Стол взрывается смехом.
– С днем рождения, Шонни! – кричит Чарли Клаттербак, и гости снова смеются и звенят бокалами.
– Отлично! – говорит Шон. – Я уже начал думать, что все забыли!
«Я не забыла, – думает Симона. – О Шон, дорогой, я не забыла. Только идиот может не заметить, как плохо она к тебе относится».
– Думаю, скоро наш Шонни пойдет своей дорогой, – говорит Джимми, и все перестают смеяться.
Имоджен поперхнулась шампанским, и Роберт хлопает ее по спине. «Он совершенно лишен такта», – думает Симона. Затем Шон снова поднимает свой бокал и звеняще чокается с Джимми.
– Да будет так! – говорит он. – Хотя я не питаю особых надежд. У нее есть некоторые сомнения насчет девочек. Не хочет оставлять их без отца или кого-то в этом роде.
– Кого-то в этом роде, – повторяет Линда с сарказмом.
– Тем не менее, – говорит Шон, – непохоже, что она будет требовать постоянных визитов, вроде Хэзер.
«О, – думает Симона, – так это действительно правда. Бедный Шон. Я полагаю, он просто должен оставить детей. Это часть брака, не так ли? Люди заводят детей, даже не задумываясь об этом, а потом дети превращаются в средство шантажа, чтобы удержать взрослых».
– Дети прочнее, чем кажется, – на голубом глазу выдает Имоджен. – Непохоже, что Инди и Милли много страдали, не так ли?
– Ну, я не знаю, – великодушно отвечает Шон.
«Он всегда хочет быть справедливым, – думает Симона. – Всегда пытается понять точку зрения другого человека».
– Уверен, что у них есть свои претензии.
– У всех есть, – говорит Имоджен. – Но пора бы повзрослеть.
– Бедняжки столкнулись с нехваткой пони, – вставляет Чарли, и все снова смеются.
– В Мейда-Вейл не так много мест для выпаса пони, – говорит Симона и в ответ получает еще один взрыв смеха и хлопок по спине от Чарли Клаттербака, который отдается у нее в костях.
Мария намазывает зеленую кашицу на комок чего-то бледно-кремово-желтого и палочками отправляет его в рот. Закрывает глаза, жует, глотает.
– Боже мой, ты сегодня на высоте, дорогой, – говорит она. – Что это?
– Это был морской еж. Остальное – карп, оторо и отличный жирный гребешок. Я пытался достать фугу, но найти за пределами Японии повара, который приготовит ее, практически невозможно.
– И никаких языков жаворонка? – подшучивает Джимми.
– Фугу? – спрашивает Симона.
– Рыба-иглобрюх. Один неправильно подобранный кусочек, и… – Он резко проводит палочками по горлу.
– Боже мой. Вы когда-нибудь ели ее?
– Нет, – печально отвечает Шон. – Я надеялся, что сегодня будет та самая ночь.
– Оу. Бедняге Шонни еще предстоит потерять свою рыбную девственность, – говорит Джимми, но на этот раз никто не смеется.
– А откуда у тебя взялся карп?
Шон заходится смехом, поднимает чашечку с саке и выпивает его до дна.
– Купил его живым у торговца кои в Уилмслоу. Не сказал ему, для чего именно.
– Ты неисправим! – восклицает Чарли.
– В конце концов, это ведь всего лишь рыба, не так ли? Я не смог бы доставить ее из Киото свежей.
Суши. Она видела их в витринах, но никто еще не водил ее даже в какое-нибудь сетевое кафе. Семейные прогулки Гавила обычно строятся с учетом вкусов Хоакина, и она может представить, какие рвотные звуки он издавал бы, если бы кто-то попытался накормить его сырой рыбой. Она и сама немного нервничает, но все вокруг причмокивают губами, как будто это сладости. В конце концов, сегодня она съела двух устриц, и если смогла справиться с улитками, то справится и с этим.
Шон смотрит на ее дощечку.
– Давай, – говорит он, – попробуй. Это большой деликатес.
«Как и столетние яйца, – думает она. – И утиные перепонки».
– Мои первые суши, – говорит она тихо.
– Сашими, – поправляет он. – Уверен, не последние. – Он берет свои палочки и намазывает немного зеленой пасты на то, что кажется ей куском тунца. – Васаби, – сообщает он ей. – Настоящий, а не та подделка в тюбиках. – Он берет кусочек и подносит его к ее рту. – Давай.
Она берет кусочек в рот и, подражая Марии, закрывает глаза, когда пробует. Резкий запах васаби заполняет ее нос, вызывает желание чихнуть, слезы выступают под закрытыми веками. Она почти выплевывает его, а затем – бум! – боль проходит, и ее захлестывает восхитительное сочное жирное послевкусие – бархат и крем вместе, – не такое рыбное, как она ожидала, не такое соленое, как она представляла себе морскую рыбу. Как изысканно.
Она открывает глаза. Он наблюдает за ней, на его губах играет полуулыбка. Остальные за столом тоже наблюдают. Ей становится не по себе от выражения лица Джимми: что-то вроде зависти в сочетании с любопытством. Она игнорирует его. Он жуткий. Жуткий и пьяница. Она взмахивает ресницами перед Шоном так, как это делала Линда.
– Восхитительно, – говорит она. – Боже мой, это чудесно. Я даже не представляла насколько.
