бёдра. Не всякий мог догадаться, что, несмотря на устрашающий вид, Тор – само добродушие и боевой молот, который держал сейчас в руке, захватил с собой просто так, из привычки не расставаться с оружием.
– Жду Локи, – ответил Один, не двигаясь с места. Он сидел на своём синем плаще, расстеленном между корнями ясеня, копьё лежало рядом с ним. – Как только он выяснит, что к чему, он прилетит.
– А, – сказал Тор и поскрёб короткую рыжую бороду. – Ты сдал. – прибавил он чуть погодя.
– Сам знаю, – мрачно сказал Один, выдернув седой волос у себя на руке и поднеся его к глазам. – Молодильные яблоки на меня плохо действуют.
– Не-е, – мотнул головой Тор. – Я не про то.
Как ни туго он соображал, от него не могло укрыться, что между девятью мирами делается что-то не то. Он положил молот и пристроился на узловатом корне дерева напротив Одина.
– Понимаешь, – сказал Один, глядя вниз, на пробивающийся из-под корней источник, – получается всё невероятно нелепо. У людей кончается Мёд Поэзии, который я сам им когда-то обязался давать. И я ничего сделать не могу.
– Ты же в Мидгарде бываешь. Так отвези.
Один подавил вздох досады. Тор никогда не имел дела с поэзией и слабо представлял себе, сколько трудностей с этим связано.
– Я больше не могу этого, Тор, – проговорил он. – Мёд Поэзии – не бочка с селёдкой, которую можно доставить куда угодно. Его нельзя отдать тем, кто сам этого не хочет. Они не могут меня позвать, потому что не верят. Ни в меня, ни в Мёд Поэзии, которого у них осталось так мало, что большинство уже считает его выдумкой.
Тор не мог придумать, что сказать, и некоторое время сидел молча. Потом произнёс:
– Глаз болит? Тебе поплевать?
Один прикрыл рукой покрасневшую, опухшую по краям глазницу.
– Нет. Не глаз.
– А что болит?
– Всё… Не знаю, что.
Он посмотрел вверх, на тёмный потрескавшийся ствол дерева, и взгляд его наткнулся на полузатянувшуюся выбоину. Пальцы невольно ощупали середину груди, где была глубокая вмятина того же размера. Ровно того же, на толщину его копья, которым он пригвоздил себя к дереву и провисел на нём девять дней, домогаясь мудрости. «А толку-то?» – подумал Один, разглядывая шрам.
Дуновение ветра скользнуло по головам обоих, и на песок спрыгнул Локи в своей крылатой обуви. Был он столь же рыжий, как Тор, но без бороды и усов, тело у него было гибкое и безволосое. Блеснув раскосыми ореховыми глазами, он поинтересовался:
– Собрание асов?
– Наконец-то, – недовольно сказал Один, надеясь, что не видно, как он извёлся в ожидании вестей. – Что у тебя там?
– Хоть бы побрился, – Локи окинул его взглядом, – смотреть тошно.
– Давай, выкладывай, – засмеялся Один. Таков уж был Локи, вспыльчивый, смешливый циник и выскочка, от которого они немало натерпелись, но без которого туго пришлось бы всем девяти мирам. Чего уже только с ним не делали в Асгарде – но всякий раз приходилось его прощать, потому что в трудную минуту без него было не обойтись.
– В Мидгарде остался всего один кувшин Мёда Поэзии, – сообщил Локи. – Он был у франков, и их конунги тряслись за него, как за золото. Но сам понимаешь, результат был обратный. Появилось слишком много желающих хлебнуть.
Один слушал, охватив колени руками.
– Недавно англы отправились в поход против них, захватили часть Большой Земли и унесли с собой кувшин. Видимо, они подняли слишком много шума, отбивая его у франков, потому что о кувшине прознали в Утгарде. Великаны решили воспользоваться случаем, раз уж он подвернулся, и теперь осаждают остров англов.
– Великаны высадились в Мидгарде? – хрипло спросил Один. Локи ухмыльнулся.
– Именно это я и хотел сказать.
– Так чего же мы ждём! – Тор вскочил на ноги, сжимая в руке молот. – Надо разобраться!
– Долго они продержатся? – спросил Один.
– Вряд ли. Конунг Хенрик уже потерял половину войска. Он хотел заманить великанов в болото, но чуть не утонул там сам.
– Сколько мне брать с собой воинов?
– Пятисот хватит. Главное, чтобы не забыли стать невидимыми. Тор с тобой едет?
– А то! – возмутился Тор. Локи придирчиво глянул на него.
– Я бы посоветовал тебе сходить к Хильде за плащом-невидимкой.
– Ещё чего, биться в плаще? – воскликнул Тор. – Да я в нём размахнуться не смогу!
