– Что значит «подозрительное»? Объясни.
– Например, если кто-то решил сделать уборку в номере и выносит мусор. Это выглядит естественно в домашних условиях, если нет домработниц. А здесь, скорее всего, он избавляется от улик. Понятно?
– Понятно, ты умеешь доходчиво объяснять.
– Кстати, – теперь уже он взял ее под руку, – кое-кто из постояльцев считает, что ты тоже могла прикончить Ревенчук.
– Интересно, каков мотив?
– Вы обе – претендентки на должность главврача медсанчасти. Кстати, почему я об этом узнаю от посторонних людей? Ты стала очень скрытной в последнее время.
Вместо ответа Элла достала ключи от их комнаты и принялась открывать дверь. Войдя, Петр сел за небольшой столик и раскрыл свой блокнот, куда записывал все, что касалось совершенного преступления. Пролистав несколько страниц, он поднял глаза на супругу:
– И это, заметь, не единственная информация, которую ты от меня утаила.
– Интересно, что еще? – Элла уселась на диванчик, скрестив на груди руки. – Выкладывай уж все до конца.
Петр отодвинул блокнот в сторону, собираясь с мыслями. От предстоящей беседы зависело многое, и сформулировать вопрос следовало грамотно и взвешенно.
– Я точно знаю, что ни ты Лунегова, ни он тебя не интересует. Поэтому подвезти тебя до турбазы он согласился чисто как коллегу. Тем более ты снимала приступ мерцательной аритмии и по этой причине опаздывала, а у патологоанатома «бэха» на ходу – так отчего бы не сделать доброе дело? Зачем тогда из этого делать тайну? Мало того что ты вышла метров за сто до турбазы, так еще и скандал мне закатила по поводу «досье». Очевидно, только для того, чтобы как-то вытеснить из моего насквозь детективного сознания факт вашего совместного прибытия на турбазу. Что, кстати, неплохо читается по следам твоих туфелек и по протектору машины Лунегова. Только дурак в этом не разберется.
– Почему это я Лунегова не интересую? – с ноткой обиды в голосе спросила супруга. – Это ущемляет мое самолюбие.
Петр не собирался раскрывать свою догадку, но «Остапа», что называется, «понесло», и он решил не останавливаться.
– Потому что Лунегова интересуют исключительно травмированные и загипсованные женщины. Он в каком-то смысле извращенец! Почему на прошлогодний праздник Пресницкая приехала в гипсе? Потому что чувствовала, как Макс неравнодушно смотрит на этот самый гипс. А Инга к тому времени свой гипс уже сняла, чем и вызвала охлаждение со стороны любимого. На этом, вчерашнем, празднике и Олеся была без гипса – у них с Лунеговым буквально на глазах все рушится, женщина переживает, естественно… Но не может же она специально сломать себе еще что-то, дабы удержать патологоанатома возле себя. Это глупо. Поэтому вчера она сбивчиво дала мне понять, чтобы я не беспокоился по поводу ваших с ним разговоров за столом. Чтобы увлечься тобой, должен грянуть гром, говоря ее словами. То есть, не приведи господи, ты должна себе что-нибудь сломать.
Выслушав бывшего мужа, Элла какое-то время покачивалась из стороны в сторону на кровати. Потом медленно поднялась, подошла к нему и потрепала мужа по голове.
– Да, в отсутствии логики тебя обвинить нельзя. Что есть, то есть. Учитывая, как все серьезно, буду откровенна. Это Лунегов меня высадил раньше, чем нужно, не довезя, как ты правильно заметил, сто метров. Не я попросила остановить. Я здесь ни при чем. Он испугался, что Олеся может увидеть, как я выхожу из его машины. Макс собирался ей сказать, что у них все кончено. Зачем лишний раз травмировать психику женщины? Мы с ней – не соперницы. Но это не самое главное.
Элла смотрела на мужа сверху вниз, склонив голову чуть набок. Петр знал эту привычку супруги – делать паузы перед ответственными заявлениями. Поэтому молча выжидал положенные секунды.
– А что главное?
– Главное то, что его мучит какая-то вина перед Ингой. Как-то не по-людски они с ней расстались год назад. Осадок у него остался, а Инга не давала ему возможности оправдаться. Замкнулась в себе, не подпускала на пушечный выстрел.
Петр раскрыл блокнот на странице «Лунегов», пробежал глазами написанное. Настроение резко пошло на минус, так как в памяти всплыли надменная ухмылка, снобизм Барда, потасовка, которая закончилась для Петра полным фиаско. Хотя он был ее инициатором.
Его и раньше задевало, что они с Бардом оба в разное время были любовниками Инги, теперь же эта пикантная подробность нестерпимо клокотала в груди подобно действующему вулкану.
Не потому ли так «красноречиво» Петр поговорил с Максом час назад? Хотя во время потасовки об этом Петру не думалось.
Его роман с Ингой прекратился с переходом Ревенчук на научную работу. Как свидетельствовали факты, вскоре после этого она встретилась с Лунеговым. Правда, перед этим травмировалась – схлопотала перелом «луча в типичном месте»[6].
Словно прочитав его мысли, Элла вспомнила:
– Да, Инга ходила с загипсованной рукой. Хорошо, что левую сломала, а не правую, а то как бы она смогла писать?
– Согласен, было бы неудобно, – кивнул Петр, думая о своем. – Ведь Инга – правша.
