А тут дети сидели кружком и держали друг друга за руки. Они сидели по росту, чуть покачиваясь вперед-назад; и Анне казалось, что по этой живой цепочке пробегает какая-то волна. А еще ей казалось, что их контуры чуть пульсировали.
Одним из звеньев цепочки – строго по росту – была Василина. Она тоже покачивалась – чуть не в такт, но постепенно входя в ритм. И она тоже чуть пульсировала.
Коля Дмитриев повернул голову к Анне. Его глаза были пусты. И в них тоже что-то пульсировало.
Он поднял руку, разорвав цепь, и поманил Анну. Пульсация затихла.
Анна помялась, не зная, стоит ли присоединяться к этой игре.
Коля поманил снова – на этот раз настойчиво и несколько раздраженно.
Анна послушно села на пол и взяла его за руку. С другой стороны за ее пальцы крепко ухватился маленький Кристиан.
Контуры детей вспыхнули, запульсировали с прежней мощью – и она провалилась в водоворот видений. На этот раз со звуком.
Сначала ее оглушили крики. Громкие, резкие, злые:
– Дура! Тварь! Ничего не умеешь! Даже улыбнуться правильно не можешь!
Знакомый голос. Очень знакомый. Тот самый, что недавно умильно ворковал, расхваливая дочь.
– Встань прямо! Где опять платье испачкала? Ты знаешь, сколько оно стоит? Ты сама хоть копейку в дом принесла?
Крики, крики, крики – как удары кувалдой по голове.
– Опять все провалила, мразь! Такой шанс был! Реклама сока! Могла бы быть как та девочка – «налей и отойди», понимаешь? Сначала реклама, а потом кино! «Ералаш» хотя бы! Дура! Неужели не могла три слова запомнить!
Удары словами – и удары руками. По ногам, спине, животу. Только не по лицу. Потому что лицо надо беречь. Лицо – это инструмент.
– Сколько можно жрать? Корова жирная! Тебя только в рекламе свиноферм снимать! Положи конфету обратно, я сказала! Она не для тебя, а для папы!
И тут же – резкая вспышка света в глаза. И щелчок затвора фотокамеры. И еще, и еще, и еще…
И снова – подзатыльник. И крики. Что жирная неудачница. Что столько денег вбухали. Что сколько можно проваливать кастинги. Что один пройденный из трех – это провал, провал, провал, другие дети заберут все плюшки. Что значит «что такое плюшки»? Заткнись, заткнись, заткнись!
А потом – боль. И белая простыня, закапанная кровью. И бормотание отца, что ничего страшного, что надо потерпеть, что будет немного неприятно, а потом жир исчезнет. Мы его высосем через маленькую трубочку с иголочкой. Вот, смотри, Василина: это белесое, желтоватое, с алыми прожилками – твой жир. А вот, если бы ты заработала больше денежек, мы бы сходили к дяде доктору – и ты вообще бы ничего не почувствовала. А так папе с мамой самим приходится твой жир отсасывать…
Анна словно видела это воочию. Холодный берег – стылый даже в июле, когда город плавится от жары. Мокрый тяжелый песок – который давит на грудь, стискивает все тело, словно камень. Ты не умерла сразу, маленькая Василина, нет. Ты просто потеряла сознание, впала в кому – в долгий сон, так похожий на смерть. Если бы родители вызвали врача, а не полагались на кустарные методы – поднести зеркальце ко рту, чтобы уловить дыхание, приложить ухо к груди, чтобы прослушать сердце, – если бы они только вызвали врача… Достаточно было всего лишь опытного взгляда, чтобы понять – спасти еще можно. Да, не сразу, но ты бы пришла в себя. Ты бы выжила. Но с карьерой модели было бы покончено. А для родителей это все равно что смерть…
В какой момент произошло это роковое изменение в их мыслях? Когда они вместо ребенка – любимого, холимого и лелеемого ребенка – увидели машину для производства денег и славы? Когда какая-то старушка, заглянув в коляску, умильно проворковала: «Какая принцессочка растет»? Когда какой-то прохожий вежливо ляпнул: «Ах, какая красавица, вся в маму», – одновременно и польстив и заронив в душу семена тщеславия, которые дали уродливые ядовитые всходы?
Впрочем, что теперь задаваться этим вопросом и искать виновных. Тысячам, десяткам, сотням тысяч родителей говорят, что их дети похожи на принцесс и ангелочков, прочат им карьеры моделей и актеров – просто так, походя, как комплимент, даже не задумываясь о смысле этих слов. Но лишь единицы превращают детей в рабов своей мечты.
Кому-то везет, да, – если это вообще можно назвать везением: разрушенное детство, потерянное время и никаких перспектив. Красивые дети не всегда вырастают в красивых взрослых. Не все выдерживают пристальное внимание к себе и большие шальные деньги. Не все умеют жить в обществе. Не все ускользают из поля зрения педофилов… Назвать ли это везением? Или оно находится на одной чаше весов с холодным и тяжелым песком?
