Еще раз прошу его не делать этого.
«Кто-нибудь видел, как ты входил?»
Ему страшно.
«Послушай, поехали со мной. Утром отвезу тебя в суд. Признаешься в том, что тебе известно, что неизвестно, получишь несколько лет. Несколько лет».
«Меня растерзают, как только я там покажусь».
«Кто?»
«Эти твои, красные. Все так говорят».
«Спорим, что это не так?»
Он думает, что я шучу. Люди рассказывают друг другу страшные вещи. Я знаю, что англичане всех, кто переходит границу, отправляют назад[15]. Действительно, всех? Не имею понятия. Как мне убедить человека, чтобы тот сам не делал шаг в неизвестность и не вовлекал в это множество ни чем не повинных людей. Неповинных? Не знаю. Только не надо опять крови, еще больше крови. «Еще стаканчик?»
«Хорошее вино».
«Мое, домашнее».
Он встает и наливает мне вина.
«Подождешь меня?»
Я киваю.
Священник зовет кухарку и велит ей уложить в маленький чемодан самое необходимое. Кухарка голосит.
«Господин, я не могу. Господин, и я с вами».
Женщина краем фартука утирает глаза.
«Что я скажу вашим прихожанам», — причитает она.
«Скажи им, чтобы не пускались в бега. Скажи им, пусть ждут от меня вестей. Вот он передаст».
Он поворачивается ко мне.
«Ты ведь передашь».
Я киваю.
Священник сидит на заднем сиденье. Машет плачущей кухарке и скулящему псу.
«Всегда был со мной. Мой верный Руно».
«Скоро ты снова его увидишь».
Тоне ведет машину и молчит.
Я получила матрас. Я получила комнату. Вот радость. Комнату в самом центре города. Ольге, Кате и мне, наконец, дали комнату. Ключа от нее мы не получили, потому что человек, который довез нас до нового места жительства, сказал, что так или иначе все наше.
«Но никаких мужских визитов», — строго нам наказал.
Угу.
«До войны я спала с братьями в одной комнате. Потом… Да что там, известно, что было потом», — я чуть не плачу от счастья.
«Анчка прислала нам капусту и картошку. Брат привез».
«Как она?»
«Брат сказал, что устроилась, собирается замуж и ждет нас. Будущий муж, вроде, ничего. Они решили жить в деревне и вести хозяйство».
Анчка, храбрая Анчка. Все отступают, а она кричит: «В атаку!» Анчка, преподававшая в партшколе. Будет вести хозяйство. Наверное, это разумно, размышляю я. Она справится? С картошкой, с курами, с морковкой, с коровой.
Мы сидим за столом и едим суп с капустой и картошкой. Суп, который я научилась готовить у бабушки, той, что похоронила так много детей, той, что всегда скрывала свое горе, той, что научила меня читать. Может быть, она сейчас на нас смотрит. Хорошо бы. Немного тепла, посланного с небес, нам бы не помешало.
«Если бы я верила в Бога, то подумала бы, что мы сейчас в раю», — говорит Ольга.
«Да уж, рай, — откликается Катя. — Наш рай на земле. Сегодня видела Злату и Штефку. Они несли какие-то свертки, а когда я спросила, что у них там, куда несут, где взяли, то обе смутились».
«Мы торопимся», — сказали и убежали.
«Видела я их. Не знаю, о чем речь».
«Как не знаешь, — резко произносит Ольга. — Ты же знаешь, с кем они спутались, теперь у обеих пропуск в спецмагазин».
«Спецмагазин?»
Раскрываю от удивления рот.
«Ты когда-нибудь поумнеешь? Ты такая наивная, и это после всего, что мы пережили».
Ольга постоянно надо мной подшучивает.
Раздается стук в дверь. Милан с широкой улыбкой и бутылкой вина.
«Девчонки, мы победили. Победили на выборах. Народный фронт».
И, правда, рай, думаю я. Опять победа. И забываю о спецмагазине.
Голова раскалывается. Нога, которой у меня нет, болит. Из Красного Креста сообщили, что следы отца теряются где-то в Бразилии, в джунглях Амазонки. Это сегодня.
А вчера? Вчера мы до смерти напились. Мы победили, и теперь мы хозяева. Каждый из живущих в замке притащил припрятанные запасы сливовицы, вина, удивительных домашних наливок. И теперь у меня в желудке все переворачивается. Никогда, никогда больше не буду пить.
Утром меня разбудил громкий стук в дверь. Я вскочил, забыл, что ноги нет, и бросился искать пистолет.
«Где я? Кто там?»
«Почта, просто почта. Красный Крест».
У меня тряслись руки, когда я вскрывал письмо.
Отец. Та воображаемая безопасность, что сопровождала меня все эти годы. Наверняка они ошиблись. Пойду в Красный Крест и попрошу продолжить поиски. Они не должны отказать. Матери не скажу. Сестрам и брату тоже. Отец жив. Я знаю, что жив. Немного еще подожду, а потом сам поеду.
Сегодня не встану с постели. Предположим, я без ноги, а жизнь сама по себе такая скверная штука. Такая, без фантазий. Жизнь с тысячей желаний, а я не должен и не могу их иметь.
Сегодня я взбунтовалась.
«Тебя опять к телефону, возьми трубку», — в комнату входит секретарша.
«Тебя опять к телефону, возьми трубку», — передразниваю ее я.
