Оскар уставился на свои колени, комкая салфетку.
– Он видел тех двоих мужчин в черной машине во время ланча. Я так рада, что он смог поделиться со мной тем, что его тревожит.
– Да, я тоже рада. Ты молодец, Оскар, – сказала я. Однако непохоже было, чтобы Оскара слишком успокоили мои слова. – Той машины сейчас там нет, – добавила я.
– Нет, я сразу же сказала об этом директрисе, – сообщила мисс Джордан. – Она вышла, чтобы поговорить с ними, но, увидев, что она идет к ним, они уехали. Я думаю, она сейчас звонит Эндрю.
– Спасибо. – Я спрашивала себя, связано ли их внезапное появление с тем, как расстроена и зла была Роксана на меня на контакте.
– Директриса сказала, что вы можете забрать Оскара домой, если хотите.
– Я так и сделаю, спасибо. После обеда у тебя свободное время, – сказала я Оскару с улыбкой. Он не вернул ее. Мрачный и озабоченный, он медленно встал со стула. – Ты поступил хорошо, сказав мисс Джордан, что тебя расстроило, – промолвила я снова, и мисс Джордан согласилась.
Мисс Джордан передала мне школьную сумку Оскара и его пальто. Поблагодарив ее за то, что она позаботилась о нем, я попрощалась с ней до завтра, и мы вышли из медицинского кабинета. На ресепшене я сказала школьному секретарю, что забираю Оскара домой, так что она может внести изменения в записи о посещаемости. Мы вышли из здания и прошли через детскую площадку. Ученики все еще играли, перерыв на ланч не закончился, но Оскар не глядел на них – он шел тихо, не поднимая головы.
– Ты в порядке, милый? – спросила я, сжав его руку.
Оскар пожал плечами.
Он молча забрался в машину и не проронил ни звука по пути домой, но, когда я припарковалась, сказал почти что шепотом:
– Кэти, вы говорили мне, что, если есть что-то, что тревожит меня, я должен сказать вам.
– Да, верно. – Я повернулась на сиденье, чтобы видеть его.
– Думаю, мне нужно сказать вам кое-что. – Его лицо было бледным и смертельно серьезным.
– Да, хорошо. Я слушаю.
– Мы можем зайти в дом, чтобы никто меня не услышал? – спросил он, встревоженно выглядывая в окно машины.
Рядом никого не было, но Оскар явно беспокоился, поэтому я вышла, открыла дверцу машины с его стороны и зашла с ним в дом. Едва мы очутились внутри, как он сказал:
– Это насчет тех мужчин в машине.
– Да. Что с ними?
– Я боюсь их.
– Я знаю, милый. Пойдем, сядем в гостиной, и ты сможешь рассказать мне, почему ты их боишься. Хочешь воды?
– Нет. Я просто хочу, чтобы те мужчины оставили меня в покое. Они дали мне те игрушки и делали мне больно.
Я похолодела. Похоже, оправдывались мои худшие опасения.
Глава пятнадцатаяОни заставили меня
Я понимала теперь, что Оскар собирается рассказать мне о вещах, о которых я никогда не хотела бы знать. Которые будут заставлять меня просыпаться ночами и станут преследовать меня долгие годы, возможно, всю оставшуюся жизнь.
Дети, о которых я заботилась раньше, рассказывали мне об абьюзе, совершенном против них, так что я знала, что в мире есть злые люди, способные на всё и пользующиеся невинностью детей для собственного извращенного удовольствия. И когда ты слышишь такое, ты больше не можешь вычеркнуть это или забыть. Однако если так ужасно подобное слышать, то насколько хуже переживать? Что должен был чувствовать ребенок, который от этого пострадал? Мне следовало оставаться спокойной и сильной ради Оскара.
Оскару потребовалось много времени и мужества, чтобы оказаться способным рассказать мне об этом, и ему понадобятся мое утешение и ободрение.
Мы сели на диване в гостиной, рука Оскара лежала рядом с моей. Он потянулся к моей руке, такой маленький и беззащитный; детская рука, нуждавшаяся в поддержке. Сэмми сидел в окне патио, глядя вниз в сад, в блаженном неведении о том, что вот-вот должно открыться. Оскар молчал, ему было трудно начать.
– Как те мужчины причинили тебе боль? – спустя мгновение спросила я.
– Они делали со мной… разные вещи. – Голос Оскара был слабым, он звучал лишь чуть громче шепота.
– Какие вещи, милый?
– Грубые, плохие вещи. Мне было больно.
– Можешь сказать, что это было, чтобы я могла объяснить твоему социальному работнику и полиции?
Снова молчание, а потом:
– Да. Они заставляли меня снимать штаны. Трогали меня в интимных местах и фотографировали.
Я почувствовала, как к горлу физически подкатывает тошнота, и глубко вдохнула, чтобы успокоиться.
– Оба мужчины это делали? – спросила я.
Оскар кивнул.
– Это были те двое мужчин из машины?
– Да.
– Кто-то еще при этом присутствовал?
– Нет.
– Ты можешь сказать мне, как зовут тех двух мужчин?
Оскар покачал головой.
– Можешь написать их, если я дам тебе ручку и бумагу?
– Нет. Они сделают мне больно, если я скажу, – по-прежнему едва слышно проговорил Оскар.
– Они тебе так сказали?
– Да.
– Они очень плохие люди, Оскар, но больше они не смогут причинить тебе вред. – Я держала его маленькую руку в своих. – Теперь ты в безопасности.
