– Нам туда! – Он не знал, куда бежать, но доверял инстинктам, как и всегда в случае с Общагой.
Если надо – Общага сама найдет его. А если не захочет, то он может бегать по городу бесконечно.
Нырнули в проулок, из него в арку, мимо трехэтажных домиков с высокими черными окнами, далее – к старым полуразвалившимся зданиям, за забор, в глубину бывшего завода.
За спиной раздался хрип, потом – рев. Что-то человеческое, обрывки фраз: «Не уйдете!», «Я вас…», «Остановитесь!»
Катя бежала на удивление быстро, а вот Ярик задыхался. Сердце бесновалось, в горле пересохло и жгло. Он почувствовал, что заплетаются ноги, в следующую секунду оступился и едва не упал. Тут же на него что-то набросилось, подмяло под себя, впилось когтями в плечи, раздирая одежду.
Ярик закричал от боли. В ноздри впился запах мокрой паленой шерсти. Прямо перед лицом возникло лицо Эльдара, все в шрамах и струпьях. Из приплюснутого носа капала вязкая жидкость. Рот открылся, сквозь зубы пролез пухлый длинный язык и коснулся Ярикова носа. Вонь стояла нестерпимая.
– Никуда вы от меня не денетесь, – произнес Эльдар хрипло, не по-человечески. – Доверчивые, глупые мои.
Его что-то сбило с ног. Когти по кривой разодрали плечо, грудь Ярика и мелькнули возле лица.
Эльдар повалился на бок, Ярик увидел справа Катю, которая что есть силы приложилась большой колбой к голове твари. Она размахнулась снова. Раздался глухой удар, внутри колбы встряхнулась черная душа, Эльдар взвизгнул, как щенок, и отпрыгнул в сторону.
– Скорее!
Дважды уговаривать не пришлось. Ярик вскочил на корточки, побежал кое-как, хрипло дыша. Кирпичные стены расступились, он увидел на пустыре за сетчатым забором Старую Общагу.
У крыльца болтался включенный фонарь, уверенно разгоняющий темноту. Рядом припарковалось несколько автомобилей. Кое-где в окнах горел свет. От Общаги веяло уютом и спокойствием. В Общаге их ждали, Ярик не сомневался.
За спиной раздалось рычание, но Ярик больше не оборачивался. Катя подала ему руку. Они побежали вместе через пустынную дорогу, под спасительный свет фонаря.
Под ногами захрустел гравий. Из-за спины наплыла дергающаяся тень, рванулась к ним. Тварь зарычала еще сильнее, победно. Ярик сжался в комок, ожидая удара, от которого ему снесет голову или переломает ноги. Но рык вдруг сменился болезненным воплем и поскуливанием. Что-то звонко лязгнуло металлом, Эльдар закричал теперь уже человеческим голосом.
Ярик с Катей влетели на крыльцо и остановились у двери. Ярик обернулся, сквозь наплывающую темноту перед глазами разглядел Эльдара-монстра, мечущегося в капкане, зубастые дуги которого плотно зажали твари обе ноги. Эльдар рвался, дергался, вопил, скулил, но, понятное дело, это ему не сильно-то помогало.
– Неплохой улов, – сказали из-за спины.
В дверях стояла комендантша Кира.
– Обычно они обходят Общагу стороной, боятся. Наученные. А этот раззадорился и прозевал.
– Кто они? – спросил Ярик.
– Торгаши, – ответила Кира. – Проходите, не стойте на пороге.
Ярик еще раз оглянулся на рвущегося в капкане Эльдара и переступил порог Общаги. Катя зашла за ним. Во взгляде ее читался неподдельный ужас.
– Не нужно никого бояться, – посоветовала ей Кира. – Раз уж вы здесь. Никого и ничего.
Катя остановилась в холле, взгляд ее блуждал по варану и аквариуму, по фикусу в горшке, который приютился у стойки ресепшена, по чьим-то багажным сумкам у кожаного дивана.
А Ярик разглядывал картины в рамах, висевшие на стене. Тоннели в другие миры, точно. Теперь он все понял.
7
…Закончив рисовать, Ярик брал старый армейский рюкзак и шел к мостам Питера.
Как правило, за полночь.
Он бродил от одного моста к другому, нередко задерживаясь на час-полтора, вглядывался в мутную рябь воды, ожидая, что кто-то совершенно определенный покажется оттуда, вынырнет, – ну же, дорогая, найди вход на мост и вернись… Но это не происходило. День, неделю, две.
Осень подходила к концу и уже кое-где уступала позиции зиме, позволяя осыпать газоны первым октябрьским снегом. Скоро придут настоящие морозы, реки замерзнут и некого будет вылавливать из воды – ни самоубийц, ни оживших людей без душ. Впрочем, ничем таким Ярик уже не занимался. Он ждал жену, готов был ждать бесконечно.
Ближе к утру он отправлялся в Общагу.
Знакомые пустырь, фонарь, рваный туман под ногами, редкие прохожие, будто призраки, высотка с темными окнами.
Кира сказала, что комнату в Общаге у него никто, конечно же, не заберет. Он сможет жить там, пока Общага сама не решит, что достаточно. А уж когда это произойдет, неизвестно.
Ярик перевез в комнату вещи из старой квартиры – выгреб все, нужное и ненужное, рваное, пыльное, высохшее. Холсты, карандаши, краски, куски поблекшей глины. Выскребал по закоулкам клочки памяти, чтобы не упустить больше ничего и никогда.
