Дети все еще в легком оцепенении. Только Хоакин проснулся, когда женщины вошли во флигель, чтобы их выпустить, и даже он был относительно спокоен, просто сидел на своей кровати, разглядывая мух, а не скакал по потолку, как обычно. Иниго зевает и потягивается над своей миской с хлопьями. Хотя сама Симона вчера вечером не пила никаких таблеток, она прекрасно понимает, что чувствует Хоакин. Сегодня утром она вялая, будто ее окунули в мед, околдованная собственной нарастающей силой. «Он был бы моим, – думает она, – если бы не был таким благородным. Я ощущала это между нами, искрящее притяжение, когда он кормил меня тортом. Не знала, что нечто столь простое может быть таким завораживающим».
– И вот еще одно преимущество, – с гордостью произносит Линда. – Никаких истерик по утрам. Честно говоря, я бы давала им это каждый день, если бы это было законно.
– Когда мы придем к власти, – говорит Имоджен, под «мы», видимо, подразумевая партию своего мужа, – мы отменим все эти ограничения. Ребята из Охраны здоровья полностью вышли из-под контроля. Мы рискуем вырастить целое поколение слабаков.
– Действительно, и кого тогда мы пошлем на войну, – говорит Клэр. – Только вообразите.
Имоджен не замечает резкости в ее голосе, хотя все остальные ее слышат. Симона давно заметила, что жены политиков, которые появлялись в их доме, пока родители замазывали какие-то их проступки и мелкие растраты, признавали единственный вид юмора – официозный. Имоджен не заметила бы иронии, даже если бы та появилась перед ней и дала ей пощечину.
– Ну, вы же понимаете, – продолжает она, – это действительно повлияет на экономику. Определенная убыль среди молодых мужчин сдерживает рост населения. И, конечно, никаких пенсий. – Она улыбается. – Так приятно оказаться там, где можно говорить такие вещи. Когда имеешь дело с электоратом, приходится следить за своим языком. А электорат Блэра настолько зациклен на предрассудках, что обижается по любому поводу.
Клэр закусывает губу и наливает апельсиновый сок в многочисленные чашки-непроливайки. Ставит две перед своими дочерьми и гладит их по теплым шелковистым головкам. Коко прислоняется к ней, и Клэр обнимает ее за плечи, прижимая к себе. Симона смотрит, чувствуя приступ зависти. «Это несправедливо. Почему я родилась так поздно?»
– Но затраты на всех раненых, конечно же, нивелируют эффект экономии? – говорит Линда.
– На самом деле нет, – отвечает Имоджен. – Ведь они не будут затевать столько драк в барах с костылями наперевес, не так ли?
После этого заявления наступает тишина, а затем все смеются.
– О Имоджен, – говорит Линда, – ты великолепна.
– Что? – спрашивает Имоджен. – Я всего лишь говорю правду. Достаточно взглянуть на статистику, чтобы понять, что в этом есть смысл.
«В жизни не видела никого тупее, – думает Симона, – а я ведь как-то видела самих „Спайс Герлз“. Неудивительно, что этот урод женился на тебе. Ты именно такая, какими он считает женщин».
В саду снаружи раздается шум, и мужчины один за другим входят через дверь патио. Все они, кроме Джимми, одеты одинаково, в стиле «прибрежный шик»: мешковатые шорты в клетку, хлопковые рубашки на пуговицах и, поскольку солнце только начало выжигать росу с травы, джемперы с V-образным вырезом для тепла. На Джимми – джинсы и выцветшая футболка Nirvana 1992 года. Он похож на человека, играющего в кавер-группе, которая гастролирует по стоянкам трейлеров. Все мужчины выглядят довольными собой, как будто одержали великую победу.
– Прекрасная работа, – произносит Мария. – Что ты им сказал?
– Ну, в конце концов я позволил деньгам говорить за себя. Какой смысл быть миллионером, если не можешь купить то, что хочешь, а? – говорит Шон.
– Сколько?
– Косарь, – отвечает он непринужденно, будто речь идет о мелочи. – Половина сейчас, а остальное – если они не начнут до завтрашнего полудня.
– Они говорили, что у них по договору крайний срок – сегодня, а после этого они начнут платить неустойку, – вмешивается ее отец, – но я спросил их, действительно ли они думают, что кто-нибудь будет проверять их работу до окончания праздничных дней, и у них не нашлось ответа на этот вопрос.
– Я сказал, что оплачу и неустойку, – говорит Шон. – Хотел задержать их до понедельника, но завтра вечером они возвращаются в Польшу на корабле, так что…
– Отлично! Вы мои герои, – заключает Мария.
– Конечно, я спросил их, в порядке ли их документы, – говорит Чарли. – Они вернулись сразу же с принятием Закона о свободе передвижения. Чертов ЕС. К концу десятилетия эта страна будет кишеть выходцами из Восточной Европы, помяните мое слово.
– И тогда наши строители встанут на дыбы из-за того, что те отнимут у них рабочие места, – говорит Имоджен. – Надо было думать об этом до того, как они загнали себя в профсоюзы.
По ее мнению, среднестатистический британский строитель – это сторонник лейбористов. Она волновалась бы гораздо больше, если бы чехи направлялись в сторону Сити.
– А есть кофе? – спрашивает Джимми. – У меня во рту как будто что-то умерло.
