Роберт моргает.
– Я уже говорил тебе, Джимми. Сейчас не время и не место. Мы обсудим все завтра. Уверен, Шон не хотел бы, чтобы ты остался ни с чем.
– Конечно, он не хотел бы, – соглашается Джимми. Он осушает свой стакан и угощается из бутылки Чарли. Атмосфера холодеет. Чарли и Имоджен смотрят на него, как испуганные дети. Руби и Джо хмурятся, выглядят озадаченными. – Он знал, в какое отчаяние может впасть человек.
– Пожалуйста, Джимми, – говорит Роберт. – Просто заткнись, ладно? Я не хочу, чтобы вся эта хрень происходила на глазах у моей дочери, ты понимаешь?
– Сейчас ее тут нет.
– Тем не менее. Это неуместно. Совсем не уместно. Давайте попробуем просто цивилизованно поужинать, хорошо?
– Точно, – фыркает Джимми. – Ведь Симона столь невинна.
– Она очень расстроена, – говорит Роберт. – У нее умер муж.
Джимми снова фыркает.
– Да. И очень интересно умер.
– Господи, Джимми, – вмешивается Имоджен, – заткнись. Неужели тебя не волнует, что здесь сидят две его дочери?
Он пожимает плечами.
– Не думаю, что воскресный выпуск Sun прошел мимо них.
Руби краснеет. Черт бы побрал тот смартфон.
– Заткнись, Джимми, – говорю я. – В понедельник его хоронят.
– М-м-м, – мычит он. – Приятно видеть такую преданность, должен сказать. Мило. Старые добрые семейные секреты, да? Всегда лучше держать их при себе.
Тишина, густая, как осенняя грязь, повисла в комнате. Джимми по очереди смотрит на каждого из нас. Машет вилкой в воздухе.
– В общем, довольно лицемерия, – говорит он. – Просто напоминаю тебе, Роберт, что деньги могут довести людей до отчаяния. Или их отсутствие, без разницы. Шон, похоже, не испытывал проблем с пониманием этого.
Это угроза. Какая-то. Я оглядываю стол. Видно, что все это понимают. Даже Руби. Она смотрит в свою тарелку, но не ест.
Джимми возвращается к еде.
– Я почти что без гроша, – говорит он. – Полагаю, если я не разберусь с этим, мне придется начать искать другие способы обеспечить себя.
– Например, найти работу? – спрашивает Джо, и его тон больше не звучит игриво.
– Очень смешно, сынок, – отзывается Джимми. – А чем же зарабатываешь на жизнь ты?
– Он учится в университете, – говорит Роберт.
– Ну, молодец, – бросает Джимми. – Встретимся, когда будешь в моем возрасте, и посмотрим, каким ты будешь самоуверенным.
Шум в коридоре. Я вижу белки глаз Роберта.
– Если ты сейчас же не заткнешься и не будешь вести себя нормально, – шипит он, – гарантирую, что больше не будет ничего и никогда. Ты понял?
Джимми снова пожимает плечами. У него такие костлявые плечи, что получается очень выразительно.
Возвращаются Симона и Мария. Мария несет серебряную соусницу. Она ставит ее перед Имоджен и одаривает ту самой милой улыбкой, которая говорит, как прекрасно она понимает ее дискомфорт и что сделает все возможное, чтобы облегчить его. Боже, как мне нравится Мария. Ничего не могу с собой поделать. Она достойный человек. Имоджен скромно благодарит ее и наливает немного мятного соуса в полупустую тарелку.
– Восхитительно, – говорит она. – Просто идеально. Спасибо большое.
Симона игнорирует ее. В руках у нее картонная коробка, в которой когда-то был элитный тостер Dualit, отмечаю я. Конечно. В этом доме все только самое лучшее. Она подходит к Руби и ставит коробку на стол рядом с ней. Между ней и Джо, замечаю я, а не рядом с Джимми. Видимо, опасается, что тот может что-то украсть.
– Здесь несколько вещей, на которые ты, возможно, захочешь взглянуть, – говорит она.
– Что это?
Руби гоняет еду по тарелке. Кажется, ни у кого нет аппетита, кроме Чарли и Джимми, которые могут есть хоть во время зомби-апокалипсиса. Возможно, их надо отправить к Клэр, чтобы они освободили ей пару полок в столовой.
– Это украшения твоего отца.
– Украшения?
Симона выглядит раздраженной.
– Без разницы, как это называть. Я не знаю. Часы, запонки и прочее. Вещи из металла, которые носят мужчины. Поройся там и возьми то, что тебе нужно. Уверена, что там есть вещи, которые покажутся тебе интересными.
Руби выглядит неуверенно.
– Разве они тебе не нужны, Симона? Я имею в виду, я бы хотела… ну, знаешь, что-нибудь. На память. Но они твои.
Лицо Симоны застывает. Какая-то обида, какая-то ярость, бурлящая внутри, которую я не понимаю. А может, и понимаю. Для нее это, должно быть, ужасное унижение.
– Нет, – говорит она. – Не эти вещи. Есть еще много чего, с периода нашего брака. Это старые вещи. Можешь забрать. Иначе они пойдут на благотворительность.
Руби не слышит скрытого посыла.
– Но Эмма, конечно, хотела бы… Я имею в виду, когда она подрастет?
– Нет, – говорит Симона. – Не это.