– Привыкнешь, – заметил Локи. – Нельзя, чтобы они тебя увидели. Кстати, ты знаешь, в каком виде теперь сражаются люди в Мидгарде? Завёрнутыми в листы железа с ног до головы.
– Да ну? – потрясённо переспросил Тор, очевидно, представив себя целиком втиснутым в железные латы – он и без них-то не отличался точностью движений.
– Никого не должны увидеть, – повторил Локи. – Люди сейчас нервные пошли и всё, что непохоже на них, принимают за злых духов. Да и великанов лучше застать врасплох.
– Пошли, Тор, – сказал Один, надевая плащ. – Соберём дружину.
– Позовите, если понадоблюсь, – фыркнул Локи, – может, поджечь чего?
Он сжал кулак, потом раскрыл ладонь, в которой вспыхнул яркий язычок пламени.
– Надо будет – позовём, – обронил Один. Локи погасил огонь.
– Ну, как хотите, – отозвался он, обмакнул палец в источник и слизал капли. Тор двинулся в его сторону.
– Эй, эй! Тебе нельзя отсюда пить – Мимир прибьёт!
– Вот так всегда, – кисло произнёс Локи, – в Вальгаллу меня не пускают, Мёд Поэзии мне пить нельзя, а как за чем-то куда-то сгонять, так сразу Локи!
– Постой, – обернулся Один, – ты ведь без плаща. Как они тебя не увидели? Ты превратился в кого-нибудь?
– Ага, в хорька, – кивнул Локи, – вот только разуться пришлось, а босиком не полетаешь. Потому и так долго…
– Вот что. Ты сейчас полетишь с нами и превратишься в орла. Будешь следить сверху за полем сражения. Если великаны всё-таки доберутся до кувшина, постарайся его перехватить.
Здесь автор вынужден оставить своих героев просто потому, что дальнейшее он услышал не от Одина, а от Сигурда и отчасти Хёгни. Согласитесь, склеивать вместе два совершенно разных рассказа никуда не годится. Для связи между ними достаточно сказать, что события развернулись совсем не так, как ожидал Один. Бывает так, что не помогают ни храбрость, ни перевес в силе, ни сама победа – в дело вмешивается судьба. Судьба распорядилась по-своему; и полтысячи лет спустя ей вздумалось повторить нечто подобное. Я никогда не смог бы рассказать вам обо всём этом, если бы однажды Один не потерял свой сигнальный рог.
Случалось ли вам когда-нибудь в лунную ночь посмотреть вверх и ощутить чьё-то присутствие? Слышали ли вы лёгкий шелест и ветерок над головой? Уверен, что с вами это случалось хотя бы раз в жизни. Можете мне поверить – над вами пролетела Дикая Охота. В последнее время они предпочитают быть невидимыми.
Моя диссертация называлась «Средневековые и ренессансные теории вдохновения». После долгого перерыва работа пошла легко, я уже перевалил за середину и, устав отбиваться от коллег, зазывавших меня на всевозможные новогодние увеселения, попросту сбежал от них с ноутбуком под мышкой на дачу моей тётки. Зима выдалась снежная, и тётя Лена решила остаться на праздники в городе, с внуками. Меня она тоже хотела отговорить, но я вымолил я неё ключи. Единственная живая душа, которая сопровождала меня, это Барсик. Я постеснялся нагружать им кого-либо из родственников и знакомых, да и не доверю я своего полосатого друга очумелым после новогодних празднеств горожанам. Итак, было решено – Барсика я сунул в сумку на левом боку (он как раз весил столько же, сколько ноутбук на правом).
Дача располагалась на самой окраине посёлка, густой еловый лес подступал к ней вплотную. Есть ещё в Подмосковье такие медвежьи углы, где никто вам не помешает (только не спрашивайте, где). То есть не совсем медвежьи – электричество на дачу провели несколько лет назад. Я не стал включать слабенький нагреватель и вместо этого протопил как следует печку – у меня это даже получилось. Барсик получил свою порцию «Вискаса» и пристроился к печке, я же, наскоро глотнув чаю с бутербродом, развернул ноутбук и принялся за главу о Снорри Стурлусоне, теоретике скальдического стиха, жившем в эпоху заката древнегерманской поэзии. Работа продвигалась семимильными шагами – кто никогда не занимался научными исследованиями, не поймёт, что это такое. Я довёл до конца рассуждение о том, что кеннинги никак не могли быть созданы тем аналитическим путём, которым Снорри их расшифровывает и рекомендует к употреблению – посмотрел на часы и увидел, что время уже далеко за полночь. Не переутомиться бы, спохватился я. Я закрыл ноутбук и поставил чайник на плитку, решив продолжить работу завтра.