– Что? – грубо спросила Джоанна.
– Я хочу помочь твоей маме.
– Жаль, что поздно. Бутылочки давно нет.
– Что ж, значит, надо её вернуть.
20Охота за бутылочкой
Мы позвали к нам Генри, и я в общих чертах изложил ему план. План был – проще некуда. Разыскать Брэкли и попросить вернуть бутылочку.
– Думаешь, Ланкастер захочет расстаться с такой вещью? – спросила Джоанна.
– Может быть. От этой бутылочки устаешь, можешь мне поверить.
– Ну да, но мне кажется, он скорее пожелает, чтобы и духу нашего не было рядом с ним.
– Мне казалось, ты свою маму хочешь спасти, – пустил я шпильку.
– Просто мне кажется, что ничего не выйдет.
– Не попробуешь – не узнаешь.
И мы попробовали.
Дорогой читатель, найти Ланкастера оказалось несложно. Первый же поиск в Сети выдал четыре статьи про семейство Брэкли. Первая – про то, как они выиграли в лотерею. Вторая – про расследование их второй победы в лотерею. Третья – про самого Ланкастера. «МАЛЬЧИК ИЗ ТАКОМЫ СТАНОВИТСЯ ЧЕМПИОНОМ ШТАТА ПО ТЕННИСУ», – гласил заголовок.
В статье рассказывалось, что Ланкастер, восьмиклассник, который непонятным образом прорвался в школьную команду по теннису в конце года, выиграл все игры и попал в финал штата. В последней игре он тоже победил, а его соперники падали, ломали лодыжки, получали растяжение паха, вывих плеча, парочка даже попала в аварию. На фотографии мы увидели довольного Ланкастера с огромным серебряным кубком над головой.
– Ну делааа… – присвистнул Генри. – Ланкастер времени даром не терял, уж он задал работы чёрту.
Меня же больше всего заинтересовала четвёртая статья. «СЕМЬЯ БРЭКЛИ ПРЕВРАЩАЕТ МУЗЕЙ В ЧАСТНУЮ РЕЗИДЕНЦИЮ», – значилось в заголовке. В статье рассказывалось, как Дэнни и Гуди Брэкли, у которых был сын Ланкастер, приобрели старинный особняк, в котором размещался исторический музей Салливана. Они уволили сотрудников, выбросили экспонаты и переехали в здание. В статье цитировался один из их новых соседей, назвавших Брэкли «самой ненавидимой семьей во всей Такоме».
Я отыскал адрес особняка. В три тридцать мы сели в автобус номер 14 и отправились на запад. Остановка автобуса располагалась примерно в миле от дома Ланкастера. Дальше мы пошли пешком. Дом мы заметили за четверть мили.
Особняк был невероятных размеров. Он стоял на холме над Пьюджет-саунд, окружённый чёрной кованой изгородью. У главных ворот нас приветствовал голос из динамика. Мы представились, и минуту спустя ворота распахнулись, а голос велел нам пройти к главному дому.
Дверь открыл человек в костюме. Он представился как Геркин и пообещал пригласить к нам Ланкастера.
Минуту спустя дверь распахнулась, на пороге показался Ланкастер и радостно улыбнулся мне:
– О, Сильвер. Как я рад видеть знакомое лицо!
Я познакомил его с Генри и напомнил, как зовут Джоанну.
Ланкастер был одет в новенький костюм «Адидас», а на шее болтались золотые цепочки общим весом не меньше двух фунтов. Он совсем похудел. Волосы торчали во все стороны, лицо побледнело. Он повёл нас внутрь особняка. В таком громадном доме я ещё не бывал. Один холл был размером со всю нашу квартиру. В его дальнем конце через приоткрытую дверь виднелась гостиная – если такая комната бывает в дворцах вроде этого – по сто футов во всех измерениях.
На самом деле я толком не понял, хорош ли особняк, потому что он был забит вещами под завязку. Кожаные диваны, кресла, столы, телевизоры, торшеры и все прочие виды мебели заполняли каждый дюйм пространства, точно как в их квартирке в Брайт-хаузе.
Судя по всему, Ланкастер этого не замечал. Он повёл нас вперёд через лабиринт из мебели. Перелез через диван и стол, не обращая на это внимания. Мы шли за ним, пока не добрались до пары диванов, стоящих лицом друг к другу. Тогда мы сели на них, положив ноги на другой диван – пространства между ними совсем не осталось.
– Ну что, как живёте, ребята? Как дела в нашей старой доброй помойке?
Я заметил, что у него дрожат руки.
– Да всё так же. А как тебе здесь живётся?
– А ты как думаешь? – хвастливо заявил Ланкастер. – Куда лучше-то? Я наверняка самый богатый пацан в Америке. Или почти самый богатый.
– Как твои папа с мамой?
– Гуди свалила. Я дал ей пару миллионов и велел уматывать отсюда. А где сейчас папа, я точно не скажу. Вроде как в Нью-Йорке. Так что этот потрясный домина весь в моём распоряжении. Эй, ребята, не хотите поиграть в видеоигры? Вы бы видели, какого размера у меня телевизор.
Я откашлялся.
– Слушай, Ланкастер, на самом деле я хотел поговорить с тобой про бутылочку.
– Она мне не нужна.
– Ого. Серьёзно? Это отлично, потому что…
– А нам надо об этом говорить? Может, вы лучше посмотрите мою коллекцию стереозаписей? У меня целая комната только ими забита.
– Хочу на них поглядеть, – загорелся Генри. – Звучит круто.
– Я включил в одной колонке такую громкость, что могу звуковой волной стёкла выбить. Если подумать, в эту комнату пока не стоит заходить.