– Может быть, ты попробуешь иногда чистить зубы, – говорит Линда, не глядя на него.
Он смеется и показывает ей средний палец. Симона достаточно восприимчива к атмосфере, чтобы почувствовать легчайшую дрожь, пробежавшую по комнате. Она начинает понимать, что подобные перепалки – это одна из тех уловок, которые несчастные пары используют, чтобы скрывать на людях свою нелюбовь. Линда и Джимми, Шон и Клэр: между ними сыплются колкости, прикрытые белозубыми улыбками, и никого, как она теперь видит, этим не обмануть. Ее отец и Мария никогда, никогда не говорят друг с другом в таком тоне. Но Симона никогда и не видела, чтобы они расходились во мнениях. Они как хорошо отлаженный механизм, каждая мысль, каждая эмоция находятся в такой гармонии, что они могут закончить друг за друга каждую фразу, общая цель настолько ясна, что ее никогда не нужно обсуждать. Двигаться вперед. Двигать вперед наших детей. Добиваться того, чего мы хотим. Не создавать себе врагов.
– Ешьте, – говорит Линда, обращаясь ко всем, – и можем идти на пляж.
– Я никуда не пойду, – бормочет Джимми. – Если мы заплатили косарь за тишину и покой у бассейна, я, черт возьми, останусь у бассейна.
– Мы? – спрашивает Линда, глаза невинно распахнуты. – Откуда у нас взялась тысяча фунтов?
Джимми прищуривается и подходит к эспрессо-машине. Начинает хлопать ею, поднимать крышки и заглядывать внутрь, тряся кофейной ложкой.
– Подождите, – говорит Симона, пересекая кухню, чтобы подойти к нему. – Позвольте мне.
– Ах, чудесно. – Рука ложится на ее шею, заставляя ее вздрогнуть. – В этом доме есть хоть кто-то, кто поможет старику.
Она выворачивается из-под его прикосновения. От Джимми пахнет чем-то кислым. Видимо, химикаты просачиваются через его кожу, а также он не приближался к душу с тех пор, как приехал сюда. Вероятно, считает, что бассейн заменяет ванну. Симона сделала мысленную пометку больше туда не ходить.
Линда берет свою кофейную чашку.
– Что ж, я собираюсь опробовать джакузи, – говорит она. – Дамы, вы закончили завтрак? Я загружу посудомоечную машину, когда вернусь.
– Ага, – произносит Шон и пускается догонять ее покачивающиеся бедра. – Джакузи – как раз то, что нужно.
– Наслаждайтесь, – говорит Мария. – Мы закончим здесь и поведем малышей на пляж.
– Нет, – резко встревает Клэр, – извини, Шон, но мне нужно пойти и разобраться с ногтем. Тем, который ты сломал вчера об матрас. Тебе придется присмотреть за близняшками, пока я не вернусь.
Симона подходит к кухонному столу и ищет ложку, чтобы отмерить кофе. В ящике лежат таблетки, оставленные там вчера Линдой. «Глупо было класть их туда, – думает она. – По крайней мере, трое из этих детей достаточно высоки, чтобы достать их». Она засовывает их под держатель для столовых приборов, где они не будут видны, но откуда их можно в дальнейшем легко взять, выбирает ложку и возвращается к кофеварке.
– О, – говорит Шон.
– Может быть, они захотят поплавать в джакузи с тобой и Линдой? – нежно говорит Клэр, не сводя с него глаз, пока он не хмыкает и не отводит взгляд. – Разве это не весело? Им бы это понравилось. Вам бы это понравилось, девочки? Чудесная горячая ванна с пузырьками! И провести время с папочкой!
Близнецы с виду не впечатлены этим предложением, но они еще не проснулись.
– А ты не можешь сделать это позже? – спрашивает он. – Или взять их с собой?
– Извини. Я должна буду просто припарковаться в городе и пройтись пешком, пока не найду какое-нибудь место.
– Почему бы вам не найти его заранее в своем телефоне? – спрашивает Симона.
– Это можно сделать? – говорит Имоджен. – Что же ждет нас дальше.
– Да, смотрите. – Симона берет телефон Клэр и открывает браузер. – Видите? А вот Google. Вы можете найти мастеров маникюра в Борнмуте.
– Никогда бы не подумала, – говорит Клэр раздраженно. – Я слышала, что это можно делать на новых телефонах, но даже не думала, что у меня такой.
– О господи, – нетерпеливо вмешивается Шон, – неужели ты никогда не смотришь на эти штуки? Конечно, я купил тебе телефон с интернетом. У всего офиса такие!
– Я подумала, что он довольно громоздкий. Предыдущий был таким изящным и аккуратным. И тут такие крохотные буквы. Бессмысленная штука, чтобы писать эсэмэс. Но как тут платить? Мне теперь придет какой-нибудь ужасный счет?
– Это уже включено в твой тариф. Господи. Женщины! Ты что, ничего не читаешь?
– Это телефон, Шон, – говорит она тонким обиженным голосом. – Я знаю, как пользоваться телефоном.
– Я не верю в интернет, – произносит Имоджен.
– Это веяние будущего, Имоджен, – отзывается Мария. – Все газеты размещают свои материалы в интернете. У Чарли есть сайт. Разве ты не знала?
Имоджен выглядит ошеломленной, как будто ей только что сообщили, что ее муж подрабатывает стриптизером.
– Ну, это мы посмотрим, – говорит она.