– Ну, что мы будем делать?
Клэр скорчила гримасу.
– Смею предположить, что мы ничего не будем делать, – говорит она. – Думаю, ты возьмешь пример с моего мужа и пойдешь пить шампанское в саду, пока женщины кормят детей и укладывают их спать.
Он набирает в грудь воздух, чтобы ответить, но ловит взгляд Имоджен: «Не надо. Даже не думай об этом». Чарли прожил с Имоджен достаточно лет и множество раз сверялся с ее выражением лица на парламентских коктейльных вечеринках. Он не настолько глуп, чтобы игнорировать ее мнение по вопросам социальной этики. Он смотрит на детей. В целом его немного пугают дети – вытаращенные глаза, открытые рты, сопли под носом, – они похожи на стадо крошечных зомби. Втайне он рад, что у них самих никогда не было детей, хотя то, что Имоджен нравится возиться с ними, наводит на мысль, что она может думать иначе. Чарли принимает предложение уйти.
В беседке у бассейна Шон собрал компанию на скамейках из индонезийского тика. Этот странный доктор, Джимми, уже затягивается косяком; Роберт и Мария Гавила держатся за руки; Линда, дизайнер интерьеров, свернулась калачиком, как сиамская кошка, как-то одновременно скромно и непристойно в своем облегающем маленьком платье, демонстрирующем, как много часов она провела в спортзале. Странная малышка Симона, переодевшись из откровенно ужасающих шортов, в которых она была, когда он приехал, в бирюзовое макси-платье, смотрит на Шона так, как кролик смотрит на змею. Или как змея на кролика? В любом случае Шон, по крайней мере, делает вид, что ничего не замечает. Она смотрит на него так с десяти лет, думает Чарли. Ее огромная влюбленность была бы проблемой, если бы Шон дал ей хоть малейший повод.
Шон зажег сигару. Он откинулся на подушки, как паша в гареме.
– О, Клаттербак! – восклицает он. – Как раз вовремя! Стаканчик шипучки, старина?
– Еще бы! – отвечает Чарли и плюхается на сиденье. Эти выходные начинаются куда медленнее, чем ему хотелось бы. Это последние выходные перед парламентскими каникулами, и он вернется за свой стол в среду. А учитывая выборы в следующем году, его ждет аврал. Он чувствует себя как в конце школьных каникул и хочет максимально использовать оставшееся время.
Мария наливает ему бокал «Вдовы Клико», он выпивает половину в один присест и испускает вздох удовлетворения. Шон и Роберт – его самые старые друзья. Ему очень редко выпадает возможность побыть в такой расслабленной обстановке.
– Так-то лучше, – говорит он. Он бы не отказался от полоски кое-чего для поднятия настроения, но, учитывая присутствие Симоны, придется подождать.
– В доме все в порядке? – спрашивает Роберт.
– Время обеда, – говорит он и качает головой.
– Ох, все нормально? Хоакин там? – произносит Мария.
– Да, он там. Нашел в углу гостиной африканские барабаны.
Линда переступает с одного локтя на другой.
– Они из настоящей шкуры зебры, – говорит она с гордостью. – Прекрасно объединяют белую плитку на полу и черный мрамор камина.
Пять пар глаз мельком смотрят на нее, затем снова на Чарли.
– Может быть, мне стоит пойти и помочь, – неохотно говорит Мария. Ей явно комфортно там, где она сейчас, – на покрытой килимом скамье.
– Я схожу, – вызывается Симона своим детским голоском.
– Вот умница! – говорит Шон, и она сияет, будто на нее направили прожектор.
«Боже, это почти достойно жалости, – думает Чарли. – Она как щенок спаниеля, выпрашивающий внимания».
Симона медленно поднимается на ноги, сильно втягивает живот, когда встает. Растягивается и выпячивает свою маленькую грудь. Все взрослые смотрят на нее и ничего не говорят, пока она идет по лужайке.
– Она растет, – говорит Чарли, как только она входит в дом.
– Не смей, – отрезает Мария. – Иначе мне придется запереть ее в темной комнате или что-то в этом роде.
– Хе-хе, я бы не волновался так сильно. Для нее существует только один мужчина.
– Следи за словами, – говорит Шон. – Она это перерастет.
– Я уж надеюсь. Если ты думаешь, что я собираюсь выдать ее за тебя замуж, подумай еще раз, дружище, – говорит Роберт.
Мария мелодраматично вздрагивает. Линда снова меняет позу, втягивает живот и выпячивает грудь вперед. Никаких признаков того, что она намерена присоединиться к кормлению детей; похвальная вера в то, что другие люди займутся твоими делами, если ты просто не будешь обращать внимания. Ее грудь выглядит непропорционально большой для стройной фигуры. «Пластика, – думает Чарли. – Скоро придется менять стандартные размеры, чтобы все эти амбициозные девушки, идущие под нож для четвертого размера груди на теле сорок второго размера, как-то вписались». Он сам не очень-то любит искусственные сиськи. Он любит, чтобы его женщины были незаметными. Вы не хотите, чтобы ваша жена выглядела как проститутка, если ваша цель – кабинет министров.
– Что за история с няней? – спрашивает он.
Шон глубоко затягивается сигарой и выдыхает длинную струю дыма в вечерний воздух. По другую сторону кофейного столика Джимми прикуривает свой косяк и задерживает дыхание, как глубоководный ныряльщик.
– Да, извини, – говорит Шон. – Мадам Паранойя вбила себе в голову уволить ее именно в эти самые выходные.
