кируется с его неряшливо одетой женой, словно они вообразили себя Бетт Дэвис и Джоан Кроуфорд. А теперь Клэр держится рядом с Линдой, как прилипала, и Шону уже вряд ли удастся побыть с любовницей наедине. Ему хочется выкурить сигару и посидеть в одиночестве, и дети – самый подходящий повод.
Жалюзи и ставни на окнах закрыты, но сквозь щели просачивается тусклый свет. Он стучит в дверь и слышит движение внутри. Тень падает на стекло, и Симона открывает дверь.
– О, привет, – шепотом говорит она. – Вы вернулись. Хорошо провели время?
– Неплохо, – отвечает он. – Конечно, тебя не хватало. Я принес тебе бокал игристого и кусочек потрясающего шоколадного торта.
– Ох. – Симона краснеет до корней волос, как будто он преподнес ей бриллианты.
«Ах, молодые девушки, – думает он, – так радуются даже самым маленьким знакам внимания. Вот бы мои двое были такими. Кажется, они вообще ничего не ценят».
– Спасибо, – лепечет Симона, и ее ресницы бьются о щеки, как мотыльки. – Это так любезно.
– Ерунда. Просто мелочь, учитывая, как ты нам помогла. Как дети?
– О…
На мгновение кажется, что она совсем забыла о детях. Оглянувшись, она открывает дверь, чтобы он сам увидел шесть маленьких тел, которые неподвижно и безмолвно покоятся на надувных матрасах, словно средневековые церковные надгробия, высеченные из камня. В комнате пахнет газами и лосьоном для загара.
– Они в порядке. Ни звука за весь вечер.
– Великолепно, – говорит он, – великолепно. А ты как провела время?
Она сияет.
– Я в порядке. Читала книгу и посмотрела несколько видео на YouTube.
На ее шее висит пара наушников, и Симона крутит один из них, чтобы показать, как ей удалось посмотреть видео бесшумно.
– Ты что-нибудь ела?
– Я перекусила бутербродом, – отвечает она, – но я не хотела оставлять их надолго, вдруг кто-то проснется.
– Очень разумно. Но я уверен, что в этом не было необходимости. Кто-нибудь из них вообще двигался?
– Ни звука не было.
Он чувствует прилив великодушия.
– Ну, выходи и подыши свежим воздухом вместе со своим тортом, – говорит он ей. – Я собирался немного посидеть в беседке, может, составишь мне компанию?
Симона практически трепещет от счастья.
– Конечно, спасибо.
Здесь прекрасная и мирная атмосфера. Из кухни до них доносится шум голосов, еле слышный, как и шум моря. Ночь просто идеальная, земля еще теплая от дневного зноя, ветерок слабый и мягкий. Симона безмятежно сидит рядом с ним, не ворчит, не требует его внимания, излучает удовлетворение, потягивая шампанское. Торт упакован в контейнер с пластиковой вилкой, она открывает его, пробует и вздыхает от удовольствия.
– Вкусно? – спрашивает он и зажигает сигару, когда она кивает.
Он кладет свободную руку на спинку дивана и закидывает ногу на ногу. Несмотря на тяжелый вечер, Шон чувствует себя наполненным гармонией и радостью жизни. «Если бы, – думает он, – все общение с женщинами было таким легким. Что-то происходит с ними, когда они взрослеют. Будто не могут удержаться, чтобы не озлобиться. Если бы только они могли навсегда оставаться шестнадцатилетними – совершеннолетними, в отличие от Симоны, но такими же милыми, покладистыми и благодарными».
– Хотите попробовать?
– Нет-нет, я за ужином наелся до отвала. Наслаждайся.
Симона откусывает еще два кусочка и с сожалением отодвигает контейнер. Пьет шампанское и отмечает, какое оно приятное.
Он спрашивает:
– Это же не все, что ты собираешься съесть?
– Очень вкусно, – говорит Симона, – но очень сытно.
– Ты же не озабочена своей фигурой? – подтрунивает он.
– Нет-нет, – говорит Симона, но в полумраке кажется смущенной. Возможно, она просто не хочет показаться жадной; а возможно, это действительно озабоченность своим телом.
– У тебя прекрасная фигура, – галантно говорит он. Прихлебывает виски и добавляет: – Держу пари, что за тобой по пятам, как утята, следуют целые стаи парней.
Она опускает взгляд, и волосы падают ей на лицо.
– Не совсем так.
– Да ладно, – поддразнивает он. – За такой красоткой, как ты?
Она снова поднимает на него глаза.
– Мальчики моего возраста такие незрелые, – говорит она. – Я предпочитаю мужчин.
Эти слова зависают между ними в ночном воздухе. Вдалеке через открытую дверь доносится хриплый смех Чарли Клаттербака. В каменном доме за забором многозначительно захлопывается окно. Живущий там старый хрыч все лето жаловался на шум, и его недовольство явно не угасает. «Что ж, удачи, – думает Шон. – Не думаю, что люди, которые могут позволить себе купить этот дом за три миллиона, захотят проводить лето в коричневых кардиганах, ухаживая за гортензиями».
Он смотрит на часы и понимает, что уже полночь.
– Чтоб мне провалиться, – говорит он. – У меня же день рождения!
– О! – восклицает Симона и ерзает. – С днем рождения!
Она поднимает бокал, они чокаются и выпивают.
– И какое отличное начало года, – говорит он ей. – Лучшей компании и не придумаешь.
– Надеюсь, у вас будет прекрасный год, – произносит она. – Надеюсь, он будет самым лучшим в вашей жизни.
Он хрипло вздыхает.
– Боюсь, шансов на это немного.
Он понимает, что довольно пьян и потому неосторожен в своих откровениях. Но именно из-за того, что он пьян, ему наплевать. Все равно скоро все раскроется. Что может сделать пятнадцатилетняя девочка?
