вину пуст. Или наполовину полон, в зависимости от того, как посмотреть. Питейное время еще не началось, а туристов в это время года в Девоне ничтожно мало. Все молчат, кроме Джимми, а Джимми говорит не умолкая.
– …они не захотят признаваться, – произносит он, когда мы входим. – О, я могу рассказать вам несколько историй. Вы ведь придете на похороны? Я бы на вашем месте пришел. У меня найдется несколько историй, которые я мог бы поведать.
– Почему бы вам не рассказать их сейчас, Джеймс? – спрашивает один из его слушателей.
Джимми поднимает трясущийся палец и постукивает себя по носу.
– Я знаю, как я выгляжу, – говорит он сухими шелушащимися губами, – но я не вчера родился.
Я начинаю отступать, но Руби стоит прямо за мной, не понимая, что происходит, и мы спотыкаемся друг об друга. И эта возня привлекает внимание Джимми.
– Помяни черта! – восклицает он. Весь паб оборачивается, чтобы посмотреть, кто там. Это, наверное, самое интересное, что случалось в Эпплдоре в январе со времен последнего урагана. – Входите, дамы, входите!
Мы замираем в нерешительности, но потом я вижу, как на лицах журналистов появляется озарение, и понимаю, что у нас есть выбор: идти напролом или бежать по улицам до парковки. Я разматываю шарф и вхожу в зал.
– Закрой дверь, дорогуша, – бросает бармен, и Руби неохотно подчиняется, похожая на кролика в силках, только молчаливого.
– Как дела, Джимми? – спрашиваю я своим самым уверенным голосом. – Ты пропустил обед.
Джимми гогочет.
– Предпочел жидкий обед, спасибо. Джентльмены, вы знакомы с Камиллой и Руби Джексон? Это дочери.
– Две из них, – говорю я, и все «джентльмены» смотрят на нас так, будто мы пара бродячих стриптизерш.
– Могу я предложить вам выпить? – спрашивает тот, который кричал мне в ухо, когда я стояла за воротами Блэкхита в четверг.
– Нет, спасибо, – говорю я, не глядя на него. Я жажду виски, махом выпить стакан, но, похоже, теперь придется подождать. – Как ты, Джимми? Мы ищем тебя уже несколько часов.
– Иду к цели, – многозначительно говорит он и поднимает свою пинту пива к лицу. – Вот что я вам скажу, джентльмены. Если вам нужна какая-то цитата, я бы начал с этих двоих.
– Мы все очень расстроены, – говорю я ровно, – как и подобает, ведь мы только что потеряли отца. Ты здесь остановился, Джимми?
– О, кстати. Есть комнаты, Джон?
Бармен полирует стакан с плохо скрываемым раздражением и не отвечает.
– Есть комнаты, Джон?
– О. Извините. Вы говорили со мной? Только меня зовут Терри. И нет. У нас все занято.
Джимми прицокивает языком.
– Ты это всем отвечаешь?
– Нет, – говорит Терри, – обычно мы здесь не отвечаем всем одно и то же. Люди считают, что это неуважительно.
– У-у-у! – тянет Джимми и смеется. Если бы не прибыль, которую бар получает от присутствия в нем прессы, подозреваю, что он бы давно уже был на улице.
Женщина с азартным взглядом смотрит на Руби.
– Вы – близняшка? – спрашивает она. Близняшка. Мило. Я представляю, каково это – не иметь собственной значимости.
– Уже нет, – отвечает Руби. Для человека, только-только покинувшего ферму, она вполне уравновешенна.
– Черт возьми, – говорит кто-то, – им придется переделать фоторобот.
Несколько человек смеются. Руби напрягается.
– Ладно, – произношу я, – мы уходим. Просто хотела проверить, все ли у тебя в порядке. Всем спокойной ночи!
Я выпроваживаю сестру за дверь.
– Черт, – выдыхаю я, – чуть не попались.
– Моя мама говорит, что комментировать внешность людей невежливо, – говорит Руби.
– Да. Все так. Козел.
– Думаю, он прав, – говорит она. – Я уже не младенец.
– Нет. Ты прекрасна. Ты бы мне и вполовину так не понравилась, будь ты какой-нибудь болтливой дурочкой. Пойдем.
Мы спешим по набережной, чтобы увеличить дистанцию между нами и пабом.
– Что задумал Джимми? – спрашивает Рубби. – Он вроде говорил, что у него нет денег.
– Господи. У людей разные представления о том, что значит «нет денег». Пока он вынуждает других людей покупать ему выпивку, думаю, он вполне доволен жизнью.
– Но где он будет спать? Этот бармен ведь соврал про комнату, не так ли?
– А ты бы на его месте не соврала?
– Логично.
– Наверное, будет спать в своей машине, – говорю я. – Полагаю, что в последнее время он делал это довольно часто.
– Фу, – говорит она. – Неудивительно, что от него воняет. Он хоть помылся, пока был в доме? От него пахнет засохшей гнилью. Что он там плел? О похоронах?
– Я не знаю, – отвечаю я. – Он несет что ни попадя, Руби. Я бы на твоем месте не брала в голову.
Легко так говорить, но я волнуюсь. Все они такие изворотливые, затыкают друг друга и шепчутся по углам, с порога выпроваживают Клаттербаков в отель. Думаю, все они знают, что на самом деле произошло. Даже Симона, хотя у нее внутри пустота. Он не был милосердным человеком, мой отец. Он помогал другим, только если попутно можно было развлечься банкетом или аукционом. Почему он все эти годы содержал Джимми по доброте душевной?
