– Какая марка машины?! – закричал вдруг Родион, хватая рыжего за грудки и бледнея так, словно из него в одно мгновение выкачали всю кровь. – Там сказали, какая марка машины?!
– Это «Ауди», – прошептал рыжий. – Голубая «Ауди»…
– Нет, – пробормотал Родион, покачнувшись и всей тяжестью опершись на его плечо. – Не может быть.
– Погодите, Родион, – пробормотал несчастный, ничего не понимающий Константин Васильевич. – Что-то я в толк не возьму, чего вы испугались? Вы думали – господи помилуй! – Он быстро перекрестился. – Вы думали, что-то случилось с Надеждой? Но при чем тут голубая «Ауди»? Вы же сами сказали мне, что взяли напрокат черный «мерс»!
Родион пытался что-то ответить, шевелил губами, но не мог выдать ни звука. Странно было видеть, как дрожит мускул на его лице. Он махнул рукой, отвернулся, закрыл глаза ладонью. Плечи его тряслись. Розы посыпались на землю.
– Там сообщили, – с несчастным выражением лица пробормотал рыжий, – ну, по телевизору, что в бардачке обнаружены документы русской туристки Надежды Гуляевой. Заграничный паспорт, деньги, счета из отеля, документы на прокат машины. Значит, она не поехала с вами, Родион? Значит, она взяла другую машину? Значит, это она там поги…
Невысказанное слово повисло в воздухе, и воцарилась тишина. Правда, властвовала она недолго: из отеля выбежал портье, крича, что телефоны разрываются, по одному звонят из полиции, по другому из русского консульства, и по обоим требуют руководителя группы Константина Васильевича Казаринова.
Гид тяжело всплеснул пухлыми ладонями и убежал.
– Родион, – с тоской сказал рыжий, мучаясь чужой болью и не зная, что делать и как помочь. – Родион, погодите, может быть, она еще и не… ну, не это. Может, она спаслась как-нибудь! Там сейчас идут поиски, ее найдут, вот увидите!
– Вряд ли, – проскрежетал Егор. – Вот увидите, ее не найдут.
Рыжий смотрел на него с ужасом, хватая ртом воздух от этакого кощунства, а потому просмотрел, какой взгляд бросил на Егора Родион. Однако тот перехватил этот молниеносный, дерзкий взгляд.
Всякое притворство наконец-то было ими отброшено. Негодяй понял, что Егор все угадал, связал концы с концами, расставил все точки над «i». Более того, этот проклятущий бретер давно знал, что у Егора есть опасения на его счет, – и нарочно бравировал, нарочно подкреплял его опасения своими намеками и недомолвками, своими действиями, прекрасно понимая суть сомнений противника и будучи уверен, что тот чует беду, но не видит ее, а оттого не предпримет никаких действий. Да, правда: Егор все понял, обо всем догадался, но уже поздно, поздно, поздно!
– Родион, – сочувственно сказал рыжий, – ради бога, не слушайте его, он сам не понимает, что говорит. Пойдемте, я провожу вас в номер. Вам надо прийти в себя, может быть, выпить. Пойдемте!
– Я сам его провожу, – сказал Егор таким тоном, что рыжий невольно приковался взглядом к татушке на его предплечье, к той самой татушке с орлом, буквами УК и четырьмя куполами… И, пробормотав сквозь зубы что-то жалкое, повернулся и ушел, оставив поле битвы победителю.
И Егор не стал терять времени. Он железной хваткой вцепился в локоть Родиона и потащил его в отель. Причем не по парадной лестнице, не мимо стойки портье, около которой кричал сразу в две телефонные трубки, одновременно на русском и французском языках, несчастный Константин Васильевич, а вокруг толпились растерянные, потрясенные туристы. Егор завернул за угол здания и вошел в цокольный этаж. Вызвал лифт, поднялся на второй этаж, протащил Родиона по коридору и остановился перед дверью 212-го номера, в котором раньше жили Родион Заславский и Надежда Гуляева, а теперь, значит, остался только один постоялец.
– Ключ? – прорычал Егор.
– Открыто, – отозвался Родион совершенно спокойно, даже как бы равнодушно. – Входите, чувствуйте себя как дома.
Егор потянул на себя створку, которая послушно приоткрылась, – и в этот миг Родион каким-то непостижимым образом вывернулся из его пальцев, нырнул в сторону, сделал обманный финт и вогнал Егора в свой номер таким пинком, от которого тот пролетел по всей комнате и врезался в стену. Прежде чем он смог хотя бы вздохнуть, Родион налетел сзади, свалил его на пол, заломив руки за спину и вывернув их так, что пошевелиться, не рискуя переломать кости, было совершенно невозможно. Да еще вдобавок он сел верхом на Егора, припечатав подошвой его голову к паласу, и наконец-то перевел дух.
– Извините, голубчик, – сказал Родион с покаянными, просительными интонациями. – Во имя господа бога, поверьте: то, что я сейчас делаю, я делаю исключительно ради вас самого. Понимаете? Вы ведь существо странное, импульсивное, неконтролируемое и безумно догадливое. У вас давно уже рука на меня чешется и зубы навострены. Вы б давно меня к ногтю прижали, как Порфирий Петрович – моего тезку Раскольникова, да только у вас доказательств не было. А теперь и они налицо, и как бы даже факт преступления. Вот я и хочу вас прежде всего обезопасить от совершения дурацкого поступка. Я же чую, что вы сейчас готовы завопить, подобно герою Достоевского: «Как кто убил? Вы и убили, Родион Петрович. Вы ее и убили!» Но только… только, прежде чем выставить себя в совершенно глупом свете, извольте задуматься, мой дорогой Порфирий… тьфу, то есть Егор… Извольте задуматься: ежели я кого-то убил, то где же труп?
