– Надеюсь, со временем она станет это делать, – сказала я срывающимся голосом и прижала его еще крепче.
Я с самого начала видела признаки того, что Оскар пережил сексуальное насилие: то, что он не хотел раздеваться, кошмары, настороженность по отношению к мужчинам, то, каким он был всегда тревожным и печальным. Он несколько раз порывался сказать мне что-то, но опасался, что его порежут на куски, и останавливался. Оскар сказал, что игрушки из дома причинили ему боль, и теперь я понимала, что он имел в виду. Не игрушки сам по себе: он ассоциировал причинение боли с игрушками.
Я также вспомнила, как он насторожился, когда я подарила ему плюшевого мишку. Теперь я понимала, что так было потому, что в прошлом подарки делались лишь для того, чтобы купить его молчание. Одному богу известно, что он подумал, увидев Луку. Тогда как я считала это невинным подарком. Неудивительно, что Оскар нас опасался, в особенности Адриана. Прежде чем позвонить Эндрю, который приведет в движение машину социальной службы, мне нужно попытаться вернуть Оскару веру в людей, хотя я была убеждена, что до того, как он по-настоящему сможет доверять другим, пройдут годы. Утрата доверия – одно из отдаленных последствий сексуального абьюза.
– Оскар, те двое мужчин, что обидели тебя, были злыми – очень, очень плохими людьми, но большинство мужчин не злые, – сказала я. – Они хорошие. Адриан – хороший человек. Он не причинит тебе боли и твой социальный работник Эндрю тоже. Тебе нечего бояться, когда ты общаешься с ними, и большинства других мужчин тоже не нужно бояться. – Для тех, кто вырос в доме, где их любили, и не знал страдания, то, что я говорила, было очевидным, но не для ребенка, подвергшегося насилию. – Я собираюсь сейчас позвонить Эндрю и сообщить ему о том, что ты рассказал мне. Хорошо, милый?
Оскар неохотно убрал руки и отпустил меня.
– Мы можем пообниматься снова, когда я вернусь, – с улыбкой сказала я. – Хочешь посмотреть телевизор, пока я буду разговаривать с Эндрю?
– Да, пожалуйста, – ответил Оскар тихо.
– Молодец.
Включив телевизор, я нашла детский канал и, взяв мобильный, вышла из гостиной, оставив дверь слегка приоткрытой. При включенном телевизоре Оскар меня не услышит. Я набрала номер офиса Эндрю, и он ответил сразу же.
– Простите, я собирался звонить вам, – сказал он. – Со мной связалась Элейн Саммер, она говорит, что Оскар расстроен. Я так понимаю, он видел опять тех мужчин в черной машине.
– Да, это так. Я забрала Оскара домой пораньше, но с тех пор кое-что произошло. – Я передала Эндрю все, что мне рассказал Оскар, закончив словами: – Не сомневаюсь, что Оскар говорит правду.
Мгновение длилась пауза, затем Эндрю сказал, тяжело вздохнув:
– Согласен. Бедный ребенок. Я немедленно сообщу в полицию. Как он?
– Очень тихий. Он сейчас смотрит телевизор. Я утешила его как могла.
– Мне нужно будет с ним пообщаться, но позвольте сначала предпринять нужные шаги. Оскар вам говорил – еще кто-нибудь знал о том, что происходит?
– Судя по тому, что он рассказал, в момент, когда совершалось насилие, в доме был только он и те двое мужчин. Не думаю, что знал еще кто-то.
– И он не назвал вам их имен?
– Нет, он слишком напуган.
– Он не говорил своей матери?
– Он утверждает, что нет.
– Вам известно, когда все началось?
– Я не спрашивала у Оскара, но мне кажется, что несколько недель, возможно, месяцев назад. Ситуация обострилась, когда его мать уехала за границу к Луке.
– Так как в доме не осталось никого, кто отвечал бы за Оскара, – сказал Эндрю. Роксана утверждала, что ее друзья заботились о нем, когда она работала или уезжала, но, очевидно, это было не так. Хорошо, спасибо, Кэти. Я буду на связи.
– Эндрю, еще кое-что. Сегодня вечером у Оскара телефонный контакт с матерью. Вы хотите, чтобы Оскар ей позвонил? Или, возможно, стоит отменить звонок?
Эндрю помолчал и сказал:
– Нет. Я не хочу, чтобы она знала о происшедшем прежде, чем в ее дом придет полиция и поговорит с ней.
– Хорошо.
Завершив разговор, я вернулась в гостиную. Оскар был на том же месте, где я оставила его, сидел на диване перед телевизором, хотя я не была уверена, что он смотрел передачу. Едва я вошла, он повернулся и встревоженно посмотрел на меня.
– Вы сказали Эндрю? – спросил он обеспокоенно.
– Да. Он сообщит полиции. Ты очень смелый. Теперь не о чем волноваться.
– Я надеюсь, что полиция поймает этих мужчин и посадит их в тюрьму, – с наивностью шестилетнего ребенка сказал Оскар.
– Я тоже, – ответила я. – Если бы ты назвал мне их имена, это помогло бы поймать их.
Однако по выражению его лица я видела, что он все еще слишком боится, чтобы согласиться на это.
Оскар медленно покачал головой.
