– Убили Ингу и Цитрусова, каждого – в своем номере. Кстати, твой Стас – среди подозреваемых. Сама понимаешь, что твое поведение усугубляет его и без того незавидное положение. Как можно спать, когда такое творится?
Ошеломленная, с округлившимися глазами, Гридина несколько секунд переваривала услышанное. Выглядела она в этот момент не лучшим образом – от вчерашней сексапильности мало что осталось.
Петр быстро сообразил, что в состоянии замешательства девушку лучше оставить одну, преследовать их с Максом она вряд ли станет.
Но он ошибся. Каблучки застучали за ним сразу же, едва он направился в сторону номера Макса. «Интересно, – высветилось в мозгу, – время – семь часов утра, а она уже на каблучках. У нее что, нет другой обуви?»
– Ты у нас Эркюль Пуаро? – донеслось сзади. – Ты расследуешь это дело? Будешь говорить с каждым или сразу всех соберешь в кают-компании? Ты же понимаешь, что после двойного убийства спать невозможно, если он крепко спит, значит, невиновен…
Петр вынужден был остановиться:
– Вас со Стасом я точно разведу по разным комнатам и устрою перекрестный допрос с пристрастием. Готовьтесь, учите слова!
После этой фразы Монро отстала. А Петру вспомнилось их вчерашнее случайное уединение, когда он застал ее за питьем воды в их со Стасом комнате. Почему она пошла пить в номер? Не потому ли, что в морс и спиртное было добавлено снотворное и Гридина об этом знала?
О снотворном, кроме нее, знали, как минимум, еще два человека. Они оба убиты! Знала Инга – это следовало из подслушанного Петром разговора в туалете. Причем из подслушанного диалога вытекало, что именно Ревенчук являлась инициатором усыпления обитателей турбазы.
Петр чувствовал, что данный вопрос – один из ключевых, ответив на него, он поймет если не все, то многое из того, что творится сегодня с утра в «Макарьево». Но как подступиться к следствию, с чего начать – вопрос не менее важный. Пока не вытанцовывалась ни одна из версий.
Что касается Цитруса, то он, как утверждает Энтони, всю ночь бродил по каким-то делам, ему якобы не спалось. Выпил бы снотворное – уснул бы как убитый. Значит, не пил!
Петр знал, что Барда поселили в одноместном номере, но что на столике окажется бутылка армянского пятизвездочного коньяка и распечатанная шоколадка, никак не ожидал.
– Вывод, с которым я хотел бы тебя, прежде всего, познакомить, – начал без обиняков Макс, едва первая стопка опалила Петру гортань. – Это то, что нас всех опоили. Кто-то подсыпал снотворное в наше пойло. Мы вырубились, как в лучших романах Агаты Кристи.
– Ты имеешь в виду «Восточный экспресс» и «Смерть на Ниле»? – без труда подхватил идею Петр, разжевывая плитку шоколада. – Добавлю, что подсыпали не только в спиртное, но и в морс. Это уже не секрет. Давай ближе к делу, точнее к телам, которые ты только что осмотрел. Что ты по ним скажешь? Прежде всего – причина и время смерти.
Судя по снисходительной усмешке, скользнувшей по лицу Макса, факт подмешивания снотворного в спиртное и морс представлял для него куда больший интерес, нежели выполнение прямых обязанностей.
«Ничего-ничего, – усмехнувшись в ответ, подумал Петр. – Я бы тоже предпочел сейчас видеть перед собой не эту самодовольную ухмылку, а живого Булата Шалвовича и слушать его песни. Но я слушаю тебя, этакого павлина в дешевых перьях».
– У Ревенчук, скорее всего, анафилактический шок. Смерть наступила с двух до трех ночи, точнее не скажу. Дали что-то понюхать или выпить. Если бы вовремя оказать помощь, можно было спасти, уверен. Никаких следов борьбы, кстати…
– А пионерские значки на сосках?
– Еще раз повторяю: никакой борьбы, – уточнил Лунегов, доставая из полиэтиленового пакета, который Петр не сразу у него заметил, пакетики с окровавленными значками и с красным галстуком.
Взглянув на пионерскую атрибутику, Петр насторожился:
– Может, не стоило до прибытия криминалистов?
– Зачем им оставлять это? Чтобы потом весь город трепался о том, что медики извращаются как могут? Не удивляйся, – все с той же усмешкой на губах произнес патологоанатом. – Но галстук пионерский повязан еще при жизни. Завязывать галстук на трупе неудобно, он бы неизбежно помялся, а этот, как видишь, цел.
– Ты хочешь сказать, что галстук Инга повязала себе сама?
– Или сама, или кто-то ей повязал, – рассуждал Макс, наслаждаясь произведенным эффектом и наполняя стопки коньяком по второму разу. – Может, незадолго до убийства ее приняли в пионеры, такого ты не допускаешь? В любом случае тело находилось в это время в вертикальном положении. Уже потом его уложили.
Внутри Петра закипала нешуточная злость на Лунегова. Тот излагал информацию как бы шутя, словно для него это была не зверски убитая коллега, а очередной случай из практики. А ведь еще совсем недавно у них с Ингой был роман!
– Может, и значки к соскам ей прицепили при жизни? – уточнил он, сцепив зубы. – Все же прием в пионеры, как ты говоришь…
– Нет, думаю, такого удовольствия она при жизни никому бы не доставила. Это – посмертная процедура. Причем – сразу же, как умерла, кровь еще не успела свернуться, вытекла на ареолы. Убийца орудовал в спешке, мог чего-то и забыть на месте преступления.