– Перестаньте словоблудствовать! – прохрипел Егор, задыхаясь, потому что ворс паласа забивался ему в рот и нос.
Родион пощадил его и чуть ослабил нажим на затылок, так что Егор смог повернуть голову и вздохнуть, а потом и высказаться более членораздельно:
– Где Надюшка? Где она?
– Кого вы имеете в виду, позвольте спросить? – с прежним ерническим спокойствием уточнил Родион. – Мою подругу или ту женщину, которую некогда знали вы под этим именем и, как я догадываюсь, сделали ей замечательную татуировку, скопировать которую нам удалось лишь с великим трудом и то не больно-то качественно? Итак, чья участь вас интересует?
– Где подлинная Надежда Гуляева?
– Насколько мне известно, она мертва.
Родион, конечно, ожидал, как отреагирует на подобное известие его пленник, и не дал Егору даже рвануться толком. Силища в этом худощавом парне была непомерная, причем совершенно неожиданная, а что может сделать человек, у которого руки практически вывернуты из плечевых суставов? Только заливаться матом и давиться слезами.
– Да погодите, Егор, – с тоской сказал Родион, не ослабив, однако, своей чудовищной хватки. – Вы меня не поняли, а может, не захотели понять. Я же сказал, что мертва Надежда Гуляева… подлинная Надежда. Давно мертва. Она была убита еще шесть лет назад.
– Что вы такое несете? Что несете? Да я знал ее…
– Вы знали не ее. Вы знали не ее, а ту женщину, которая взяла ее имя. Убила и забрала все: имя, судьбу, прошлое, настоящее. Сегодня, будем уповать на это, Надя Гуляева наконец обрела на небесах свое имя и право числиться среди мертвых. Хоть и говорят, что мертвые сраму не имут и им все равно, а все же, думаю, имя необходимо даже усопшим. Теперь Надина душа упокоится с миром.
– Где? – пробормотал Егор, окончательно перестав что-то понимать. – На дне пропасти под Ребром Шайтана?
– Нет. На дне речки Кармазинки. Это во Владимирской губернии, если вы не знаете. А теперь слушайте меня. Слушайте и не дергайтесь, не то я сломаю вам руки. Не хотелось бы, потому что мне нужна ваша помощь. И не только мне…
Надежда ГуляеваАпрель 2001 года, Нижний Новгород
– Извините, – послышался рядом робкий шепоток, – извините, девушка, вас не Галина зовут?
– Нет, – автоматически бросила Надежда, не оборачиваясь. Какая-нибудь лесбиянка жаждет познакомиться, конечно. Предлог старый как мир и такой же примитивный. Женщины… Бр-р! – Нет, меня зовут не Галина, а как – не ваше дело.
– Извините… – Шепоток сделался едва слышен, однако в нем отчетливо звучало отчаяние. – Ох, господи, что же мне делать?!
С некоторым усилием оторвав взгляд от эстрады, Надежда покосилась на свою соседку. И чуть не расхохоталась. Как, каким образом проникло сюда этакое чудо природы?!
Разноцветные лучи прожекторов шныряли по залу и высвечивали лицо женщины лет примерно под тридцать. У нее были темно-рыжие, высоко взбитые волосы, так щедро политые лаком, что Надежда поняла наконец, отчего у нее щекочет в носу. Давно она не видела прически, которая придавала бы лицу столь нелепый, как бы придавленный вид. Макияж был тоже отменный: румяна – так пятнами, помада – так на сантиметр вокруг губ, глаза, конечно, обведены жирными черными линиями, а вокруг – синяки теней. И по полпуда туши на ресницах. А платье… Иисусе, да, кажется, оно турецкое? Или китайское?! Люрекса-то, мать честная! Интересно, куда смотрела охрана, когда пропускала в Надеждин… ну ладно, будущий Надеждин клуб этакое чмо? Да неужели какая-то нормальная женщина может так бездарно себя изуродовать косметикой и одеждой? Как руки не отсохли?! Стоп… А вдруг это никакая не женщина, а трансвестит? Тогда понятно, почему оно здесь, почему так выглядит, почему его пропустила охрана. Любопытно… «Он всем свистит, что трансвестит, на самом деле жалкий педик…» Все помирают по этим трансвеститам, говорят, шоу с ними самые популярные, даже выше ценятся, чем «голубые» шоу. Нельзя ли извлечь пользу из неожиданного знакомства?
Надежда повернулась к соседке и нацепила на лицо самую приветливую маску:
– У вас что-то случилось, что ли? Я не смогу помочь?
– Ой, не знаю! – Соседка по-бабьи подперлась рукой, и на глазах ее появились слезы. – Понимаете… вы меня извините, что я с вами заговорила, вы вроде бы нормальная женщина, не то что эти все… – Она с ужасом покосилась на двух лесбиянок, истово тершихся друг о дружку передками. Девушки так раздухарились, что одна уже начала лезть другой под юбку, а поцелуи их стали совершенно неотрывными. – Господи, куда я попала… Вот влипла так влипла.
«Не-а, никакой она не трансвестит, баба как баба. Надо послать ее подальше или пересесть, что ли. Угораздило же ее так вырядиться. Деревенщина какая-то. Наверное… Наверное, точно так же выглядела бы одна девчонка из деревни Кармазинка, если бы как-то раз не пошла провожать на станцию свою беспутную подружку через мост и если бы в это время не случилась гроза, а поганка-подружка не распустила бы язык… Да, это вылитая Анфиса Ососкова!»