А когда закончил, долго стоял на пороге, прислушиваясь к звукам вокруг, к какому-то новому зарождающемуся уличному гулу, эху чужих разговоров, шарканью тапочек, обрывкам музыки и шуму автомобилей за окном. Квартира становилась чужой, он с ней попрощался…
Комната же в Общаге пошла навстречу, распахнула объятия и без труда вместила его прошлую жизнь, слившись с жизнью настоящей. Этот симбиоз нравился Ярику.
Заходя в Общагу, он чувствовал осторожную радость, боялся ее спугнуть, поднимался на этаж и на мгновение замирал перед дверью, прислушиваясь.
Ярик был привыкший, он сразу слышал стон, доносившийся из комнаты. Заходил. Разувался. Заглядывал.
Катя ползала по полу – даже плотно связанная, она умудрялась проползать несколько кругов, как гусеница. Грязные волосы ее спутались, губы потрескались еще больше, кровь высохла на щеках и на лбу. Катя выглядела одержимой бесами, хотя на самом деле это всего лишь чужая черная душа приживалась внутри нее. Болезненный и мучительный процесс. Все бездушные проходят. Примерно как получить вид на жительство в захолустном городишке – только больно, ярко и безумно.
Нужно дождаться, когда душа даст первые ростки, и тогда будет легче. А потом – еще легче.
– Главное, переждать, – говорила Катя несколько недель назад. – А потом я все забуду – какая прелесть! И мне захочется мороженого, виски с колой, устроиться на работу, найти друзей, любовника, мужа, завести кошку и посмотреть все сериалы с Дэвидом Теннантом. Это будут другие ощущения, живые, да?
У ее ног тогда лежали мотки веревки, скотч и пластиковые муфты. Пригодилось все.
Едва достала из колбы душу и съела ее, слизывая с рук растекшиеся вязкие полосы, как тут же упала в приступе боли, принялась царапать себя, бить пощечины, кричать и кусаться. Ярик едва с ней справился. Тяжело и страшно. Снилось потом несколько дней.
Ярик знал, что Катя сейчас на дне мутной реки. Пытается всплыть еще раз. Выкарабкаться. У нее получится. Такие красивые зеленые глаза должны увидеть свет.
А еще он знал, что когда-нибудь выловит Марину. Для нее была припасена душа случайного самоубийцы, выловленного на прошлой неделе. И еще немного эликсира, оставшегося после Кати. Должно хватить, не правда ли?
Но пока Марины не было, и Ярик заботился о другой. Он вливал Кате сквозь зубы воду, засовывал еду и заставлял разжевать. Смазывал свежие раны йодом и сушил зеленкой. После этого уходил в глубь комнаты, за книжные полки и бесконечные коробки с рисунками.
У окна на треноге стоял свежий холст. Картина неизвестного моста, которого никогда не существовало в Питере, но который несомненно должен был бы там появиться. Ярик рисовал несколько часов. Теперь ему не нужно было вдохновения – оно всегда было с ним. Рисование придавало уверенности.
А после рисования – хорошенько выспаться, скрючившись на старом скрипучем диване и стараясь не замечать стонов и хрипов.
Он просыпался ближе к закату и направлялся к мостам – искать свою любовь.
Главное, успеть до зимы. Пока не затянуло льдом. И пока душа в колбе не прокисла окончательно.
Варвара ДашинаЗефирка
В квартире было холодно. Октябрь уже начался, ночью температура опускалась до нуля, но отопление так и не дали. Дрожа всем телом, Алиса вылезла из теплого кокона одеяла и подушки, накинула старый халат и поползла умываться. Засунув руки под горячую струю, она некоторое время стояла с закрытыми глазами, затем выключила воду. Нужно было экономить.
На кухне уже вовсю орудовала мать, одновременно накрывая на стол и помешивая ложкой в кастрюле. Пахло вареной капустой и капустными пирогами. Мать явно встала ни свет ни заря, чтобы успеть приготовить обед перед работой.
– Суп будешь? – не глядя, спросила она.
– Пожалуй, только чай.
Алиса раздернула занавески и посмотрела на улицу: мрачно, сыро, ветрено. Прохожие зябко кутались в шарфы, натягивали шапки на самые глаза. Будто насмехаясь над жалкими людишками, в небе парила птица.
– Ой, задерни! – вскрикнула мать. – Все утро летает, как есть выглядывает в кого вцепиться. Того и гляди, окно разобьет.
– Не преувеличивай, делать ей нечего. Охотится она, и все. Голуби здесь жирные.
– Всякое может быть. Прапрабабка твоя называла таких вот залетных – онко – ломаные души. Страдал человек, потом от себя отказывался и становился не пойми кем. Чудовищем плотоядным.
– Мам, ну ты даешь! Прямо сценарий фильма ужасов.
– Тебе смешно, а мне нисколечко. Прапрабабка рассказывала, летала у них в деревне такая вот, летала, вначале только цыплят да утят таскала, а потом в окно к старосте юркнула.
– И?
– Что и? Умер староста, причем хоронили его в закрытом гробу.
– Бред, – буркнула Алиса, но занавески задернула.
– Может, и бред. Но после той истории я маленькая долго спала со светом и с тех пор этих хищниц боюсь.
Мать тем временем налила кипятка и щедро плеснула заварки.
– Прости, сахара почти не осталось. А отец вот-вот придет…
Алиса только вздохнула. Вставать между сахаром и вечно недовольным отцом не было желания. Лучше уж глотать горечь.