– Я не знаю, что у него пробежало. – Моя подруга, наконец, решилась взглянуть мне прямо в глаза. – Да мне это не так уж важно. Я себя понять не могу. Никогда не думала, что вот так с первого поцелуя…
– Так вы уже целовались? – Нервный смех душил меня все сильнее. У нас похищение за похищением, мордобой, пытки и черт знает что еще, а у моей подруги с вражеским генералом, оказывается, любовь-морковь!
– Это когда я ему искусственное дыхание делала. – Наташка нервно рассмеялась за меня. – Представляешь, я делом занята, а тут он в себя приходит и… Наверное, у него рефлекс сработал. Он потом ночью долго извинялся…
– Ночью?!
– Ну, да. После того, как твоего Павла еле-еле из палаты вытолкали, Крешин попросил меня остаться. Сказал, что всех своих охранников разгонит к чертовой матери, и меня вместо них возьмет телохранителем. Ведь бывают женщины-телохранители, правда, Ника?
– А еще что мудрого он сказал? – проворчала я, игнорируя последний Наташкин вопрос.
– Сказал, что ты его телохранителем стать не захотела. – В голосе Наташки послышалась… ревность? Мама дорогая, это уже ни в какие ворота…
– Ты с темы не съезжай. – Мой оттопыренный указательный палец погрозил Фроловой. – Так что там у вас было ночью?
– Бессонница была. – Тяжелый Наташкин вздох мог разжалобить даже Великого инквизитора. – Он, оказывается, почти месяц нормально спать не может. Вот и проболтал со мной до утра.
– Только болтал?
– Ну… еще пел.
– Вот что значит двадцать лишних ступенек! – Я все-таки не выдержала, и рассмеялась. – Он хоть за ручку тебя держал, во время исполнения серенады?
– Вот именно, держал! – Наташкины глаза сверкнули как два кинжала. – А я, дура, ждала, когда он к более решительным действиям перейдет. Чуть с ума не сошла! Знаешь, Ника, я всегда была такая… ну, спокойная что ли… А тут… Может, это подбирающийся климакс?
– Ты на что намекаешь, подруга? – возмутилась я. – Мне, между прочим, столько же сколько тебе, а ты про климакс. Тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будь помянут. Ладно, пошли в палату. А то я сейчас за столом усну.
– Идем, провожу. Но – только до двери. Не хочу с Валерием Павловичем встречаться. Чувствую себя последней Иудой. Ему ведь сразу обо всем доложили. В нашем центре хуже, чем в деревне: ничего не скроешь…
Мы медленно брели по коридору, и я прокручивала в голове один грандиозный план за другим, как будто для меня не было ничего важнее, чем создать крепкую ячейку общества из олигарха и медсестры. Но в глубине души давно уже ворочалось знание, что это лишь безнадежная попытка избавиться от навязчивых мыслей о судьбе Хуана. Я не раздумывая отдала бы правую руку, лишь бы в конце коридора открылись скрипучие двери, и он замер на пороге, сияя своей ослепительной улыбкой.
Двери в конце коридора открылись, и в проеме возник мужской силуэт. Я даже застопорила ход, пораженная такой покладистостью судьбы, но это был всего лишь дядя Леня. И с картиной, нарисованной моим мысленным взором, его объединяло только то, что Михеев и впрямь замер на пороге, пораженно поблескивая стеклами сильных очков. Потом медленно двинулся к нам, и чем ближе он подходил, тем быстрее прописанный на его лице трепет сменялся неподдельной радостью.
– Господи, Ника! Ты… нашлась! – Дядя Леня обхватил меня за плечи, заставив изо всех сил сжать зубы, чтобы не перепугать чинно сидевших вдоль коридора пациентов ненормативным воплем. – Мы так переживали, что с тобой что-то случилось. Где ты была и когда вернулась? Меня почти два дня не было: по делам мотался. Даже Валеру предупредить забыл.
– Долгая история, Леонид Всеволодович, – сквозь утихающую боль выдавила я. – Если в двух словах, то я вернулась примерно тогда, когда вы уехали. А до этого побывала в раю.
– То есть? – Поднял брови дядя Леня, подлаживаясь под мой черепаший шаг.
– То есть в Нирване, – маловразумительно уточнила я, и в двух словах попыталась обрисовать Михееву ситуацию.
Не знаю, поверил или нет верный друг семьи в мой фантастический рассказ, но, входя в палату, головой уже не покачивал. И даже помог мне осторожно опуститься на кровать, пока отец выговаривал ему за таинственное исчезновение.
– А ты бы помолчал, злостный нарушитель режима, – вяло отругивался Михеев. – И почему до сих пор таких таблеток не придумали, чтобы бывшие заведующие слушались с полуслова своего лечащего врача? Уж я бы тебе полный курс прописал.
– Придумали, Леня, – усмехнулся отец. – Вон, Ника на себе эту дрянь испытала. – У нее в крови до сих пор остатки того наркотика бродят. Вздумай кто-нибудь докопаться до его формулы, – достаточно анализ путевый сделать, и привет от покорно-счастливого человечества. Даром, что ни одной таблетки в «Нирване» не нашли.
– Хорошо, что никто не вздумал сделать такой анализ. – Озабоченность в глазах Михеева отчетливо проступила даже сквозь очки.