– Почему?
Шон тянется к шампанскому. На столике уже стоят три пустые бутылки. Совершенно очевидно, что тусоваться они будут на полную.
– Честно говоря, если бы я трахал столько женщин, сколько она думает, у меня бы уже случился инфаркт.
– Боже, эти женщины, – говорит Чарли, как будто подозрительность всех женщин – следствие психического расстройства. Имоджен ни разу не пожаловалась на высокую текучесть личных помощниц в его офисе.
– Полагаю, это в какой-то степени неизбежно, учитывая то, как начались ваши с ней отношения, – произносит Роберт.
Чарли разражается раскатами смеха.
– В точку, Робби, в точку!
– Ах ты, придурок, – говорит Шон, но не похоже, чтобы он обиделся.
Джимми протягивает косяк Линде, та делает короткую затяжку и передает его Шону. Их пальцы соприкасаются, слишком медленно, чтобы это могло быть случайностью. «Ой-ой-ой, – думает Чарли. – Непохоже, что угрозу представляла няня».
– И что, никого, чтобы присматривать за детьми все выходные? Ты не мог найти кого-то на время или типа того?
Шон качает головой.
– Боже, сразу понятно, что у тебя нет детей.
– Я решил отписать свою квоту тебе, старина, – говорит Чарли. – Похоже, тебе нужнее.
Шон втягивает в себя дым, и на мгновение кажется, будто он собирается выкашлять его весь обратно. Для Чарли это отвратительный запах. Не так пахла дурь, когда они учились в университете. Он помнит, что тогда она издавала благоухание, не как эта едкая химически пахнущая дрянь, чья вонь надолго повисает на остановках Лондона расплавленным гудроном даже после того, как курильщик отчалил.
– Ты когда-нибудь пробовал одним днем нанять персонал в августовские выходные? Не выйдет, брат. Мы теперь сами по себе.
– Ну, по крайней мере, у нас есть девочки, – говорит Мария. – Они могут помочь.
– Я бы не рассчитывал на моих. Они и так в ярости, потому что я забыл, что они приедут. Очевидно, они уже где-то в злачных местах Пербека.
– Ты забыл, что они должны приехать?
– Ну, или Хэзер хотела испортить мне день рождения. Что мне кажется более вероятным, а тебе?
– Миленько ты отзываешься о своем потомстве, – говорит Роберт.
– В самом аду нет фурии страшней, чем женщина, которую отвергли, – произносит Джимми, и Чарли обращает внимание на его надтреснутый и слегка невнятный говор, как у кокни. Голос наркомана.
«Мне нужно сделать так, чтобы нас никогда не фотографировали вместе, – думает он. – Держу пари, еще до конца десятилетия с этим будет связан скандал с потерей лицензии». И все же. По крайней мере, теперь он знает, что новички в их компании не бросятся рассказывать истории таблоидам.
Он нащупывает в нагрудном кармане рубашки-поло сверток. Линда предусмотрительно выбрала для центра беседки журнальный столик со стеклянной столешницей.
– Что ж, не вижу смысла позволить всему этому испортить выходные, да? – Чарли наклоняется и начинает делать дорожки.
Глава 15
– Я не могу заснуть.
Хоакин стоит на вершине лестницы, потирая глаза.
Клэр смотрит на часы. Уже десять. Мужчины на мгновение поднимают глаза и снова начинают кричать друг на друга. Линда не двигается с места – она сидит, будто маленькая статуэтка, на кухонном столе, курит Vogue и стряхивает пепел в раковину.
Мария цокает к Хоакину по мраморному полу.
– Привет, милый, – говорит она. – Почему ты не в постели?
– Вы так шумите, что я не могу заснуть, – отвечает Хоакин.
Мария поднимается по лестнице, подхватывает ребенка и уносит с глаз долой. Третий визит сверху за сегодня. Хоакин уже спускался один раз, и близняшки, держась за руки, стояли на вершине лестницы, пока мать не подскочила и не унесла их. Клэр ни на секунду не сомневается, что в скором времени они вернутся.
– Может, нам стоит куда-то переместиться? – говорит она неопределенно. – Мы действительно очень шумим.
– Куда? – высокомерно спрашивает Чарли.
Он всегда был с ней высокомерен, этот Чарли Клаттербак. Ни один мужчина такого маленького роста не должен смотреть на женщин настолько сверху вниз. Она не знает, связана ли его неприязнь с какой-то остаточной лояльностью к Хэзер, презирает ли он ее на личном уровне, или это просто из-за того, что она женщина, но у нее нет никакого желания выяснять. Его зрачки сузились, а улыбка застыла на губах, в ней нет юмора, хотя он наверняка думает, что выглядит так, будто ему очень весело.
«Может, мне тоже стоит принять, – думает она. – В этом и есть проблема с кокаином. Невыносимо находиться рядом с людьми, которые употребляют, а ты – нет. Это как быть собакой в окружении волков».
Чарли жестом показывает на комнату открытой планировки. Дверей, чтобы изолировать шум, нет, как нет и ничего мягкого, чтобы поглощать его. Комната похожа на ад. Повсюду разбросаны стаканы и пепельницы, обувь, пустые бутылки под мебелью. На кухонном столе, огромной плите из полированного вишневого дерева, хаос из полупустых тарелок и наполовину опустошенных винных бокалов. «Завтра я все это уберу, – думает она. – Что за выходные… Он жалуется на отсутствие няни, но я знала, чем все закончится, когда он заявил, что домработница нам помешает».