– Ланкастер, я просто хотел поговорить с тобой о…
– Эй, а я уже рассказал про мой зоопарк? У меня есть лев.
– Есть лев? – поразилась Джоанна. – В клетке?
– В клетке? А это хорошая идея. И ещё две зебры. Ну, может быть, уже одна. А ещё удав-констриктор и двенадцать обезьян.
– Я люблю обезьян, – заметил Генри.
– А ещё у меня есть осьминог. Я держу его в бассейне.
– У тебя есть бассейн?
– Ну, разумеется, у меня есть бассейн. Кстати, пока не забыл, Сильвер. Ты получил мой прощальный подарок? Джакузи?
– Так это от тебя?
– Ну а от кого же. Купил её с выигрыша в лотерею. Я знал, что тебе понравится. Да-да, пользуйся на здоровье.
– Да, спасибо. Но давай вернёмся к бутылочке. Мы пришли к тебе из-за неё.
– Я же сказал, что она мне не нужна, – нахмурился Ланкастер.
– Вот и хорошо.
– Не пойми меня неправильно. У меня потрясающая жизнь. Потрясающий дом. И целые горы потрясающих вещей. Потрясающий осьминог. Но она тяготит, эта бутылочка. Ты ж понимаешь, да?
– А как же.
– И это не по силам… ну, мне. Человеку вроде меня. Потому что я… не могу удержаться.
– Тогда тебе не надо ей владеть.
– Знаю. Не надо. Я не в силах. Потому что ты был прав, Сильвер. Эта бутылка – злая штуковина. Ты просто не представляешь, что я из-за неё натворил. Скольким людям я причинил вред! – Он помолчал – из недр дома донеслись крики обезьян. – На самом деле я здесь совершенно один. Моя мачеха уехала. Сама уехала. Я её не выгонял. Папа боится возвращаться домой. Я нанял прислугу, но стоило мне что-то пожелать, как с ними случались несчастья. Единственный, кто согласился остаться, – это Геркин. И знаешь почему? Я плачу ему сто тысяч долларов в месяц, чтобы он не уходил.
– Сто тысяч? – поразился Генри. – В месяц? Эй, может, и мне пожить с тобой несколько недель? – Джоанна пихнула его локтем. Генри ойкнул. – Шучу, конечно. А сколько ты заплатишь, чтобы я переночевал?
– Ланкастер, – перешёл я к делу. – Если тебе не нужна бутылочка, продай её мне.
– Что? Я думал, она снова у тебя и ты пытаешься ещё раз её продать.
– Значит, она не у тебя?
– Ну конечно. Ты что, не слушал? Я причинял зло людям. Так что я продал её. И очень рад. Все эти вещи у меня остались. И денег куры не клюют. И расстаться с душой не придётся.
– Кому ты её продал? – настойчиво спросила Джоанна.
– Какому-то типу по имени… как же его звали? Кажется, Кавендиш. Он у меня бассейн чистил.
– Ты не знаешь, как его найти?
– Кажется, его знает Геркин. Я велю вас отвезти.
Я поблагодарил Ланкастера, затем посмотрел на его бледное лицо и дрожащие руки и предложил:
– Хочешь, поедем все вместе?
– Я? Нет. Я не выхожу из дома. Там слишком опасно. Кто-то вроде Кавендиша может пожелать одну из моих машин. И меня это убьёт. Я останусь здесь.
– А что, если он захочет получить весь дом? – спросил Генри.
– Заткнись! Заткнись! Лучше подождите снаружи, ладно? Геркин подгонит вам машину.
21Джоанна загадывает единственное желание
Мы сели в длинный белый лимузин, и Геркин отвёз нас к огромному дому в Лейквуде, примерно в семи милях от особняка Ланкастера. Дом стоял прямо на берегу озера Американ лэён. К двери вела широкая подъездная дорожка, забитая шикарными машинами.
Я постучал в дверь, но горничная сообщила, что мистера Кавендиша нет в городе и он должен вернуться на следующий день. Я нацарапал имя и номер телефона на листке и прибавил:
– Непременно скажите ему, что это насчёт бутылочки.
Мы отправились домой. Дом Кавендиша находился в полумиле от ближайшей остановки, и нам пришлось сделать две пересадки, прежде чем мы оказались в пешем доступе от Брайт-хауза. Поездка заняла у нас больше двух часов.
Когда мы огибали последний дом перед нашим кварталом, у меня зазвонил телефон. Я ответил и включил громкую связь. Звонил Кавендиш. Голос у него был грубый, а на заднем плане было шумно.
– Я звоню из Чикаго, из аэропорта. Вы оставили мне сообщение насчёт бутылочки?
– Я её бывший владелец.
– Я тоже, – сказал Кавендиш.
– То есть она уже не у вас?
– Я подержал её у себя только одни выходные. Срубил несколько миллионов баксов, обзавёлся кучей тачек, парой домов. А ещё приобрёл бизнес – сеть аптек. А потом и продал её – в смысле, бутылочку. У меня от неё мурашки по спине. Всё время думал, что меня вот-вот собьёт автобус и я окажусь проклят навсегда.
– И кому вы её продали?
– Это оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Нашёл нового владельца только с десятой попытки. Но в конце концов продал своей бывшей учительнице.
И тут Кавендиш назвал одно очень знакомое мне имя: мисс Кратц. Наша учительница английской словесности.
– Вот как она разбогатела! – воскликнул я и немедленно спросил: – И за сколько вы купили бутылку?
– За шесть центов. – У меня сердце ушло в пятки. Я продал её Ланкастеру за девяносто девять центов. Почему он отдал её за шесть?