Самая большая картина тоже была продана. На ценнике значилось – 110 000$.
Поскольку нас приветствовала сама Хасимото, все остальные не возражали, что мы здесь. Мы прошлись вдоль фуршетного стола, но все показалось несъедобным, не считая крекеров. Я ел крекеры, пока Джоанна не потянула меня в сторону двери.
Снова оказавшись в машине, она спросила:
– Ты не знаешь в окрестностях длинных и прямых шоссе?
– Боюсь спросить, зачем тебе.
– Потому что это твой первый и последний шанс погонять на этой машине. Я думаю, что нам надо разогнаться как следует. Это же быстрая машина, верно?
Дорогой читатель, конечно же, мне следовало отказаться. Следовало неторопливо доехать до дома, запарковаться и прикрыть машину чехлом. Но бесшабашность Джоанны совершенно лишила меня здравого смысла. Я свернул на север по Пасифик-авеню и доехал до самого побережья, вдоль которого дорога шла прямо и прямо целые мили без единого светофора.
– Кажется, это вполне подходящее местечко, – сказал я небрежно, но сердце у меня колотилось всё быстрее и быстрее.
– Тогда жми на газ! – велела Джоанна. – Тапку в пол, или как там ещё говорят.
Я глубоко вздохнул.
– Дай мне пару секунд.
– Твоя пара секунд истекла, – отрезала Джоанна. – Погнали!
И мы погнали. Я вдавил педаль газа в пол.
Машина рванула с места, и нас с Джоанной буквально вжало в кожаные сиденья.
– Мамма миа, – выговорил я сквозь сжатые зубы и бросил взгляд на спидометр. Мы уже разогнались до семидесяти миль в час. Я переключился на следующую передачу и снова выжал газ. Стрелка спидометра поползла вверх. Семьдесят пять, восемьдесят, восемьдесят пять.
– Мне кажется, тебе стоит сбавить скорость, – проговорила Джоанна.
Я искоса посмотрел на неё. Она так сильно сжимала подлокотник кресла, что, казалось, того и гляди его раздавит. Я улыбнулся. Мне удалось напугать Джоанну, которая вечно строит из себя крутую. Я снова вдавил педаль газа в пол. Скорость продолжала расти. Девяносто. Девяносто пять.
– Сбавляй скорость! – закричала Джоанна.
– Ещё немного, – сказал я.
Здания и фонари неслись мимо мутной серой полосой. Когда стрелка спидометра переползла за сотню, на дорогу вывернула жёлтая машина.
Дорогой читатель, в тот миг мне показалось, что время замедлило свой бег, а поле зрения сузилось до жёлтой машины в каких-то тридцати футах от нас. Водитель желтой машины – а это оказалась женщина – посмотрела в нашу сторону, и глаза её расширились от страха. Рот раскрылся в безмолвном крике. Я заметил, что на зеркале заднего вида у неё болтается маленький деревянный крестик. На него упал свет моих фар, и я подумал: «Сейчас я врежусь в машину этой женщины. И тогда от этого крестика останутся щепки, а женщина погибнет. И мы с Джоанной тоже погибнем».
Каким-то образом я ухитрился оторвать одну руку от руля и сунуть в карман. Я коснулся бутылочки. Двигатель оглушительно ревел, заглушая мои слова: «Я хочу, чтобы мы не попали в аварию!»
Не знаю, что произошло тогда. То ли мы вильнули и сумели объехать машину, то ли перепрыгнули, то ли пролетели сквозь неё как призраки. Точно могу сказать только одно: мы оказались по другую сторону от неё без единой царапины. В зеркало заднего вида я увидел, что и жёлтая машина спокойно покатила в другую сторону.
Я притормозил, и «Феррари» остановилась. Джоанна никак не могла разжать пальцы.
– Как… как тебе это удалось?
– Ещё бы немного – и всё, – выдавил я. – Я уже решил, что мы… это самое.
– Да, и я! Так что случилось? Почему мы не… ну, это самое?
– Ещё бы немного – и всё, – повторил я, надеясь, что дрожащий голос отвлечет Джоанну от расспросов.
Домой мы ехали в полной тишине. Я не разгонялся быстрее двадцати пяти. И всю дорогу думал только о том, что я пожелал избежать аварии. Означало ли это, что разбился кто-то другой вместо меня?
14Сломанные кости и болтливый язык
На другой день, в воскресенье, я хотел как следует выспаться, но меня подняла мама. Моя семья собралась позавтракать вместе с семьей Генри в кафе «Старый Милуоки» на Шестой авеню.
Я как раз собрался откусить хороший кусок от блинчика, как папа сказал:
– Вы никогда не поверите, что мне сообщили вчера вечером. Колледж принял профессора Эвертон обратно на работу.
– Серьёзно? – спросил я с набитым ртом. – Это ж здорово!
– Да. Здорово. Но представьте себе, они отдали ей позицию Фицсиммонса. А его уволили. Не понимаю этих людей.
Я ухитрился проглотить кусок, который был во рту, но остальная еда уже не лезла в горло.
После завтрака мы с Генри попросили родителей разрешить нам вернуться домой пешком, поскольку от кафе до Брайт-хауза было всего лишь полмили.
Оставшись вдвоём, я немедленно сознался Генри:
– Это я виноват, Фицсиммонса уволили из-за меня!
Я рассказал Генри, как попросил, чтобы профессор Эвертон нашла работу.
