о процент брака в его работе зашкаливал. Скрикс не помнил, чтобы кто-нибудь выигрывал, имея на руках карты Виртюка.
Всего существовало двадцать видов карт. Большинство названий говорили сами за себя: «Рождение», «Боль», «Катарсис», «Наслаждение», «Любовь», «Горе» и «Радость»… ну и в самом конце – высшая игровая единица «Смерть». Подобно игре в покер, карты образовывали различные комбинации той или иной силы. Чем больше выложенных на стол карт-фотографий относилось к жизни одного человека, тем сильнее была комбинация.
Теперь Скрикс понимал, зачем расчетливый игроман Гольденбрунер одновременно подослал Лизе Комаровой и фотографа и убийцу. В коллекции мессира явно уже имелись карты, связанные с жизнью этой девушки, и он хотел составить невероятную по своей силе комбинацию, увенчав ее картой смерти первой категории – шестьсот шестьдесят шесть баллов из шестисот шестидесяти шести возможных.
«Сколько карт Лизы уже собрано Гольденбрунером? Что, если он каким-то образом ухитрился завладеть всеми девятнадцатью? Звучит безумно, но почему бы и нет? В таком случае до полного комплекта недостает всего одной…» – с этими мыслями Скрикс перешел в дальнюю половину комнаты, где на агрегате лежал тот самый курьерский пакет, который обронила убегающая Лиза. Фотограф подобрал его и, принеся домой, сразу же спрятал за занавеской. Скрикс не хотел, чтобы бандероль попадалась на глаза Хорсу, а в том, что Хорс явится, особо сомневаться не приходилось. Содержимое бандероли Скрикса не интересовало. С пакетом под мышкой фотограф вышел из комнаты. Спустившись в холл, он подошел к телефонной стойке. Собственного телефона у фотографа не было, поэтому, если возникала потребность, он пользовался общественным.
Скрикс положил пакет перед собой на полочку (так, чтобы видеть реквизиты), затем поднял трубку и начал набирать номер…
VI
Был уже одиннадцатый час вечера, когда в комнату фотографа снова постучали – робко и тихо, будто спрашивая: «Есть кто дома? Если нет, то я, пожалуй, пойду».
Скрикс медленно перевел взгляд со стены на дверь, вытер о себя вспотевшие ладони и пошел открывать.
На пороге стояла Лиза Комарова. Девушка нерешительно переминалась с ноги на ногу. Те же сандалии, джинсы, та же льняная туника и плетеные браслеты на тонких запястьях, вот только на голове появилась безразмерная кепка, одетая задом наперед, и выражение лица тоже изменилось – стало настороженным, как у маленького лесного зверька, почуявшего запах лисьей норы.
– Извините, что так поздно. Это вы Николай?
– Я. Заходите.
Скрикс посторонился, но входить гостья не спешила, продолжая мяться у входа.
– Мне звонил какой-то человек…
– Да, Валерий Николаевич, мой знакомый.
– Он сказал, что вы нашли пакет с документами. Это, видимо, тот самый пакет, который я потеряла на Галерной улице.
– Вы не узнаете меня, Елизавета? – спросил Скрикс, пристально глядя ей в глаза. – Это ведь я фотографировал вас, когда вы бросили пакет и бежали от убийцы.
– Убийцы? Какого еще убийцы? – Лиза напряглась и сразу как-то вся сжалась, в глазах ее читалось недоверие. – Какой-то дегенерат просто хотел меня напугать, сунул в лицо вонючую куриную лапу… Что ж, у него это отлично получилось. Орала я громко, бежала быстро.
– Хорошо, пусть будет куриная лапа, – кивнул фотограф. – Может, вы все-таки войдете?
– А может, вы просто отдадите мне мой пакет? – попросила Лиза. – Времени много, а мне домой. Если начальник узнает, что я его потеряла, то мне конец. Одним увольнением не отделаюсь. Отдайте мне пакет, Николай, пожалуйста.
– Держите, – Скрикс взял с кровати бандероль и протянул девушке.
– Спасибо, – Лиза сразу же прижала пакет к груди, словно боясь снова его потерять. – Я пойду. Извините, но мне нечем вас отблагодарить.
– Вы можете войти, – сказал Скрикс.
– Я пойду. До свидания.
Развернувшись, она заспешила по коридору. Фотограф закрыл дверь и в течение часа снова смотрел на стену.
Потом он бросил взгляд на часы, решил, что времени прошло достаточно, и вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Скрикс прошел один пустой коридор, затем второй и третий… Девушку он нашел в туалете. Лиза Комарова забралась с ногами на подоконник: она сидела, обхватив колени руками, и плакала. Вся ломкая, тоненькая фигурка ее при этом дрожала как осиновый лист. Окно было забрано решеткой. Там, в фиолетовом сумраке, словно гигантские синие киты, медленно проплывали облака.
Услышав стук шагов по кафельной плитке, Лиза повернула голову.
– Я не могу найти выход, – сказала она, проведя кулаком по мокрой щеке, и большие глаза ее смотрели по-детски жалобно. – Я заблудилась. Лифт не вызывается, телефон не ловит… Что это за место?
– Пойдем, Лиза, – тихо произнес фотограф. – Не надо меня бояться. Здесь ты в безопасности. Это всего лишь общежитие, и здесь живут… люди.
