Что-то заставило меня посмотреть на Хлыща. Тот глядел вслед шагавшему прочь верзиле-хорвату с таким видом, как будто был глубоко разочарован, как будто был сыт по горло, как будто хорват ужасно его подвел.
Глава двенадцатая
Из директории «Колючка»
на компьютере Мари Мэллори. Файл номер двадцать пять
Ник, крысеныш этакий, бросил меня на произвол судьбы еще до полудня, но до этого мы успели довольно много разведать. Мы попытались разобраться, где граница между «Вселенной Мэллори», «Родной вселенной» и всеми остальными. Это оказалось невозможно. Гостиница «Вавилон» не зря так называется – здесь надо, чтобы ты был на всю голову чокнутый или, по крайней мере, чтобы кругом было настоящее вавилонское столпотворение, особенно последнее, особенно с участием русских и немцев. Их наверху, в так называемом конференц-зале, была огромная толпа, и они изливали друг на друга потоки ломаного английского. Конференц-зал отвели для того, чтобы решать возникающие острые вопросы. Очевидно, у русских и немцев вопрос был острый, но никто в зале не мог понять, это один двойной острый вопрос или два независимых.
Это все нам постоянно объясняли со всех сторон. А если никаких острых вопросов не было, с нами просто болтали или дружески улыбались. Похоже, все и так знали, кто мы такие, безо всяких значков (на значки все равно никто не смотрит). Когда мы болтались по коридору, нам все время улыбались трое длинноволосых с младенцем – все, даже младенец. Ник отметил, что родители не могли придумать нам более ненаказывательного наказания, а я твердила, какие тут все милые. Но это было до того, как мы нашли комнату с табличкой «Пресса», где люди в особенно многословных футболках готовили сегодняшний утренний выпуск новостей «ФантазмаКона». Похоже, они делают несколько выпусков в день. Они дали нам по новостному листку, и мы вышли и сели в главном лобби почитать.
В главном лобби сидят все. Оно и само по себе очень просторное, а кажется просто неимоверно огромным, потому что одна стена обшита зеркалами, в которых отражаются большие окна напротив. Тут везде кресла, столы и маленькие дети, которые шастают туда-сюда в крошечных плащиках и доспехах Бэтменов, а все взрослые сидят компаниями там и сям. В тот момент в лобби было довольно людно, поскольку только что приехала целая толпа. В основном это люди в деловых костюмах и с этакими собранными, напряженными лицами профессионалов за работой, причем многие из них явно считали, что это ставит их на ступень выше нас всех.
– Не надо их презирать, – посоветовала толстушка Венди, плюхнувшись рядом с нами. Нику снова пришлось отвести глаза. – Это все издатели. Они вечером устраивают большие приемы.
Вот я и не стала их презирать, а вместо этого развернула новостной листок. Однако Нику было и вправду трудно находиться рядом с человеком таких габаритов, как Венди. Он вскочил и заявил:
– Мне пора. Сейчас открывается «Вселенная игр». Встретимся перед ленчем – или тут, или у тебя в номере.
Это была наглая ложь. Я прекрасно знала, что «Игры» еще не открылись, видела, как Ник слоняется у дальней двери, и факт остается фактом – он меня бросил, бросил меня как раз в тот миг, когда на глаза мне попался вот такой абзац в новостях: «Фанаты, обратите внимание на Мари, племянницу Тэда Мэллори. У этой миниатюрной, сиротливого вида девушки разбито сердце. Фанаты! Будьте ласковы с Мари!»
От злости и стыда у меня слезы навернулись на глаза. Лицо словно раскалилось до синевы. Венди мне что-то сказала, но я ничего не слышала, не ответила и даже не посмотрела на нее. Наверное, она обратилась ко мне, потому что в новостном листке было так велено. Я, кажется, тихонько взвыла.
– Я говорю – там, в новостях, есть что-нибудь интересное? – повторила Венди. – Я еще не читала.
Тут я возненавидела себя за мнительность. Выпрямилась, поправила на носу съехавшие очки. И подумать только! Чудо чудное и диво дивное! Через главное лобби шагал высокий скандинав, которого я видела накануне вечером! И был он в точности так же прекрасен, как мне помнилось, и даже лучше, хотя в это трудно поверить. Чудесные узкие бедра – а какая походка! Но вот какая жалость – он просто решительно прошагал через лобби, мимо кресел, мимо столов, уставленных чашками, мимо детишек в развевающихся плащиках, мимо людей, рассевшихся на полу, мимо группок издателей, и вышел с другого конца, ни на кого не посмотрев, а я любовалась каждым его шагом.
И не я одна. Элегантно одетая дама-издатель так усердно следила за ним, что закрутила ноги штопором и чуть не упала. Венди рядом со мной ахнула:
– Ничего себе! Только взгляните! Только взгляните на него! Вы когда-нибудь видели такого красавца?!
Когда мне удалось оторвать глаза от прохода, где исчез мужчина моей мечты, я обнаружила, что Венди тоже на него смотрит. Руки у нее были стиснуты под исполинским бюстом, а лицо пошло разноцветными пятнами.
– Роскошный, – согласилась я. Ноги у меня сделались как желе.
