– Она странная, – говорит Милли. – Она всегда была такой. Папина доченька. Ты же не думаешь, что она действительно… ну, знаешь?..
– Сопливая Симона? Ой, прекрати. Я знаю, она ненормальная, но не настолько же.
– Да, ты права. И еще. Она, если можно так выразиться, не слишком сексуальная, правда?
– Жердь.
– И эти пряди волос по всей спине, как водоросли.
– Как думаешь, она хоть целовалась с кем-нибудь?
– Бережет себя для папы, – говорит Милли, и они обе переворачиваются на песке и изображают рвотные потуги.
Коко тычет палкой в медузу. Руби, всегда ведомая, сидит и наблюдает. Клэр снова нарядила их одинаково, как кукол, в маленькие юбочки на резинке поверх купальников с рюшами и розовые хлопковые панамки; нежная детская кожа побелела от солнцезащитного крема. «Милые крошки, – думает Милли. – Они же не виноваты, что Клэр их мать».
Коко вопросительно смотрит на нее.
– Что это? – спрашивает она.
«Правда, они немного туповаты, – добавляет она про себя. – Я уверена, что они уже должны читать или что-то типа того».
– Медуза, – говорит она. – Это называется «медуза». Она похожа на желе, смотрите.
Она тычет мертвое существо пальцем ноги и думает, что оно совсем не похоже на желе. Оно не колышется; оно больше похоже на резину.
– Рыба! – кричит Руби и взмахивает ручками.
– Рыба, – говорит Индия.
– Во сколько мы должны вернуться? – спрашивает Милли.
– Да какая разница? Если им нужны бесплатные няньки, они получат соответствующий сервис.
– Скупой платит дважды?
– Ага, если кто-то вообще додумается нам заплатить. Я так зла. Совершенно очевидно, что он не ждал нас, старый хрыч. И теперь собирается использовать нас в качестве нянек, чтобы они с Клэр могли поразвлечься. Он может пойти на хрен, честно говоря.
Милли, фыркнув, соглашается.
– Я подумываю вернуться в Лондон, – говорит Индия.
– Да ладно тебе, все не так уж плохо.
– Неважно. Уик-энд не обещает быть веселым, правда? Все эти ворчливые мужики, пьющие бренди. Если Чарли Клаттербак снова попытается со мной флиртовать, меня стошнит.
– О, он безобидный. А вот насчет нового парня, Джимми, я вообще не уверена, – говорит Милли.
– Наркоман, – авторитетно заявляет Индия. – Зрачки как точки.
– Не может быть!
– И эта его спутница… серьезно?
– Она довольно симпатичная, – говорит Милли.
– Ну, каждому свое, – отзывается Индия. – Как по мне, она слишком похожа на типаж Папенькиной Дочки. Держу пари, что в постели она сюсюкает.
– Ты помешана на сексе, – говорит Милли.
– Чья бы корова мычала. Не то чтобы я собиралась заняться чем-то в эти выходные, – хмуро бросает Индия. Затем она замечает три долговязые фигуры, прогуливающиеся по пляжу, и оживляется. – Э-ге-ге! Возможно, я поторопилась с выводами.
Симона слышит смех и отрывает глаза от книги. К девчонкам Джексонов подошла небольшая компания мальчишек. Их трое, с бронзовой кожей и выгоревшими кудрями, падающими на глаза, они смотрят на что-то на песке. Один, самый высокий, роется в кармане длинных шорт для серфинга – на этом участке моря от них столько же пользы, сколько от акульей сети, – и протягивает Милли предмет, который, когда она откидывает лезвие, оказывается складным ножом. Близняшки беспечно сидят бок о бок, выпрямив ноги в сандаликах и устремив стопы к небу. Ее сводный брат пританцовывает на пятках, восторженно потрясая руками в этой его дурацкой манере.
Заинтригованная, она оставляет Фреда и направляется к ним. Милли видит ее и кривится, а затем делает вид, что не замечает ее. «Я им не нравлюсь, – в миллионный раз думает Симона. – И никогда не нравилась. Они как будто подозревают меня в чем-то. Неважно, что я делаю, они просто отворачиваются, когда видят, что я подхожу. Когда мы были детьми, было так же. Интересно, знают ли они, что я в курсе, что они выдумывают мне прозвища? Сопливая Симона. Банный Лист. Русалочка. А в этом году – Склизкая Симона. Наверное, не знают. Наверное, им не приходит в голову, что, если они кого-то не видят, это не значит, что его нет».
Она подходит к их группе и видит, на чем они сосредоточили внимание. Это медуза размером с обеденную тарелку, глубоководное существо, выброшенное на берег бог знает откуда. Она по-своему красива: полупрозрачная, белая, с внутренним кругом бледно-розового цвета. И Индия разрезала ее ножом. Как будто это торт.
– Смотри, – говорит она. – В ней есть пузырьки воздуха. Наверное, так она плавает. Как, черт возьми, она достала там воздух?
– Я думаю, они рождаются такими, – замечает один из парней.
– Да, но воздуха должно становиться больше, когда медуза растет. Разве ты не видишь? Откуда она его берет?
– Ты уверен, что она мертва? – спрашивает Симона.
Один из мальчиков поднимает голову, смотрит на нее и явно не впечатлен.
– Теперь точно, – говорит он и жадно смотрит на Милли. – Кроме того, она ничего не чувствует. У медуз нет мозга. Это единственные животные, у которых его нет.
– Ну, не единственные, – отвечает Милли, пристально глядя на Симону, и вся группа разражается смехом.
Симона чувствует, как горят ее щеки.