«Что это с тобой?» — спрашивает Станка, сидящая за соседним столом.
«Тебя к телефону, возьми трубку», — ворчу.
Захожу в кабинет к Цирилу, теперь моему начальнику.
«Ты с ума сошел, — обрываю его на полуслове, узнав, каково мое новое задание. — Допрашивать? Я? Совершенно исключено».
«Ты должна. Это люди из твоих краев. Ты их, в основном, знаешь».
Смотрит на меня с ехидцей. Я и сама так умею.
«Слушай, я не могу. Правда, не могу. Мое комиссарство до сих пор меня преследует. Многие считают, что я была сурова. Сурова, резка? Не хватало еще, чтобы кто-нибудь сказал, что я к тому же была кровожадной. Кровавой. Быть решительной, когда ты сама нерешительна, отдавать приказы, когда вот-вот расплачешься от страха и отчаяния, обещать людям, находящимся в самом пекле, обещать безопасность, сулить умирающим надежду на светлую жизнь. А теперь еще и допрашивать? Допрашивать, выносить приговоры. Людям, о которых я ничего не знаю, не знаю даже, почему они приняли то решение, которое приняли. Напуганные люди. Не хочу, чтобы их судьба вновь оказалась в моих руках».
«Ты должна, — упрямо настаивает Цирил. — Ты же была у нас одной из лучших. Ты же сейчас не отступишь».
«Одна из лучших у вас? К черту! Ведь ты знаешь, и всегда знал, что я хочу учиться, хочу выйти замуж и иметь детей. Хотела бы жить и избавиться от смрада смерти. А ты нет?»
Цирил молчит.
Я жду. Долго жду. Ответа нет.
«Думаю, вам давно пора озаботиться просвещением населения. Ведь мы все одичали, а сколько еще людей, едва умеющих читать и писать. Мы только стрелять и убивать умеем. И никто из нас уже не использует свои мозги по назначению».
Закутавшись в китель, сижу на скамейке у пруда. Жду солнца, и мне все равно, что будет, что меня ждет. Правда. Все равно. В конце концов, могу поехать к Анчке. Или к нему. Сегодня он не позвонил. Мне его не хватает.
Ольга.
«Я уже слышала, что произошло», — говорит.
«Думаешь, на мне клеймо?»
«Думаю, на большее у них духу не хватит».
«Но ты знаешь, почему меня перевели из ОЗНА, а Анчку отправили домой?»
Она кивает и обнимает меня.
Если бы она только знала, как мне не хватает хотя бы немного нежности. Кладу голову ей на плечо. Мне холодно. Что же мне делать дальше?
«Ну, хватит!»
Ольга. Вечно меня смешит.
«Я встретила Штефку и пригласила ее к нам на ужин. И наказала ей, чтобы она захватила чего-нибудь из спецмагазина. Заодно я пару раз постучала палкой по своей деревянной ноге. Так, между прочим, напомнила ей кое о чем. Видела бы ты ее лицо. Когда-нибудь нам надо купить фотоаппарат».
«Думаешь, придет?»
«Интересно, что принесет».
Мир. Быстрее. Еще быстрее. Мимо домов, которых больше нет, мимо людей, которых тоже нет. Мимо людей, которые или в бегах, или поумирали. Мимо игры мира, которого на самом деле нет. Быстрее, быстрее, мимо жуткой тишины.
«Тоне, пожалуйста, жми на газ».
«Ты же знаешь, что не могу по такой дороге».
Сразу же, в первый день, я запретил ему выкать.
От деревни к деревне. Деревянные дома, крытые соломой. То есть, теперь я должен позаботиться об этом убожестве. Я стал народным депутатом. Тоне возит меня от деревни к деревне, и я пересчитываю людей, оставшихся без кола и двора, и пересчитываю людей, которых уже нет, и людей, у которых хоть что-то осталось. В каждой деревне самый бойкий и горластый собирает народ, чтобы мы могли поговорить.
«Электричество, водопровод», — слышу везде.
«Хлеб», — говорят дети.
«Есть хочу», — произносит девчушка. Мать быстро отводит ее в сторону.
«Электричество и завод!»
«Плуг!»
«Кооператив!»
«Дорога!»
Сижу и слушаю. С чего же начать? Ведь ничего нет. Ничего. Какого черта я все это на себя взвалил? Думаю. Молчу. Ищу решение. Погружаюсь в воспоминания о временах, когда бродил здесь пешком, напевая и насвистывая для храбрости. Воровал в садах фрукты и овощи и думал, что несчастнее меня нет никого на всем белом свете. Ночевал на сеновале и всякий раз безуспешно пытался сосчитать, сколько звезд на Млечном Пути этого таинственного неба. Давал клятву будущей прекрасной жизни, и сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что именно тогда был счастлив. Опасался только, что не сумею скопить достаточно денег, чтобы сесть на корабль и отправиться за отцом. Я должен был помогать матери прокормить младших детей.
И вот я опять сижу здесь. На этот раз в атмосфере напряженного ожидания окруживших меня людей.
«Трактор, кооператив», — эхом раздается у меня в ушах.
«Дорога!»
«Есть хочу!»
Утром виделся с мамой. Она требует от братьев и сестер, чтобы они были со мной почтительны. Еще и этого меня лишит. Братьев и сестер. Как будто я больше не один из них. Они никогда больше не доверят мне своих маленьких секретов и не поделятся со мной короткими мгновениями счастья.