В Блэкхите приходится пять раз нажать на кнопку интеркома, прежде чем кто-то отвечает. Затем в ночном воздухе раздается голос Джо.
– О, – говорит он. – Вы давно там?
– Давно.
– Простите, – бормочет он и впускает нас.
В доме темно. Нет даже света над входной дверью, который встречал нас, когда мы только приехали. Джо включает его, пока мы достаем покупки из багажника, и стоит на вершине ступенек, ожидая нас.
– Извините, – повторяет он.
– Ничего страшного. Это не твоя вина, – говорю я. – Где все?
– Симона в постели. Няня пришла и увела Эмму в игровую комнату. Все остальные в гостиной. Мистер Клаттербак вернулся.
Это меня немного удивило. Интерком находится прямо у входной двери, и они должны были услышать звонок. Но потом я вспоминаю о Клаттербаках и перестаю удивляться.
Как краб на пляже. Влекомый запахом трупа.
– Мы кое-что принесли, – говорю я ему. – Хлеб, картошка, молоко, овощи и все такое. И немного сыра и нарезок. Я не купила мяса, потому что не знала, что купить. Но могу вернуться за ним завтра.
– Нет, все в порядке, – отвечает Джо. – Морозильник так забит мясом, что едва закрывается. Все органическое, конечно, или какие-нибудь жертвы Шона.
Он вдруг вспоминает, что говорит с родственником усопшего, проглатывает слова и смущается.
– Он любил охотиться, – подтверждаю я. – Думаю, так он давал свободу своему внутреннему психопату.
Джо облегченно улыбается и забирает сумки у Руби.
– Спасибо. Я хотел приготовить рыбный пирог, но тут закончились и картошка, и молоко.
– О, отлично, – говорю я, – полезный человек.
Он ухмыляется.
– Все что угодно, лишь бы Симона не пришла и не начала очередное производство еды. В морозилке лежит целый молочный поросенок. Ей нужно отдохнуть. Она измотана. Получается у меня неважно, прямо скажем. Я уже трижды пробовал делать бешамель, и он все время получается комочками.
Дверь гостиной закрыта. Голосов за ней не слышно. Возможно, они просто пропустили звонок. Мне придется войти и рассказать им о Джимми. Это последнее, что я хочу делать. Я хочу подняться наверх, упасть на кровать и подумать. Или вообще ни о чем не думать. Не думать было бы великой роскошью.
– Я покажу, как надо, – говорит Руби. – Нельзя, чтобы бешамель был с комочками.
– Отлично. – И он ведет ее обратно на кухню. Я слышу их смех, когда они поворачивают за угол.
Он – просто глоток свежего воздуха, этот мальчик. Я бы хотела вернуться в этот возраст. Может быть, я бы не стала такой циничной.
Я глубоко вдыхаю и толкаю дверь. Шум голосов прерывается, стоит мне зайти.
– Привет, Милли! – говорит Мария тем фальшиво-ярким тоном, который сообщает, что я им помешала.
Они расселись по диванам, да каким диванам! Диванам из исторического прошлого, обитым парчой, блестящей, как в день, когда ее только натянули. Если Симона продаст дом, Elite Group может купить все это оптом, установить в холле ресепшн и с первого дня вести гостиничный бизнес.
– Вы хорошо провели время? – спрашивает Роберт.
– Да, это было здорово. Эпплдор – сказочный. Мы купили еще немного водки и тоника. – Я поднимаю сумку, чтобы показать им.
– Отлично! – восклицает Мария.
– Теперь от этого мало толку, – говорит Чарли. Я заметила, что он пьет арманьяк; бутылка Janneau стоит на приставном столике, на расстоянии вытянутой руки. Наверное, VSOP уже закончился.
– А еще мы нашли Джимми. Он подпирает стойку в «Руках контрабандиста».
– Как предсказуемо, – хмыкает Чарли.
– Он продолжает пить, – говорю я, – и те журналисты, которые были за воротами, похоже, выследили его.
По комнате пробегает дрожь. «Да, – думаю я, – вы все знаете. По крайней мере что-то, о чем весь остальной мир знать, по вашему мнению, не должен».
– О, – говорит Мария.
Роберт издает усталое ворчание и начинает подниматься на ноги.
– «Руки контрабандиста», значит? Где это?
– На набережной Эпплдора.
– Ну, конечно же, – говорит Мария. – Ему всегда нравились питейные заведения на берегу моря.
– Набережная, центр города, пригороды. Если вдуматься, его все устраивает, – бросает Роберт.
– Вот тебе и отсутствие денег, – вставляет Чарли.
– Не думаю, что он сам покупает себе выпивку.
– Он когда-нибудь вообще платил за себя?
– Хорошо, – говорит Роберт. – Что ж, я посмотрю, что можно сделать. Чарли, пойдем?
Чарли начинает подниматься со своего места.
– Не знаю, насколько вы преуспеете, – говорю я. – Он выглядит довольно упертым.
Роберт достает бутылку водки из сумки, прижимает ее к бедру.
– Я уверен, что это поможет. И если я что-то и знаю точно, так это то, что он никогда не тянет с тем, чтобы выйти покурить. У них нет сада?
– Столики с видом на воду.
– Хорошо, – говорит он, и они с Чарли уходят.