Фролов почувствовал, как в разговоре проскользнуло что-то очень ценное, но, увы, опять не зацепилось. Как вчера на празднике, когда он беседовал с Бардом, как сегодня в комнате Буйкевича, который мучился после вчерашнего.
Голова, словно кастрюля с солянкой на большом огне, бурлила деталями, догадками и версиями, выплескивая наверх то одно, то другое. И если быстро не зачерпнешь ложкой, то в следующее мгновение на поверхности уже ничего не будет.
Лунегов, Лунегов… Чем же ты так провинился перед Ингой? За что так ненавидишь Буйкевича? Рвешься разобраться с ним по-мужски.
Петр вспомнил вчерашний разговор с Максом – вполне мирная беседа, причем начал ее Бард. Сегодня от вчерашней безоблачности не осталось и следа. Сегодня они просто подрались. С кем не бывает…
Из того, что Петру удалось выяснить к этому моменту, как раз следовало, что Лунегов с Пресницкой – главные подозреваемые. Они затеяли роман на прошлом празднике. Инга, возможно, не заметила этого. Но спустя год, попросив запись у Сбитнева, увидела руку Лунегова на плече травмированной Пресницкой. На эту мысль ее натолкнул ортопедический салон, случайно попавшийся на глаза во время фотографирования в парке с Анжелой.
Петр попытался представить дальнейшие действия Инги – ничего не получилось. С Олесей они остались подругами, а Лунегова она просто вычеркнула из своей жизни. Судя по тем испепеляющим взглядам, которые Инга вчера за столом бросала в сторону Макса, он для нее перестал существовать и как мужчина, и как человек. Так, пыль на ветру…
Возможно, разочаровавшись в Лунегове, она душой потянулась к Петру. Что означали ее слова о том, может ли она на него рассчитывать? Что она имела в виду? Увы, теперь уже не узнать.
Значит, в его рассуждения закралась ошибка. Где-то в логической цепочке есть обрыв, и найти его – первейшая задача. Пока его не нашли другие.
– Ты где-то не здесь сейчас, – заметила Элла, проводя ладонью перед его глазами. – Настолько ушел в свои размышления…
– Скажи еще, что вслух рассуждал, – с иронией заметил сыщик.
– До этого недолго осталось, все признаки шизы – налицо.
Паленый компромисс
Петр достал телефон, набрал номер Сбитнева. Уролог ответил не сразу, возможно, Фролов его разбудил.
– Антон, у меня к тебе вопрос на сто баксов, – затараторил доктор, не давая собеседнику вставить ни одного слова. – Ты ведь наших мужиков лечишь, они к тебе обращаются, если вдруг, скажем, обнаружат пикантную болезнь. Почему бы тебе не приоткрыть завесу секретности?
– И что? – недовольно прохрипела трубка густым спросонья басом Сбитнева. – Ну, обращаются, ну, лечу… Это не значит, что я налево и направо буду подобную инфу распространять. Конфиденциальность и врачебную тайну не я придумал.
Подобную реакцию Петр предвидел, поэтому особо не расстроился.
– Антон, я – это не налево и не направо. Я веду следствие, и меня интересует болезнь конкретного человека. Не забывай: у нас два трупа и, возможно, будут еще.
– И что? – продолжал стоять на своем Энтони. – У тебя нет никаких полномочий, корочек УБОПА или тому подобных, насколько я понимаю, у тебя тоже нет. Почему я должен тебе выкладывать эти данные?
Элла подошла к Петру и прошептала на ухо:
– Может, мне выйти? Ты только скажи!
Петр замотал головой, призывая супругу остаться. А в трубку выдал последний аргумент:
– Потому ты выложишь мне эти данные, что в противном случае все узнают, во-первых, что ты делал в женском туалете… Сверлильщик ты наш. А, во-вторых, на флешке, которую ты мне передал, совсем не то, что ты думаешь. Это не компромат, как в рекламе говорится, а компроматище!
Кратковременная пауза на том конце провода сменилась непонятным шорохом, после которого последовал глубокий вздох.
– Ты думаешь, типа, к стенке прижал? – тяжело дыша, произнес уролог. Он словно продирался сквозь лесную чащу. – Победил… Да мне начхать, что ты и кому скажешь. У меня этих компроматов – вагон и маленькая тележка. Не забудь, это я тебя разбудил утром. Не сделай я этого – ситуация сложилась бы совсем по-другому. Я думал, ты разберешься, что к чему. Теперь жалею, что разбудил. Надо было сматываться, пока не поздно, и – концы в воду.
– Так смотался бы, – не моргнув глазом, тотчас предложил Фролов. – Я бы тогда голову не ломал, кто убийца. Свалил бы все на тебя, и дело с концом. Нет, ты не мог исчезнуть, не убрав камеру… Это ж такая улика!
Петр замолчал, поняв, что Энтони его не слушает – он отключился. На душе было муторно, словно только что пообщался с родственниками больного, которого не удалось спасти. Ты не виноват ни в чем, но в глазах этих людей ты таковым становишься, и какое-то время твой образ будет ассоциироваться в их сознании с гибелью близкого человека.
– Это что получается? – Элла сначала подошла к окну, потом вернулась к Петру и пристально уставилась на него. – Сбитнев установил в женском туалете скрытую камеру? Он за нами, своими коллегами, решил подсматривать? Совесть у него есть?