Поняли ли они вообще, что убили своего ребенка? Или ощутили расстройство от потери перспективного, хоть и немного ущербного продукта? Как быстро они привыкли к новой «Василине» – Юле Мальцевой? Как они ее нашли – случайно встретили на улице или целенаправленно искали, увидев на сайте фотографию пропавшего ребенка с похожим лицом? Как вообще они уговорили потерявшуюся девочку прийти к ним, принять новое имя и покорно следовать правилам новой игры? Неужели всесокрушающая, неукротимая деспотичная воля парализовала и эту малышку? Юле повезло, что она оказалась похожа на Василину – и поэтому не пропала бесследно на улице, не утонула в реке, не попала в лапы какого-нибудь педофила… Но как быстро кончилось бы это везение – в тот момент, когда родители Василины разочаровались бы и в этом «продукте»? И на далеком песчаном берегу появилось бы уже две могилы, а соседи судачили бы о том, что несчастная Василинка пропадает уже второй раз за год? Но как бы они справились с тем, что дети растут и все сложнее найти похожего?
Она зашла в Интернет, открыла почтовый сервер. Нашла письмо от Егора с координатами родителей Василины. Скопировала его адрес. Вышла из своего аккаунта, создала новый: ann1938094 – простой набор цифр, ничего не значащий, все равно этот адрес будет использован единственный раз. Она даже не стала запоминать пароль – так, вразброс ткнула десять клавиш. Создала новое письмо на адрес Егора. В тело письма вставила ссылку на фотографию Юли Мальцевой. Затем – фото Василины. И координаты могилы в дюнах.
Отправила.
У Егора лицо умного человека. Немного похожего на маньяка, но все-таки умного. Он поймет. А не поймет – напишем еще и еще. С новых почтовых адресов. С ай-пи в ЮАР, Мексике или Гренландии. Журналисту проще общаться с полицией – кому какое дело, как к нему приходит информация, если она помогает раскрыть преступление, не так ли?
– Спасибо, Лео, – сказала она Золотому Мальчику.
Тот улыбнулся, встряхиваясь – словно освобождаясь от всех протонов, электронов, нейтронов, квантовых частиц, через которые, как через водную взвесь, он двигался в поисках нужного ай-пи. Золотая пыль повисла в воздухе.
– Terra Incognita, – сказал он, ослепительно улыбаясь.
Возможно, Америка. Или Индия. Или Япония. Половина земного шара скрывалась в его время под этим кратким названием. Он не любил изучать географию. Он предпочитал, чтобы физический мир оставался для него огромной терра инкогнита.
– Спасибо, – повторила она. – Спасибо и тебе, Кристиан.
Маленький гений отмахнулся, исследуя с карандашом Британнику. Толстый том уверенно лежал у него на коленях.
Они пришли на берег спустя неделю. Ветер гонял сухой колючий песок. Грозовые тучи прижимались к самой воде, словно пытаясь близоруко разглядеть свои отражения.
Анна уже знала, что произошло, – об этом шумели все новости и судачили бабки на лавочках. Юля Мальцева вернулась в свою родную семью, родители Василины Казаниной – под следствием, обвиненные в убийстве дочери и похищении ребенка.
Она дала точные координаты – и, несмотря на то что все это место вокруг них искатали бульдозерами и вытоптали ногами, – остальной берег остался нетронутым.
Разрытая яма на глади песка зияла свежей раной, незаживающей мокнущей язвой. На дне ее скопилась вода.
Призраки могут отражаться в воде из могилы – это единственная для них возможность увидеть себя. Анна когда-то специально ходила в дождь на ближайшие кладбища и возвращалась с полными ведрами. Разливала по блюдечкам – и оставляла детям около кроватей.
Сейчас рядом с Анной в воде отражалась Василина – худенькая, бледная, с синяками под глазами.
– Тебя, наверное, уже похоронили, – сказала Анна. – Как надо. По-правильному. Хочешь, сходим и туда?
Василина промолчала.
А потом раскрыла рот – и из него хлынул песок. Он падал и падал сплошным ручьем, лился плотной коричнево-соломенной волной – пока не заполнил всю яму.
Василина кашлянула, выплевывая последнюю песчинку.
– Хочу, – сказала она неожиданно чистым голосом.
И взяла Анну за указательный палец.
Обитатели седьмого и девятого этажей Общаги настороженно прислушивались к тому, что происходило на восьмом. Там шуршало, звенело и иногда даже булькало.
Мертвые дети с упоением исследовали себя.
Маленькая Василина с ее искренней, свежей, как кровоточащая рана, трагедией всколыхнула их, пробудила из многолетнего – а то и многовекового! – сна. Как бабочки, слишком долго засидевшиеся в коконе, они расправляли мятые крылышки и учились летать.
Кристиан активно набивал себе рейтинг на Пикабу, Лео подглядывал за личной жизнью семьи Кардашьян, Джонбенет Рэмси заполняла резюме на вакансию консультанта в «Космополитене».
Их жизнь продолжалась.
Пусть даже они и были мертвы.
А у себя в комнате, в одной из множества коммуналок на Московском проспекте, фотограф Егор стер в фотошопе с лица на фото слои макияжа, прогнал изображение через FindFace – и теперь молча смотрел на результаты выдачи. Они показывали совпадения в 98 %, да, но на страницу в Википедии.
Которая гласила:
«Энн Салливан (Энни Салливан, Джоанна Мэнсфилд Салливан Мэйси, англ. Anne Sullivan); 14 апреля 1866 – 20 октября 1936)…»