Его улыбка расширяется. Она поднимает взгляд и видит, что ее отец наблюдает за ними. Его эмоции не поддаются прочтению, но она подозревает, что далеко не все из них положительные.
– Ура! Вот тебе новые впечатления! – говорит Шон и резко поворачивается к Линде.
Прежде чем взрослая женщина успевает переменить выражение лица, Симона улавливает в нем что-то подозрительное, нотки раздражения. «Она ревнует? Ко мне?» И чувствует, как по ее телу пробегает дрожь триумфа.
Они берут палочки и продолжают есть.
На этот раз закуска – вовсе не еда. Это крошечный стаканчик крепкой eau de vie с юго-запада Франции, где, по словам Шона, готовят лучшее фуа-гра. Содержание алкоголя в напитке такое яростное, что у нее перехватывает дыхание, она кашляет, а взрослые смеются над ее конфузом. Ей все равно. Официанты даже не моргнули, когда подавали ей напитки. Впервые в жизни она находится среди взрослых, и никто не задает вопросов.
Через пару минут алкоголь ударяет ей в голову, как скоростной поезд. Она раскачивается на своем месте, хватается за край стола, боясь, что вот-вот упадет. Остальные ведут себя так, словно никто не отреагировал на выпивку так же, как она, но вместе с тем невидимая рука внезапно увеличила громкость разговора.
Первая волна проходит, оставляя Симону оживленной и улыбающейся. Джимми и Линда закуривают сигареты – «Мальборо» с ментолом, – и Линда предлагает ей одну. Она берет.
– Нет. – Роберт повышает голос из-за дальнего конца стола. – Ни в коем случае, Симона. Нет.
– Ой, да ладно, – говорит Чарли. – Это вечеринка, а не конференция лейбористов!
– Ей пятнадцать, – гремит Роберт, и все сразу оборачиваются, чтобы посмотреть, не услышал ли кто-нибудь из ресторана. Но на террасе они одни. В помещении кто-то жарит фуа-гра, а кто-то еще наливает девять бокалов Monbazillac.
– Типичный адвокат. – Джимми Оризио усмехается. – Всегда придерживается буквы закона, будучи на публике.
Линда протягивает руку через Шона и чиркает зажигалкой. Симона, в восторге от возмущения, которое вызвала у отца, затягивается сигаретой, подавляет желание закашляться, затем держит ее в воздухе между указательным и средним пальцами, как Бетт Дэвис в кино. Она выпускает струйку дыма в теплый приморский воздух. Не сказать, что ей очень нравится это занятие – у нее снова кружится голова, – но сегодня явно Вечер Посвящения. «Завтра все будет по-другому, – думает она. – Все изменится». Она снова подносит фильтр к губам. Кажется, что он стал влажным и прохладным на ощупь.
– Не могу сказать, что мне самому очень нравится вид курящей девочки, – говорит Шон, и тут же даже это минимальное удовольствие пропадает.
Она делает еще одну затяжку, просто чтобы показать, что у нее есть собственное мнение, а затем гасит сигарету. Садится обратно в кресло, чувствуя себя слегка раздавленной, но затем ощущает прилив сил от всех взрослых удовольствий, которые она испытала сегодня вечером.
– Это самый счастливый момент в моей жизни, – заявляет она.
Еще один взрыв смеха.
– Впереди еще много всего, не волнуйся, – говорит Шон. – Завидую твоей молодости.
Приносят фуа-гра. Чарли наклоняется и забирает порцию Клэр. Одна за другой женщины снимают свои порции с ломтиков поджаренной бриоши, на которых они лежат, и отодвигают хлеб в сторону.
– Полагаю, – говорит Имоджен, – мы должны бросить жребий, кто пойдет следующим, пока не вернулась наша Мать Года.
Чарли стонет.
– А это обязательно?
– Не волнуйся, Чарли, – говорит Мария. – Не думаю, что кто-то попросит пойти тебя.
– Ну правда. Это так отвлекает.
– Согласен, – говорит Шон. – Зачем мы вообще их родили?
– Ты же знаешь, что она просто пойдет сама, если мы откажемся, – произносит Имоджен.
Чарли хмыкает.
– Ну и что? Слушай, если люди хотят навязать свои ценности всем остальным, они должны понимать, что от последствий это их не избавит. Если хочет квохтать над спящими детьми – пусть.
Симона видит свой шанс.
– Я пойду! – щебечет она.
– Ни в коем случае, – говорит Шон, и она чувствует, как внутри разливается тепло от его заботы. – Прошлой ночью ты и так сделала намного больше, чем нужно.
– Да я не против. Иначе Клэр пропустит этот прекрасный ужин.
Она посмотрела в меню, что будет дальше, и увидела, что это шатобриан с трюфелями. После следующей закуски будет самое подходящее время улизнуть и заработать себе очки. Чтобы сделать то, что нужно, много времени не понадобится, а следующее блюдо – всего лишь сорбет из мангустина. Она не очень любит трюфели и понятия не имеет, что такое мангустин. И не будет сильно переживать, если никогда не узнает об этом.
– Ну, – говорит Шон, – смею предположить, что Клэр не будет сильно страдать, если пропустит ужин.
Линда хихикает. Со своего места Симоне видно, как она гладит бедро Шона. Симона пристально смотрит на Линду – ее поведение совершенно неуместно, это очевидно даже Симоне. Шон, кажется, ничего не замечает. Он просто тянется за бокалом и пьет свое вино, как император.