– Не знаю, заметила ли ты, – говорит он, – но мы с Клэр не ладим.
Симона заправляет волосы за ухо и возвращается к своему торту.
– Да, я не могла не заметить. Она не очень хорошо к вам относится, да?
– О, слава богу, – говорит он и выпрямляется, довольный тем, что нашел сочувствующего слушателя. – Хоть кто-то верит мне! Ты не представляешь, как трудно быть мужчиной. Кажется, все хотят обвинить нас, когда что-то идет не так.
– Это так несправедливо, – отвечает она. – Папе и Марии постоянно приходится сталкиваться с этим, когда речь идет о прессе. Папа говорит, это хуже всего, потому что все верят женщинам, когда они продают свои истории, а если это делают мужчины, то они подлецы.
– Именно так.
– Плохо, что она разговаривает с вами в таком тоне. Это неуважительно.
– Она не была такой, когда мы познакомились. Иногда мне кажется, что она сошла с ума.
Симона, похоже, допускает такую возможность.
– Я не знаю, стоит ли мне комментировать, – говорит она. – Ведь она ваша жена.
– Все в порядке. – Шон чувствует укол вины. – Прости. Не надо было тебя впутывать.
Симона спешит успокоить его.
– Ничего. Я никому ничего не скажу. Это же я начала разговор. Зря, конечно. Это не мое дело. Просто…
Он ждет.
– Если бы я была вашей женой, – говорит она тихим голоском, который понемногу слабеет, – я бы никогда с вами так не обращалась. Вы такой… а она, похоже, совсем этого не ценит.
– Я пашу как проклятый, чтобы у нее было все, что она хочет, а она, похоже, всегда недовольна.
– Вы так много работаете, – поддакивает Симона. А затем добавляет: – Может, вам разойтись?
Шон выпивает еще один глоток виски, затягивается сигарой. Она молча наблюдает за ним. «Она такая милая, – думает он. – Такая ласковая, нежная и добрая. Если бы я мог прожить свою жизнь заново…»
– Все не так просто. Развод… это тяжелая штука. Видишь, как Индия и Милли относятся ко мне. Их мать натравила их на меня, потому что так бывает при разводе. Мать получает детей, а отец остается в стороне. Я не вынесу этого во второй раз. Сейчас близнецы обожают меня. Не хочу, чтобы они возненавидели меня, как старшие девочки. Если бы не близнецы, все было бы по-другому. Если бы они не родились. Но теперь они у нас есть, и мы связаны ими на всю жизнь. Даже если бы мы разошлись. Это не так просто, когда у тебя есть дети. Я никогда не смогу с ними расстаться.
Он доволен собственным благородством. «Я хороший отец, – говорит он себе. – Индия и Милли могут не замечать этого, но я хороший отец».
– Кроме того, – продолжает он, – что станет с детьми, если они останутся с Клэр? Она их погубит. Ты же видела ее. Она безумна, как змея, в которую тычут палкой.
В памяти мелькает воспоминание. Он сидит на скамейке на набережной Темзы с Клэр и говорит то же самое о Хэзер. «Неужели это правда? – спрашивает он себя. – Неужели все женщины через какое-то время просто сходят с ума? Похоже, что в моей жизни точно. Сначала они меня обожают, но через некоторое время сатанеют. Мои жены, мои подружки. Это несправедливо. Очевидно, какую-то роль играет то, каких женщин я выбираю. Мария Гавила не такая, а Чарли Клаттербак женат девятнадцать лет, хотя он тот еще козел».
– В любом случае, – говорит он, – сегодня мой день рождения. Давай не будем об этом. Надо праздновать. Вот.
Он берет пластиковую вилку, накалывает на нее кусочек торта и подносит к ее рту.
– Съешь торт.
– Я не могу! – протестует она, и он замечает, что ее зрачки стали огромными.
– Конечно, можешь, – говорит он и придвигает десерт ближе.
Симона размыкает свои очаровательные губки и позволяет себя накормить.
Глава 23
В Йовиле начинается дождь. Проливной дождь, типичный для западной части страны, заволакивающий небо, которое не посветлеет до самого утра. Два часа дня, а все машины включают фары. Ненавижу январь. Примерно каждую милю ветер подхватывает машину и снова швыряет ее на фут правее. Мы перестаем разговаривать. Мне нужно использовать остатки мозга, чтобы мы доехали живыми.
Час спустя сумерки сменяются грозовыми тучами, и мы пробираемся по узким дорогам, на которых возникают белые указатели, ведущие в случайном направлении. Мы доезжаем до перекрестка, где все четыре знака указывают на Барнстапл, а спутниковый навигатор говорит нам, что мы находимся посреди поля. Руби выходит из своей комы страданий и смотрит в окно.
– Я помню это место, – говорит она. – Тебе сюда.
Я еду направо. Дорога сужается и становится однополосной колеей между огороженными склонами, которые поднимаются вверх и отрезают последний дневной свет. Огромные деревья свивают над нами голые ветви и образуют призрачный зимний туннель. Не могу представить здесь Шона. Я знаю, что он тут вырос, но он всегда тяготел к белым колоннам и палящему солнцу; к морю, в котором, по его собственным словам, можно было купаться, и ресторанам с террасами, где все прохожие могли видеть, что ты пьешь шампанское. Каждые двести ярдов склоны обрываются выездными дорожками, но в темноте не видно ни огонька. Никакой пригородной жути. Наверное, он вернулся, чтобы с гордостью взглянуть в лицо своему детству, показать всем, чего он добился. Остался ли здесь кто-нибудь из тех, кто знал его тогда, чтобы это увидеть, можно только догадываться.