– Это Симона, – говорит Индия, и снова та слышит в ее голосе некий сарказм, который, как всегда, ей недоступен.
– Привет, Симона, – произносит самый младший из мальчиков, и она снова чувствует искру веселья между всеми ними.
Она отправляет своих подопечных к остальным, а сама идет плавать. Плывет против течения двадцать ярдов и снова и снова повторяет свои ежедневные мантры. «Это ненадолго. Не надолго. Мне не нужны друзья. Мне не нужно их одобрение. Мне не нужны друзья. Мне нужен только Шон. Время, время, время. Все, что мне нужно – это чтобы прошло время. Однажды все это останется позади.
Никто не верит в любовь так, как я. Если бы я сказала им об этом, они бы рассмеялись. Они думают, что в пятнадцать лет ты еще не поумнела, не говоря уже о семи, но я всегда знала. Я просто знала. Так же, как я знала, как нужно есть или дышать. Я знала это тогда и знаю сейчас. И если я буду ждать, ждать, ждать, однажды он тоже всё поймет».
После того как Симона выходит из воды, тяжело дыша от напряжения, она неспешно собирается, уделяя внимание каждой детали, ведь скоро нужно будет возвращаться в дом. Она взяла с собой большую пляжную сумку со всем необходимым. Она прыгает и отряхивается – кожа липкая от влаги и соли, – снова влезает в белые шорты и завязывает топик на груди. На все тело наносит лавандовый лосьон – когда ей было десять, она слышала, как он восклицал, что ему очень полюбился этот запах на юге Франции; проверяет, не повредил ли песок ее педикюр. Распускает волосы из узла и медленно-медленно расчесывает их с небольшим количеством сыворотки, чтобы они гладким водопадом рассыпались по плечам и спине. Она достает зеркало и проверяет водостойкость своей туши. Красит губы нюдовой помадой. И только когда заканчивает и собирает свои вещи, она замечает, что смех, который доносится с пляжа, относится к ней.
– Боже, посмотрите на нее. Она сейчас задницу духами мазать начнет.
Парни неловко смеются. Они довольно безыскусны по сравнению с юношами, с которыми Милли и Индия тусуются в Кэмден-Тауне: разница, думает она, как между Лондоном и Солсбери, откуда они родом. Но все же это мальчики, и девятнадцатилетний Джош, самый старший из них, по-своему довольно хорош.
Индия потягивается в своем бикини, демонстрируя грудь с показной беспечностью. Рядом с ней Милли чувствует себя совсем юной и нескладной. Индия в шестом классе переехала в Кэмден и за год пребывания там опередила сестру. «Я еще не уверена, что готова к взрослой жизни, – думает Милли. – Сплошные новые люди, и они, наверное, уже годами ходят в ночные клубы и тому подобное. Наверное, мне стоит немного попрактиковаться, но – парни. Я не знаю, что с ними делать. Они не кажутся такими интересными, как девушки. Сплошной футбол и показуха». У Милли было несколько свиданок на вечеринках (потому что в Ковентри принято обжиматься на виду), но для нее эти парни были неуклюжими и несексуальными, их кожа – грубой, а пальцы – медлительными. «Все будет хорошо, когда я встречу кого-нибудь, кто мне понравится, – думает она. – Я просто более разборчива, чем Индия. Она действительно не кажется привередливой. Так забавно. Обычно это я хочу ускорить события, пуститься во все тяжкие и посмотреть, куда приведет приключение, но, когда дело касается парней, между нами как будто десять лет разницы».
– Так чем тут можно заняться вечером? – спрашивает она и смотрит на Джоша поверх солнцезащитных очков.
Глава 13
Люди часто сравнивают девочек-подростков с животными. В этом нет ничего удивительного: при виде этих длинных ног и больших глаз невозможно не вспомнить оленей, оленят и кошек. Ученицы двенадцатого класса на выставке в галерее, где я недавно была, покачивались в своих микроплатьях на головокружительных каблуках и казались мне похожими на небольшое стадо жирафов, слоняющихся по Серенгети.
Руби похожа на годовалого жеребенка. Годовалого жеребенка породы клейдесдаль. Она вбегает в комнату на огромных платформах, останавливается, фыркает и вскидывает гриву. Ладно, про фырканье я выдумала, но остальное так и есть. Когда она видит, что я одна, то на секунду паникует, отступает на пару шагов, отчего выглядит будто она неуклюже танцует гавот.
– О, привет, – произносит она.
Я поднимаюсь на ноги. Она возвышается надо мной. В этих туфлях она на пару дюймов выше шести футов.
– Привет! – говорю я.
Она делает неуверенную попытку улыбнуться, обнажая брекеты на обеих челюстях. Точно такие же, от каких пришлось страдать и мне, и Инди, хотя у Руби они странного голубого оттенка.
– Ты Милли.
– Да, это я.
– Ты выглядишь… иначе.
– Как и ты.
Еще как иначе. В последний раз, когда я видела Руби, она едва доставала мне до бедра. Тогда они с Коко были маленькими феечками, с губами бантиком и мягкими светлыми волосами, которые постоянно падали на их большие голубые глаза. Да, для желтой прессы Коко была идеальной жертвой похищения. Она олицетворяла все те фантазии белых людей (в которых они больше не признаются) о том, как могли бы выглядеть их дети. Я бы никогда, ни за что на свете не предположила, что одна из этих жутковатых маленьких близняшек вырастет и будет выглядеть вот так. Как, похоже, и художники, которые сделали постер с тринадцатилетней Коко к десятой годовщине ее исчезновения.