– Я так не думаю, – сказал Оскар, его голос дрожал. – Они сказали, что найдут меня, если я расскажу об этом, и порежут меня на мелкие куски. Но я должен был рассказать вам, потому что я все время чувствую себя несчастным.
– Я знаю, милый. – Я обняла его одной рукой. – Ты поступил правильно. Они больше не обидят тебя, – смаргивая слезы, твердо сказала я. – Они и близко не подойдут к тебе, никогда. Ты говорил твоей маме, что они делали?
Оскар покачал головой.
– Они сказали, что, если я расскажу ей или кому-нибудь другому, кому угодно, они порежут на мелкие куски и ее тоже. Но я рассказал вам. Они придут и заберут вас, меня и мамочку? – Он смотрел на меня, застыв от ужаса.
– Нет, они этого не сделают. Ни в коем случае. Я обещаю тебе. Они не причинят боли ни тебе, никому другому из нас. Их посадят в тюрьму. Надолго.
– Я боюсь, – сказал Оскар, дрожа. – Они дали мне те игрушки и говорили, что я не должен рассказывать, но мне не нужны игрушки.
– Я знаю. Я убрала их. Ты правильно поступил, что рассказал мне обо всем.
– Когда я увидел игрушки, это напомнило мне о том, как они делали мне больно, – проговорил Оскар. – Поэтому я намочил штаны.
– Я понимаю. Они очень плохие люди, и их накажут. Тебе больше не причинят боли.
Его рука дрожала в моей. Он пытался сказать что-то еще.
– Иногда я мочился, когда они делали со мной плохие вещи, и они смеялись.
Я тяжело сглотнула.
– Они злые, ужасные люди, – сказала я, стараясь сдержать гнев.
– Я должен был наклоняться, чтобы они могли сфотографировать мой зад и член. Я знал, что это плохо, но я не мог их остановить. – Он заплакал.
Я прижала его к себе. Я хотела заговорить, но слова застревали в горле. Прошло мгновение, прежде чем я смогла спросить:
– Где все это происходило?
– У меня дома, когда я приходил из школы. Я ненавидел возвращаться из школы домой. Я хотел остаться с мисс Джордан.
– Мистер Новак тоже был там? – Я знала, что мистер Новак часто забирал Оскара после занятий.
– Нет. Он отводил меня домой и шел на работу. За мной должны были присматривать те, кто был в доме. Но когда я приходил после школы, там не было никого, кроме тех мужчин. Все остальные работали. До самого ужина там были только я и они.
– Как часто они делали это с тобой? – спросила я. Было важно собрать как можно больше информации, пока Оскар мог говорить об этом, чтобы рассказать Эндрю и после полиции.
– Много раз, – сказал Оскар, содрогаясь. – Когда мамочка уехала повидаться с Лукой, стало хуже. Они били меня. Так у меня появился тот синяк на щеке.
– И твоя мама не знала об этом? – снова спросила я.
– Нет.
– Ты хорошо поступил, рассказав мне, Оскар. Есть что-то еще, что ты хочешь сказать мне?
– Я не хотел делать это, – давясь очередным рыданием, ответил Оскар. – Они заставили меня. Они сказали, что это игра и мне понравится в нее играть. Но мне не понравилось, честно. Я же не виноват, правда? – Он умоляюще посмотрел на меня, и я чуть не заплакала.
– Нет. Это точно не была твоя вина, – сказала я твердо. – Ничто из того, что происходило, не произошло по твоей вине. Плохие люди, как они, говорят детям, которых обижают, что это игра и они получат от нее удовольствие. Они дарят им подарки и угрожают им. Такое поведение запутывает детей, и им становится сложней рассказать о том, что случилось. Ты очень смелый, Оскар. Я горжусь тобой.
– А мамочка будет гордиться мной? – спросил он тихо.
– Она должна тобой гордиться, я уверена в этом, – ответила я. Однако я знала по опыту, что родители по-разному реагируют на сообщение, что их ребенок подвергся абьюзу, когда находился на их попечении. Некоторые верят детям безоговорочно, поддерживают их и восстают против обидчика, даже рвут с партнерами-абьюзерами. Другие отказываются верить, что ребенок стал жертвой сексуального злоупотребления, и обвиняют его во лжи. Такая реакция разрушает ребенка и часто оказывает влияние на всю его оставшуюся жизнь.
Некоторое время мы с Оскаром сидели молча. Чудовищность того, о чем он рассказал, накатила на нас. В какой-то момент я поняла, что моя рука обнимает его, и Оскар позволяет мне держать его в объятиях и утешать, чего никогда не происходило прежде. Я замерла на месте, не говоря ни слова, ощущая вес его маленького тела в своих руках. Мне нужно было позвонить Эндрю, но это могло подождать еще пару минут.
– Мне нравится обниматься, – мягко сказала я спустя мгновение.
– Мне тоже, – ответил Оскар и, скользнув рукой вокруг моей талии, обхватил меня изо всех сил.
Это были наши первые настоящие объятия, и для того чтобы он на них решился, ему потребовалось признаться в ужасающем абьюзе.
– У мамочки нет времени на то, чтобы обниматься, – сказал он, и слеза скатилась по моей щеке. Он описал столько ужасного, столько боли, которую он пережил, но заплакать меня заставила такая простая вещь. Я вытерла слезу и тяжело сглотнула.