Петр схватил стопку и опрокинул в рот. Внутри все кипело. Он вспоминал свой роман с Ингой, никогда она не заикалась про пионерию. Ни разу он не замечал за ней тягу к советскому прошлому. Это и немудрено: она не могла ничего помнить. Родившись в середине восьмидесятых, Ревенчук видела пионеров только в кино и по телевизору. В Интернете, наконец.
Лунегов также выпил вторую, закусил шоколадкой и, пройдясь по комнате, уселся напротив Петра.
– Ты случайно очков на ней не заметил?
– Нет, с чего бы? – ответил он быстрее, чем требовалось. От Макса не укрылась поспешность ответа, поскольку он в эту секунду внимательно наблюдал за собеседником.
– С того, что на переносице и висках трупа я обнаружил характерные для ношения очков следы. И сдается мне, очки там были.
«А ты – профессионал, черт тебя подери! – подумал Петр, чувствуя, что краснеет. – Что это за допрос? Из сыщика я превратился в допрашиваемого? Этому не бывать!»
– Ты прав, очки были… Это очки Пресницкой, я их вернул Олесе.
– И она их спокойно надела? После трупа?
– А что ей было еще делать, если линзами она не пользуется, а без очков дальше своей руки ни фига не видит?
– Зачем убийце понадобилось очки Пресницкой надевать на труп Инги? Какая цель? – начал рассуждать вслух Макс, поднявшись из-за стола и направляясь к двери. – Или, может, убийца – Пресницкая? А очки – самая очевидная улика, указывающая на нее!
– Или, наоборот, доказательство того, что она как раз ни при чем, – Петр вставил свое звено в цепь умозаключений патологоанатома. – Найдя очки Олеси на носу Инги, никто не подумает на Пресницкую. Все подумают: зачем свидетельствовать против себя?
– Тоже верно, – кивнул Лунегов, усаживаясь на кровать.
«Про книжку, зажатую в левой руке Инги, ты не спросил, значит, все же не догадался, – мысленно усмехнулся Петр, глядя на ухмыляющуюся мину Барда. – Стало быть, профессионал ты только наполовину. И про книжку, и про винтик от очков, найденный возле мертвого Цитруса, тебе знать ни к чему. Ты не судмедэксперт, выехавший на очередное дело, ты член коллектива. А может, и участник преступления. И, вообще, я обязан подозревать всех. В том числе и себя».
– Теперь по трупу Цитрусова, – словно спохватившись, Макс полез во внутренний карман куртки. – Но сначала о том, что я нашел у него в шкафу. А нашел я там красный пионерский галстук, прикинь!
Пакет с галстуком шлепнулся перед Петром на стол. От этого шлепка в голове доктора сдвинулись одни пласты, и на их место встали другие. Мысли потекли совсем в ином направлении. Например, подумалось, догадывались ли доблестные ленинцы, рапортующие партии в далеких шестидесятых или семидесятых о том, что всегда, везде и ко всему готовы, что спустя всего полвека пионерскими значками будут прокалывать соски мертвых женщин?
Ноутбук – не иголка
Когда Петру кое-как удалось выплыть из омута жуткого сюрреализма, он разглядел перед собой на столе очередную стопку коньяка и тотчас отодвинул ее:
– Нет, вначале – что там по Цитрусу, вернее, по его трупу?
– Понятно, что вкололи бедняге, скорее всего, сердечный гликозид в подключичку. Самое интересное, что там есть разница во времени… Если Ревенчук умерла около двух-трех ночи, то Цитруса грохнули фактически утром. Совсем недавно, короче. Но не это настораживает!
– А что? – поинтересовался Петр, предчувствуя, что услышит в очередной раз нечто шокирующее.
– То, что парень совсем не сопротивлялся. Он как будто подставился для инъекции. Спе-ци-аль-но! Подчеркиваю. Либо был хорошо под наркотой, либо… сам хотел своей смерти, просто жаждал. Никаких следов борьбы, никаких кровоподтеков.
Лунегов взял бутылку и начал, как ни в чем не бывало, рассматривать этикетку, начисто забыв об оборванной фразе. Пауза затягивалась, Петр не выдержал и опрокинул третью стопку. Не будь патологоанатом так похож на его любимого барда, он бы давно выхватил из его рук бутылку и хрястнул ею ему по лысине.
Ради справедливости следовало отметить, что не Лунегов, а он, «Эркюль Пуаро», должен был обнаружить галстук в шкафу Цитрусова. В мозгу завибрировало: «Макс сделал за тебя твою работу, сыщик! Ты был ошарашен найденным на полу винтиком и, потеряв голову, забыл о своих прямых обязанностях! Так что не особо выкобенивайся!»
– Не томи, колись давай, – рявкнул доктор почти по-звериному.
– Труп переворачивали. Возможно, принесли откуда-то. В позе, в которой он лежал, вколоться в подключичку практически невозможно.
– Точно, Энтони говорит, что, когда он проснулся, чтобы идти мазать Ингу, парня в комнате еще не было.
– Мазать Ингу? – Макс стянул с запястья часы и минуту-другую рассматривал их, словно впервые увидел. – Чем, простите, он собирался ее мазать?