– Я…
– Неважно, – говорит Симона. – Я просто подумала, что они могут тебе понравиться, вот и все. Просмотри их завтра и возьми то, что хочешь.
– Хорошо, – отзывается Руби. – Конечно. – Затем скромно добавляет:
– Только я или мы с Камиллой?
– Камилла? – Симона хмурится.
– Она имеет в виду меня.
Я тронута тем, что Руби называет меня моим новым именем, но уже понятно, что это приведет к разного рода осложнениям. Для этих людей я всегда буду Милли.
– Ах, да, – говорит Симона. – Да, конечно. И ты должна выбрать что-нибудь для Индии, разумеется. Да. В общем. Мне они не нужны. Просто забери их, хорошо?
– Спасибо, – говорю я.
Обсудим с Руби позже. Наверное, будет лучше, если мы заберем большую часть и оставим что-нибудь для Эммы. Если мы вообще будем с ней общаться, когда состаримся. Боже, мне стукнет сорок, когда она будет тинейджером.
Симона садится. Начинает есть, механически и молча, поглощая холодную еду без видимого удовольствия. Теперь она задала тон всему вечеру. Вместе с Джимми. Думаю, никто не хочет начинать разговор, чтобы не вывести кого-нибудь из себя. На месте Клаттербаков я бы мечтала попасть в свою гостиницу.
Джимми заканчивает есть кускус и отодвигает тарелку.
– Ладно, – говорит он. – Как насчет тоста за отсутствующих друзей?
Все молча смотрят на него.
Глава 28
В их веселье есть нечто демонстративное. Ссора между Шоном и Клэр заставила всех повысить ставки: показать миру – показать тому, кто портит вечеринки, – как выглядит по-настоящему хорошее времяпрепровождение. Женщины возглавляют этот отряд, хихикают, блистают и флиртуют так, как будто на кону стоит сама жизнь. А Клэр сидит в конце стола, изображая оскорбленное достоинство, отвечая односложными фразами и выдавливая смешки, когда кто-то обращается к ней напрямую. Ее глаза неотрывно направлены на мужа: как у кошки, когда та следит за птицей в клетке.
«Бедняга, – думает Симона. – Да еще и в его день рождения. Она действительно больная. Он устроил для нас такой великолепный праздник, а она делает все, чтобы его испортить. Даже не попыталась нарядиться. Остальные надели все лучшее, а она выглядит так, будто вытащила это платье из глубины шкафа и одевалась с закрытыми глазами».
Симона слышала о подобных ужинах, но сама на таком впервые. Шон забронировал всю террасу ресторана Canard Doré, и кажется, что вся гавань полностью в их распоряжении. Через двери из дымчатого стекла, которые отделяют их от внутреннего зала с кондиционерами, на роскошную полупустую террасу смотрят жаждущие глаза, но сегодня вечером никто больше не будет наслаждаться морским бризом. Согласно меню, у них уже третья подача блюд из девяти, но закуски между ними были такими же роскошными, как и основные блюда. По маленькой баночке черной икры на каждого, две жирные, маслянистые устрицы с соусом из хрена, чтобы заставить их корчиться, «гнездо из улиток», которое оказалось просто волованами с чесночными улитками (она колебалась, но взрослые проглотили их с удовольствием, и она последовала их примеру; смысл, конечно, был в том, чтобы вознаградить щедрость хозяина вечера, демонстрируя наслаждение), а затем стаканчик сладкого и одновременно пикантного базиликового мороженого, чтобы очистить вкусовые рецепторы. Теперь ей принесли продолговатую подложку, на которой лежат четыре ломтика сашими цвета драгоценных камней рядом с крошечной башенкой чего-то зеленого, тремя идеальными гороховыми побегами, маленькой фарфоровой чашечкой саке и парой элегантных позолоченных палочек.
В своем золотистом вечернем платье и босоножках на шпильке, со множеством позаимствованных браслетов на запястье и длинными жемчужными серьгами Симона чувствует себя более утонченной, более взрослой, чем когда-либо. И Шон удостоил ее чести занять место по левую руку от него, в то время как Линда Иннес села по правую. Симона сияет от гордости за такой щедрый жест, несмотря на то что Щон уделяет большую часть своего внимания старшей женщине. Это неудивительно. Его манеры изысканны, и, конечно, он должен заставить Линду почувствовать себя желанной гостьей. Симона не видит ничего страшного в приближении взрослой жизни. Еще несколько лет на разговоры и освоение новых навыков, и она превратится в бабочку.
Клэр отодвигает стул и встает.
– Я пойду проверю детей, – объявляет она.
Разговор стихает, и все смотрят на нее. Среди этих сверкающих существ она в своем скромном платье выглядит как-то убого. «Это намеренно, – думает Симона. – Намеренное унижение мужа, чтобы показать ему, как мало она его ценит. Она не заслуживает его. Не заслуживает того, что у нее есть».
– Если тебе так нужно, – говорит Шон.
– Прошло уже больше часа. Мы договорились проверять каждые полчаса.
– Сообщи, если дом сгорел.
Он берет палочки для еды и отворачивается. Клэр на мгновение выглядит растерянной, как будто она надеялась на другой ответ.
– Ну, подумаешь, Руби заболела, – говорит она, затем берет свою сумку и шаль и удаляется.
Они все ждут, пока она пересекает террасу, выходит через раздвижную дверь и закрывает ее.
– Фух, – говорит Чарли. – Теперь мы можем начать веселиться.