Тут я увидела, что на меня мчится Тэнси-Энн, размахивая новостным листком. Я громко взвизгнула, собралась с силами, вскочила и побежала – несмотря на слабость в коленках. К этому времени все уже потянулись в большой зал на круглый стол с дядей Тэдом, и я пошла со всеми, а там плюхнулась на место у самой двери и прикинула, правда ли мне удается понемногу забыть о Робби. Раньше я и представить себе не могла, что смогу о нем забыть.
После этого мне на выручку пришло некоторое количество здравого смысла, и до меня дошло, что подобное чувствуешь к разным поп-звездам и знаменитостям, с которыми на самом деле даже не рассчитываешь познакомиться, и тогда меня понемногу перестало трясти, и я задумалась, кто же он такой, этот скандинав. Потом я разозлилась на новостной листок и задумалась, кто мог мне такое подстроить. Я была склонна винить дядю Тэда. Он не хотел меня наказывать, просто это на него похоже – небрежно ляпнуть что-нибудь про меня за ужином при всех. Но еще больше это похоже на Жанин. Или это даже мог быть и голландец Кейс, и Рик Корри – из наилучших побуждений. Я до сих пор не знаю, кто в этом виноват. В любом случае он заслуживает, чтобы его свирепо тяпнули зубами за мясистую часть икры.
Когда я немного пришла в себя, красивая женщина, одетая как издатель, представилась Магистром церемоний – кажется, ее фамилия Джанетти, она ведет передачу по телевизору, – а потом сообщила, что дядя Тэд – Магистр черного юмора, а какая-то женщина рядом с ним тоже пишет забавные книжки, а Мервин Тарлесс, который тоже сидит с ними, знаменит своим остроумием (ну и ну, по первому впечатлению и не скажешь) и все они сейчас будут обсуждать «Чувство юмора в фэнтези».
Надо отдать должное дяде Тэду. Никто не догадался бы, что он понятия не имел, о чем ему предстоит говорить. Он просто взял микрофон и стал про это рассказывать.
– Писать книгу – это работа, как любая другая, – сказал он. Я надеялась, что он сменит пластинку, но он не стал. Вскоре он уже говорил: – Представим себе, что я не пишу книги, а собираю велосипеды – такая у меня работа. Тогда мне сначала пришлось бы продумать раму – назовем это сюжетом, – затем навесить колеса – назовем это персонажами и их мотивами, – а потом уже приладить передачи. Так вот, передачи – это шутки. Надо, чтобы они были идеального размера и конфигурации, иначе крутанешь педали, а цепь – раз! – и соскочит. – На это зал от души рассмеялся. – Поэтому свои хохмы я всегда продумываю заранее и в подробностях, – говорит дядя Тэд. – Вся книга – как механизм, заранее подробно продуманный и тщательно смазанный гладким стилем изложения.
Ну и еще немного в том же духе. Потом воздвигся Мервин Тарлесс и сказал – да, он согласен по всем пунктам, только скорее уподобил бы юмор подбору пряностей для соуса. Затем настала очередь той женщины – она тоже воздвиглась и сказала, что согласна с обоими предыдущими выступающими, все это вопрос исключительно механики, но добавила (как будто ей было очень стыдно это признать), что иногда сама смеется собственным шуткам.
В ответ дядя Тэд снова завладел микрофоном и сказал, что лично он не смеется никогда: это бы все погубило.
А Тарлесс сказал, что это дурной тон – смеяться собственным шуткам.
К этому времени у меня началась настоящая депрессия. Я вспомнила про волнистые окна дяди Тэда, и мне пришло в голову, что он, наверное, никогда-никогда в них не смотрит и вообще. Будто мало мне было того, что все теперь со мной приветливы исключительно потому, что так сказано в новостном листке, а теперь еще и это. Почему никто не понимает, что нельзя думать обо всем только с той точки зрения, какие приемы действуют и что кому положено?
Надо воздать должное даме-церемониймейстеру: она тоже несколько скисла. И в конце концов спросила:
– А как же этот дополнительный фактор, чудо-ингредиент? Неужели ни у кого из вас шутки не рождаются сами? Вызову огонь на себя: что вы скажете о вдохновении?
– Нет, – говорит дядя Тэд. – Работа есть работа, вкалываешь, и все. Увлекаться ни в коем случае нельзя, иначе книга закусит удила, заживет своей жизнью и, чего доброго, не будет продаваться.
– Я вам больше скажу, – говорит Мервин Тарлесс. – Если там и есть чудо-ингредиент, так это деньги.
– Вот именно! – говорит дядя Тэд. – Вопрос в том, сколько тебе платят за то, что ты применяешь верную формулу.
Я встала и вышла. А если дверь при этом и захлопнулась с грохотом, так я тут ни при чем. У меня было ощущение, что меня просто предали. Механизмы. Велосипеды. Формула! Тьфу!!!
И вот стою я, и внутри меня бушует угрюмая такая гроза, и молнии пляшут в голове, и тут дверь у меня за спиной тихонько щелкает, и оттуда на цыпочках крадется Хлыщ и аккуратненько закрывает ее за собой. И вид у него, к моему удивлению, такой, будто он чувствует то же самое, что и я.
– Деньги! – говорю я ему. – Велосипеды!
– Да, понимаю, – отвечает он. – Какова цена воображения, не говоря уже о честности перед самим собой? Ради всего святого, не надо так поправлять очки на носу, когда вы на меня смотрите. От этого у меня возникает ощущение, что я должен защищать эту троицу, а я не хочу. Давайте выпьем кофе.