Скрикс не сказал, что, сколько ни броди по коридорам, никого из так называемых «людей» не встретишь. Стучать в запертые двери номеров, дергать дверные ручки и даже кричать, пусть даже и на разрыв голосовых связок, – бессмысленно и бесполезно. Нет здесь никаких других жильцов, нет здесь никаких других комнат; вернее, они есть, но сейчас они так же далеко, как Венера, Марс или Плутон. Весь этот мрачный, унылый, с облезлыми стенами лабиринт, с коридорами, лестницами, бутафорскими дверями и аварийным санузлом, на плане общежития выглядит как стандартная комната под таким-то номером и расположенная на таком-то этаже, и то, что внутри она больше, чем снаружи, – так этим в Старой Общаге никого не удивишь. Все здесь умело приспосабливалось под вкусы и потребности постояльцев, а Скрикс любил темноту, обожал сырость, как будто в прошлой жизни он был мокрицей и шевелил усищами среди сочащихся влагой труб и ржавых вентилей.
Убаюкивающе-мирно журчала вода в протекающих унитазах. Рыжие разводы на потолке казались полотном художника-абстракциониста или причудливой картой края озер и рек, закольцованного горными хребтами.
– Кто вы? – спросила девушка.
– Я тот, кто хочет тебя спасти. Я твой друг.
– Я не понимаю вас. Выпустите меня! – взмолилась она, а затем произнесла одними губами: – По-жа-луй-ста…
– Нельзя, – покачал головой фотограф. – Я выведу тебя отсюда, Лиза, но завтра.
Девушка едва заметно вздрогнула. Скрикс помолчал, покусал задумчиво губы, потом добавил:
– Быть может, ты голодная? Я попрошу, чтобы принесли ужин.
Лиза медленно, одну за другой, спустила ноги вниз и подняла с пола многострадальный курьерский пакет.
– Я так устала, что мне уже все равно… – пробормотала она.
– Я постелю тебе матрас, – сказал Скрикс. – Но для начала ты выслушаешь от меня много странных вещей. И выслушаешь очень внимательно.
Елизавета Комарова равнодушно пожала плечами и отправилась за своим проводником. Несколько раз она останавливалась, бегло, с отчаянием в глазах оглядывалась по сторонам, потом нервно сглатывала и, ускорив шаг, догоняла ушедшего вперед фотографа.
VII
Блуждания по коридорам Старой Общаги в какой-то степени подготовили девушку ко всему, даже самому невероятному, размазав границу между реальностью и фантасмагорией, подобно напитанной влагой губке, если провести ею по тонко написанной акварели. Для начала Скрикс показал Лизе фотографии на стене. Пока девушка приходила в себя, фотограф сидел рядом с ней на кровати и монотонным голосом рассказывал о своей работе, картах, Потайном клубе, чудовище Хорсе и мессире Гольденбрунере, который не успокоится до тех пор, пока не прикончит Лизу, чтобы заполучить в свою коллекцию фотографию ее последнего вздоха. Не поверить ему было уже невозможно – фотографии Скрикса были более чем убедительны: ни один обычный фотограф такое никогда в жизни не снимет.
Лиза встала с кровати и еще раз посмотрела на стену. Мертвецы на снимках: спокойные и кривляющиеся, с глазами выпученными и полузакрытыми, мужчины и женщины, старики и дети – словно приглашали ее к себе, зазывая в свой жуткий потусторонний клуб.
– Николай…
– Да, Лиза.
– Почему вы меня спасли… там, на Галерной? Почему теперь заманили сюда? Только не говорите, что из жалости. Я не поверю.
– Даже рыбак может иногда отпустить пойманную рыбу, – Скрикс говорил медленно, с расстановкой, словно пробуя каждое произнесенное слово на вес. – Думай не о том, хочу я тебя спасти или нет, и не о том, испытываю ли я жалость. Ты лучше вообще ни о чем не думай, Лиза, просто знай – я тебя спасаю, и совершенно не важно зачем.
Мотнув головой, словно вытряхивая из нее назойливые образы или мысли, Лиза отвернулась от стены и обратила взгляд на Скрикса:
– И все-таки вы подлец, Николай.
– Я фотограф, – безэмоционально ответствовал Скрикс.
– Нет, – Лиза сдула в сторону выбившуюся из прически прядь волос. – Вы подлец. В первую очередь подлец, а уж потом фотограф.
В дверь постучали. Старушка в белом чепчике прикатила на тележке ужин. Молча удалилась.
– Скажите, Николай… – произнесла Лиза, критически осматривая лежащую на тарелке говядину, – что это за странное свечение в верхнем правом углу на каждой из фотографий? Брак, засветка?
– Нет, – Скрикс отложил в сторону надкушенный кекс. – Это называется асфоделус. Я говорил тебе, что карты одного вида имеют разную категорию?
– Да.
– В обычных игральных картах такого нет. Например, король пик равен королю червей, а дама бубен равна даме крестей. В нашей игре, Лиза, все по-другому. Победит тот король или та дама, у кого выше уровень асфоделуса. Асфоделус определяет количество баллов или же, если говорить проще, силу данный карты. По количеству баллов карты для удобства разделены на десять категорий, и максимальный балл, который может получить карта, – шестьсот шестьдесят шесть.
– Красивая цифра… – заметила Лиза. – Какое-то сборище сатанистов этот ваш Потайный клуб. Но я не совсем поняла, что такое асфоделус? Можете объяснить на пальцах?