– Я вздумал, Леня. Анализ уже отправили, куда следует, – заявил мой довольный родитель, и с пафосом продолжил: – Чтобы бороться с противником, нужно знать его в лицо. Тогда, может быть, удастся сделать что-то вроде противоядия. Этот наркотик – убойная штука. Можешь у Ники спросить.
– Пойдем покурим, Валер, – предложил вдруг Михеев, совершенно огорошив нас. И, поймав понимающий взгляд поднявшегося со стула отца, вышел в коридор.
– Чего это он? – полюбопытствовала я, когда шаги за дверью стихли.
– Ты его дочь помнишь? – отрываясь от созерцания закрывшейся за Михеевым двери, спросила Наташка.
– Танюшку? А как же. Симпатичная такая девчонка. Ей сейчас, наверное, лет двадцать пять. Поди, уже замуж выскочила…
– Никуда она не выскочила, – вздохнула мама. – Умерла три года назад. От передозировки. С тех пор Леня как слово «наркотики» слышит, сразу в тихое бешенство впадает.
– Дела-а-а, – протянула я, пытаясь согнать в кучу разбежавшиеся мысли. Но не успела. Донесшийся из коридора многоногий топот, заставил нас опрометью выбежать из палаты. При этом Павел умудрился, как бы не нарочно, прижать меня к косяку, и чмокнуть в висок. Правда, если бы он знал, что мы увидим в коридоре, выскочив под свет неоновых ламп, как черти из табакерки, то отложил бы телячьи нежности до более спокойных времен.
То, что спокойные времена нам в ближайшем будущем не светят, я поняла по выражению лиц шести парней в камуфляже (на этот раз до масок не дошло), которые нервно теребили автоматы под паническими взглядами вжавшихся в стены больных. Единственные, кто не пожелал превратиться в подпорку для бетонных панелей, были дядя Леня с отцом. По чью душу, собственно, и явились блюстители порядка.
– Евсеев Валерий Павлович? – на всякий случай уточнил у отца возглавлявший опергруппу капитан.
– Совершенно верно.
– Капитан Демиденко. – Рука, лежащая на автомате, привычно извлекла красную корочку. – Вы арестованы.
– Может быть, предъявите постановление за подписью судьи? – Вывернувший из-за отцовской спины Павел Челноков вид имел крайне агрессивный, на что блюстители порядка прореагировали дружным клацаньем затворов.
– Пожалуйста. – Капитан сунул отцу потрепанную бумагу, тут же перехваченную Павлом.
– Это мой адвокат, – спокойно пояснил отец зароптавшему капитану. – Принеси мне пакет с вещами, Марина. Я еще не успел его разобрать.
Не говоря ни слова, мама как сомнамбула пошла в палату.
– Вы не имеете права, – вступился дядя Леня. – Он серьезно болен, и…
– Имеем, – перебил Михеева капитан. – Нет ни одного документа, подтверждающего, что гражданин Евсеев является пациентом диагностического центра. И это – еще одно нарушение, за которое руководству центра придется отчитываться. Так что, следуйте за мной, гражданин Евсеев.
– В чем его обвиняют? – Михеев не сводил с капитана внимательных глаз.
– В покушении на жизнь Виктора Николаевича Крешина.
Немая сцена, последовавшая за этим заявлением, нарушалась только судорожными Наташкиными вздохами.
– Бред какой-то. – Отец озадачено провел ладонью по волосам. – Интересно, каким образом я покушался на его жизнь, если все видели, что его столкнул собственный охранник?
– Вы покушались на его жизнь путем введения под видом лекарства особого отравляющего вещества. Свидетели утверждают, что после падения Крешина с лестницы, вы лично делали ему укол.
– Бред. Я вводил ему лидокаин, чтобы «завести» сердце. Кстати, если я его отравил, почему вы говорите о покушении. Значит, Крешин жив?
– Я не уполномочен вести с вами дискуссию. Все эти вопросы вы обсудите со следователем. Следуйте за мной.
– Постановление оформлено правильно… – Хмурый Павел протянул бумажку отцу. – Я постараюсь вытащить вас под подписку, чего бы это ни стоило. Продержитесь эту ночь.
– Валера!
Мама не забилась в истерике, не упала отцу на грудь, не… Много чего она не сделала. Но серый взгляд перехлестнулся с голубым, и я отвернулась, пряча смущение. Как будто в спальню родительскую ворвалась посреди ночи…
Когда шестеро амбалов уводили отца по коридору, я не могла отделаться от странного ощущения, что все это неправильно. Не несправедливо, а именно неправильно. Как неправильна вся наша жизнь в этой невозможной стране.
Глава девятая
– Долбаная страна! Долбаные законы! Долбаный бардак! Долбаные менты! – заявил Павел, ворвавшись в мой утренний сон, напрочь позабыв о том, что не так давно сам принадлежал к этому славному воинству.
– Что случилось? – Бессонница, лишь под утро разрешившая забыться, вырвалась из меня вместе с душераздирающим зевком.
– Его нет.
– Кого нет?..
– Твоего отца нет. Нигде. Я нигде не мог получить вразумительных ответов, кроме: «знать ничего не знаем», «не поступал», «не привозили». Ни в управлении, ни в СИЗО, об аресте гражданина Евсеева ничего не известно. Судья не помнит, что он вообще вчера подписывал, потому что отмечал свой юбилей, а фамилию капитана производившего арест, вообще никто слыхом не слыхивал. Как будто он с Луны свалился. Нет, они все там как с Луны свалились!