– Согласен, из-за тебя одного человека уволили. Зато профессор Эвертон приняли обратно. Так что ты сделал немного плохого, немного хорошего.
– Но получается всё равно плохо. Что бы я ни делал, кто-то непременно остается в проигрыше.
– Забавно, что ты сказал именно это. Я как раз думал о том, можешь ли ты делать что-либо безвредное для остальных. Ну, или не слишком вредное.
– Помнишь, как ты думал, что если пожелать пиццу, никто не пострадает?
– Помню. Но смотри, ты выиграл в «Монополию», и никто не пострадал. Никто не умер. Никто не лишился работы. Только старая Мисс-Вредная-Задница проиграла.
– Джоанна.
– Да. Старая Мисс-Вредная-Задница.
– На самом деле она не так плоха.
– Не так плоха? Ты серьёзно?
– На самом деле я пока не понял. Но вчера мы с ней немного потусовались.
Генри внимательно посмотрел на меня:
– И ты всё ещё жив?
– Угу. Она выполнила условия пари.
– Ну вот видишь? Из этого желания получилось что-то хорошее. А что, если ты будешь желать всякое-разное в таком духе? Чтоб побеждать в разных играх, в пари, там. Скажем, пожелай выиграть в футбол. Или чтобы наша бейсбольная команда взяла верх во всех матчах в этом сезоне. Или – стоп. Придумал. А что, если ты пожелаешь выиграть в забеге наперегонки? Ты выиграешь. Твой соперник проиграет. И никто не пострадает. Ты можешь стать суперзнаменитым победителем во всех областях. Выигрывать во всех гонках. Во всех играх. Готов поспорить, что ты мог бы принять участие в Олимпийских играх.
– Не уверен. Всё равно что-то может пойти не так.
– Или я мог бы побеждать, – продолжал развивать свою мысль Генри. – В смысле, ты мог бы пожелать, чтобы я тоже побеждал. Наверное.
– Может быть. Не знаю. Мне надо об этом подумать.
– Да не о чем тут думать. Когда ты чего-то желаешь, ты это и получаешь. Но при этом кто-то этого лишается. Конечно, ты чувствуешь себя виноватым, если один человек находит работу, а другого увольняют, но в этом случае тебе не придётся себя винить, потому что кто-то другой всего лишь проиграет гонку.
– Да, но…
– Никаких «но». Давай возьмём и попробуем. Поставим эксперимент. Слушай, отсюда уже виден твой дом. Давай пробежим последние два квартала. И ты можешь пожелать, чтобы ты победил.
– Я тебя и так запросто обгоню.
– Если ты дашь мне форы, то нет, – крикнул Генри и, сорвавшись с места, понёсся прямо посередине улицы. – Можешь загадывать желание!
Мне не стоило соглашаться. По крайней мере, стоило хорошенько всё обмозговать. Но всё, о чём я мог думать в тот момент, – это что Генри того и гляди прибежит первым. Так что я без лишних рассуждений вытащил из кармана бутылочку…
– Хочу обогнать Генри и прибежать домой первым, – сказал я, сунул бутылочку в карман и тоже побежал.
Пока я возился с бутылочкой, Генри добежал до середины пути. Чтобы нагнать его, теперь требовалось настоящее чудо. Я ждал, что оно произойдёт, когда я неожиданно понесусь с бешеной скоростью, как заправский олимпиец. Я поднажал, желая, чтобы это произошло, можно сказать, дожидаясь своего волшебного превращения и надеясь на него.
Вместо этого из-за угла вывернула синяя машина, едва не сбив меня с ног. Я невольно задумался, не чёрт ли хотел, чтобы меня сбила машина. Но это казалось нелогичным.
Машина покатила дальше, и я понял, что происходит. Остановившись, я смотрел, как она приближается к Генри, перебегающему через улицу. Я громко, как мог, окликнул Генри, и он обернулся – в тот самый момент, когда водитель машины ударил по тормозам и они кошмарно завизжали, а шины задымились. Но я слышал только тошнотворный глухой звук удара – машина всё-таки зацепила Генри.
Я бросился к нему. Водитель выскочил из машины, и мы добрались до Генри одновременно. Он лежал на земле, баюкая неестественно вывернутую руку.
– Господи боже! Я не хотел! – выпалил водитель. – Я не видел тебя, парень. Ты же был в центре улицы. Что ты вообще делал на проезжей части?
– Кажется, у меня сломана рука, – простонал Генри.
– Я сбегаю за помощью, – вызвался я. – Оставайся на месте.
Остаток пути до дома я нёсся как ветер, крича на ходу. Миссис Эпплъярд показалась из своей квартиры с сигаретой руке и поинтересовалась:
– Ну и где пожар, Десять Центов?
Я уставился на миссис Эпплъярд, пытаясь понять, просить её о помощи или бежать домой.
– Мой друг – его только что… только что сбила машина, – с трудом выговорил я, пытаясь отдышаться.
– Насмерть?
– Мне надо позвонить девять-один-один.
– Да пожалуйста, я мешать не буду, – отозвалась миссис Эпплъярд, вытащила зажигалку и прикурила.
Стараясь привести мысли в порядок и перестать паниковать, я достал из кармана мобильник и набрал телефон службы спасения. Продиктовав оператору свой адрес, я бегом вернулся к Генри. Водитель стоял рядом с ним на коленях.
– Ты куда девался? – спросил он у меня.
Я показал ему свой сотовый:
– Я побежал домой, звонить девять-один-один.
– А зачем ты туда побежал, если у тебя был мобильник?