– Хорошо. Я уверена, что полиция сможет узнать, кто они такие, – ободряюще улыбнувшись, заключила я. – Ты в безопасности. Никто больше не сможет тебя обидеть. – Я говорила это ему прежде и буду говорить снова столько, сколько понадобится, хотя понимала, что пройдет много времени, прежде чем он на самом деле поверит в это.
Я вновь ненадолго оставила Оскара, чтобы взять из передней комнаты свою папку временного приемного родителя. Мне нужно было записать все, что я от него узнала, в дневник, пока оно еще было свежо в памяти. Возможно, мой дневник будет приобщен к делу против тех двух мужчин, когда их поймают. Поэтому, пока Оскар продолжил смотреть телевизор, я, сев рядом на диване, записала все, что случилось в тот день, – с момента, когда мне позвонила школьный секретарь, и до того, что Оскар сказал своей учительнице и затем мне, насколько возможно, используя для передачи услышанного его собственные слова. Я завершила заметку описанием того, как позвонила его социальному работнику в три часа дня и уведомила о происшедшем его.
Вернув папку в ящик в передней, я опять села к Оскару. Теперь мне оставалось только ждать и надеяться, что тех двоих мужчин схватят и для их обвинения найдется достаточно доказательств. К сожалению, мне приходилось сталкиваться с ситуациями, когда дети, о которых я заботилась, признавались в том, что пережили абьюз, но после полицейского расследования улик оказывалось слишком мало, чтобы довести дело до суда. Это не только разочаровывало всех, кто был вовлечен в это вместе с ребенком, но действовало разрушительно на ребенка или подростка, который столкнулся с безнаказанностью абьюзера. Говоря это, я отдаю себе отчет в том, что некоторые жертвы абьюза находят, что сама возможность сказать о том, что с ними случилось, а также то, что их выслушали и отнеслись к тому, что они рассказали, серьезно, и сам факт полицейского расследования в определенной степени закрыли для них эту тему.
Я посмотрела на Оскара, сидевшего перед телевизором. Его личико было таким невинным и беззащитным. Невозможно было представить себе, чтобы кто-то захотел причинить ему боль и унизить его. Меня сжигал гнев по отношению к тем, кто был ответственен за его страдания, и меня охватило еще более сильное желание оградить Оскара от всего плохого, чем когда-либо. Я спрашивала себя, что почувствует Роксана, когда узнает. На данный момент не было оснований предполагать, что она знала, что Оскар подвергался абьюзу. Однако она постоянно оставляла его без надлежащего присмотра, и в результате, когда она работала и уезжала, Оскар оказывался в руках двух педофилов. Впрочем, не было смысла сейчас размышлять об этом. На данном этапе на первом месте у меня оставался – как всегда – Оскар.
– Как ты? – спустя мгновение спросила я, касаясь его руки.
Он чуть заметно кивнул и повернулся, чтобы посмотреть на меня.
– Теперь, когда я рассказал вам, мне немного лучше, – ответил он и выдавил из себя улыбку. Я сдерживала слезы.
– Хорошо. Я так и думала, что тебе должно было стать легче.
– Можно я вас еще раз обниму?
– Да, конечно. – Я обвила его рукой, и он тесно прижался ко мне. Мы продолжили смотреть телевизор, обнявшись. В такие моменты я точно знаю, почему занимаюсь этой работой. Я помогла Оскару сделать первый шаг к лучшему будущему.
Когда Паула, Люси и Адриан вернулись домой, я отвела их в сторону и рассказала, что Оскар признался, что с ним совершали сексуальное насилие (не вдаваясь в детали) и что, если он скажет об этом что-нибудь еще, пусть они сообщат мне, чтобы я передала это его социальному работнику. Иногда, когда ребенок начинает говорить об абьюзе, который пережил, из него может хлынуть поток информации, и важно было записать это и сообщить социальному работнику, поскольку речь шла о сборе доказательств. Конечно, мои дети были потрясены, хотя сказанное не стало для них абсолютной неожиданностью. Взрослея в семье временного приемного родителя, они наряду со мной не раз становились свидетелями того, как проявляются признаки хранимой ребенком темной тайны. Эта работа научила нас тому, что плохие вещи действительно случаются в реальности и это не просто далекие ужасные истории в новостях.
Оскар понял, что не звонил своей матери, только когда мы сели ужинать.
– Эндрю решил, что мы не будем сегодня ей звонить, так как ему нужно поговорить с ней, и после этого ей о многом надо будет подумать, – сказала я.
– О, а мне нравится говорить с ней, – разочарованно сказал Оскар. Меня это удивило, поскольку он и Роксана с трудом поддерживали беседу и их общение по телефону никогда не длилось дольше пары минут. Я предположила, что ему нравится быть рядом с матерью и слышать ее голос. Я не сомневалась в том, что Оскар любит ее, а она – его, но постоянное отсутствие Роксаны из-за ее работы не давало им создать прочную связь друг с другом.
Той ночью у Оскара был еще один кошмар, что неудивительно. Когда я пришла к нему в комнату, то увидела, что во сне он пытается прогнать кого-то и кричит: «Не делайте мне больно!» Было нетрудно догадаться, кто это. Разбудив его, я заверила Оскара, что он в безопасности, и, когда он вновь крепко заснул, вернулась к себе. Я была уверена, что кошмары станут сниться Оскару чаще, до тех пор, пока его подсознание не очистится от ужасных воспоминаний о жестоком обращении, и тогда он, наконец, сможет нормально спать.